Штутгарт, 20 февраля 1912 г.
Если мы возьмемся наблюдать жизнь такой, как она разыгрывается вокруг нас, как она, так сказать, захлестывает своими волнами нашу душу и все то, что мы сами во время нашего физического земного существования ощущаем, от чего страдаем, чему радуемся, то увидим несколько отдельных групп, или видов событий. Во-первых, мы находим — когда обращаем внимание скорее на самих себя, на то, какие в нас заложены способности и таланты, — что, если нам что-то удается, то можно сказать: ну, ведь мы же такие-то и такие-то люди, поэтому вполне понятно, что то-то и то-то должно было нам удаться. Но и определенного рода неуспех, то, что нам не удалось и что мы поэтому называем неудачей или несчастьем, мы также можем находить понятным в общем контексте нашего существа.
Быть может, в таких случаях у нас не всегда будет получаться точно показать, как тот или иной неуспех, та или иная неудача связаны с нашей неспособностью к той или иной деятельности. Однако, если мы скажем себе в общем: ты был в своей земной жизни во многих отношениях легкомысленным человеком и можешь из этого заключить, что при определенных обстоятельствах у тебя вполне заслуженно могла произойти неудача, — тогда мы, быть может, и не увидим непосредственной связи между неудачей и неспособностью, но в целом все же найдем понятным, что, раз мы были легкомысленны, не могло все идти как по маслу.
Исходя из того, что сейчас описано, вы можете думать, что существует известного рода причинная связь между тем, что должно было произойти вследствие наших способности или неодаренности, и тем, что произошло реально. Но в жизни есть множество вещей, для которых мы, сколь бы тщательно их ни исследовать, не сможем установить очевидной причинной связи между успехом или неуспехом и способностями или их отсутствием; здесь для нас останется в определенной степени непонятным, почему мы провинились в одном случае и почему совершили нечто достойное в другом. Короче говоря, если мы обратим большее внимание на нашу внутреннюю жизнь, то сможем различить две группы событий, переживаний. Одна группа — та, где нам ясно, каковы причины наших успехов и неудач; другая группа — та, где такая взаимосвязь не прослеживается. В этой последней группе нам будет казаться более или менее случайным, что именно это нам не удалось, а именно то — удалось. Пока мы заметим только, что в жизни эта последняя группа охватывает значительное число происшествий и фактов, и позднее мы о ней поговорим.
Теперь, в противоположность тому, о чем только что говорилось, обратим наш взор в большей мере на нашу внешнюю судьбу. В отношении нашей внешней судьбы мы также столкнемся с двумя группами фактов. Мы можем набтюдать такие случаи, при которых нам в душе бывает ясно, что некоторые события, произошедшие с нами — то есть не то, что мы сами совершили, — мы сами вызвали, сами были им виною. Но о другой группе мы будем склонны сказать: мы не видим тут связи с тем, чего мы хотели, с тем, какие у нас были намерения. Это такие события, о которых в обычной жизни говорят, что они ворвались в нашу жизнь случайно, не будучи, как видно, связаны ни с чем вызванным нами самими.
Именно эту вторую группу событий мы и хотим сейчас рассмотреть в связи с внутренней жизнью, то есть речь пойдет о событиях, которые мы не можем осознать как связанные прямо и непосредственно с нашими способностями и их отсутствием, о таких внешних событиях, которые мы называем случайными, в которых мы с первого взгляда не увидим ничего такого, что было бы вызвано какими-то нашими прежними действиями.
Теперь попробуем произвести с этими двумя группами переживаний некий эксперимент. Эксперимент ведь сам по себе ни к чему не обязывает. Мы просто испытаем то, о чем нам нужно сказать и что нужно охарактеризовать. Мы можем проделать этот эксперимент, представив себе следующее: что было бы, если бы мы мысленно построили некоего «искусственного» человека, чтобы об этом выдуманном человеке можно было сказать, что он наделен такими свойствами и способностями, которые вызывают вещи, непонятные для нас, вещи, которые мы не можем никак связать с нашими собственными способностями. То есть это будет человек, обладающий такими способностями, что ему должно удаваться или не удаваться то, о чем мы не можем сказать исходя из наших собственных способностей, что нам это удастся или не удастся. Таким образом, мы представляем его себе в виде человека, который нарочно, совершенно намеренно вызывает вещи, происходящие в жизни, как нам кажется, случайно.
Можно объяснить это на простых примерах. Допустим, сверху упала черепица и повредила нам плечо. Мы склонны сказать об этом: случайность. Но попробуем сконструировать для начала в виде эксперимента такого человека, который бы поднялся на крышу, быстро высвободил там одну черепицу, но так, чтобы она еще как-то держалась; затем этот «искусственный» человек должен сбежать вниз, чтобы плитка упала прямо на него. То же самое мы можем проделать со всеми событиями нашей жизни, которые кажутся нам случайными. Мы строим «искусственного» человека, который виноват во всем и вызывает все, о чем мы в обычной жизни не можем сказать с уверенностью, как это связано с нами самими.
Поначалу такое занятие может показаться чистой игрой воображения. Оно ни к чему не обязывает. Но когда делаешь это, выясняется одна любопытная вещь. Если выдумать такого человека и наделить его описанными качествами, то этот понарошку созданный нашей мыслью человек будет производить на нас очень странное впечатление. Хотя этот человек, казалось бы, построен совершенно произвольно, мы не можем освободиться от его образа, который себе нарисовали; этот образ притягивает нас, он создает впечатление, будто он все же имеет с нами нечто общее. Это является следствием уже одного только ощущения, которое испытывает человек по отношению к этому искусственному, мысленно представленному человеку. Если же погрузиться в этот образ достаточно глубоко, он уж точно не отпустит человека. В нашей душе происходит удивительный процесс, который можно сравнить со следующим: мы приходим к внутреннему душевному процессу, который совершается в человеке каждое мгновение.
Мы можем думать о чем-то, можем принимать решения. Для этого нам бывает нужно то, что мы знали раньше, и мы употребляем все возможные искусственные средства для того, чтобы вспомнить то, что мы знали. При этом напряжении, при попытке вызвать в памяти нечто выпавшее из нее, мы совершаем, конечно, душевный процесс, который в обычной жизни называется припоминанием. А все те мысли, которые приходят нам на помощь, когда мы хотим что-то вспомнить, являются вспомогательными мыслями. Попробуйте представить себе, сколько таких мыслей нередко приходится применять, если вы хотите достичь того, что желаете знать, а потом оставлять их. Подобные вспомогательные мысли должны служить ключом к искомому, к тому, что нам и требуется в данное время.
Именно таким вспомогательным процессом, только с гораздо большим охватом, является этот мысленно представленный человек. Он больше не отпускает нас, он работает в нас так, что мы говорим: он есть нечто, живущее в нас в качестве мысли, продолжающее действовать и преображающееся в нас. Он в самом деле преображается в идею, в мысль, которая выступает подобно тому, что приходит нам в голову, когда мы предаемся обычному процессу воспоминания, которая выступает как нечто покоряющее нас. Словно что-то говорит: он не может оставаться неизменным, он проявляет жизнь, становится чем-то иным! И это что-то настойчиво пристает к нам — проделайте сами этот эксперимент! — пристает, говоря: да, это имеет нечто общее с каким-то иным тво¬им земным существованием, нежели нынешнее. Эта мысль определенно выступает в виде своего рода воспоминания об ином земном существовании. Это скорее чувство, чем мысль, это ощущение, но такое, будто мы чувствуем выступающее у нас душе как то, чем мы были некогда в прежней инкарнации на этой Земле.
Антропософия, взятая как целое, не есть просто некая сумма теорий, сообщений о наличных фактах, она предписывает и объясняет нам, как достичь того или иного. Антропософия говорит: если ты будешь делать то-то и то-то, тебе все легче будут даваться воспоминания. Можно также сказать — и это основано сугубо на опыте: если ты будешь поступать так-то, ты получишь душевное, переживаемое впечатление о человеке, которым ты был прежде. Тут мы подходим к тому, что можно было бы назвать распространением нашей памяти. Пока мы строим описанного мысленного человека, то, что раскрывается нам здесь, остается только фактом мысли. Но мысленный человек не остается таковым. Он превращается в ощущаемые, душевные впечатления, и когда это происходит, мы знаем: в том, что мы ощущаем, мы имеем нечто, связанное с нашим предыдущим воплощением. Наша память распространяется на нашу прежнюю инкарнацию.
В теперешнем воплощении мы вспоминаем о вещах, в которые погружаемся своими мыслями. Вы все знаете, что относительно легко вспоминается то, в чем жили, отражались наши мысли. Но обыкновенно не так легко предстает впоследствии в сознании то, что отражалось в сфере наших чувств. Если вы попытаетесь вспомнить о том, что причинило вам большую боль десять или двадцать лет тому назад, то в вашей памяти легко сможет возникнуть представление. Вы перенесетесь в своих представлениях в то, что происходило тогда. Но вы не сможете достичь живого ощущения испытанной тогда боли. Боль утихает, и воспоминание о ней выливается в наше представление. То, что сейчас описано, — это душевная память, память сердца. И мы действительно так чувствуем нашу прежнюю инкарнацию.
Действительно так выступает то, что мы можем назвать воспоминанием о прежних инкарнациях. Нельзя понять, что является носителем воспоминания о прежних инкарнациях, так просто, как мы понимаем происходящее в теперешнем воплощении. Подумайте только, насколько тесно наши представления срослись с выражением этих представлений, с нашим языком. Язык — это воплощенный мир представлений. И каждый человек должен заново учить язык в каждой новой своей жизни. Величайший языковед или полиглот должен ребенком с трудом усваивать родной язык. Еще не бывало такого, чтобы гимназисту легко давался греческий язык, оттого что он быстро вспоминал тот греческий язык, на котором говорил в своем прежнем воплощении.
Поэт Хеббель записал несколько идей к плану драмы, которую собирался написать. Жаль, что он не сделал этого, могла бы получиться очень интересная драма. Задумано было так, что перевоплотившийся Платон учится в гимназии и получает самую низкую оценку за объяснение учения древнего Платона! К сожалению, замысел Хеббеля остался неосуществленным. Не нужно думать, что просто-напросто учителя бывают педантичны и так далее. Мы знаем, что идеи, записанные Хеббелем, основываются на том, что представления, то, что выражается в непосредственных эмпирических представлениях, более или менее ограничено рамками теперешней инкарнации.
И, как было сейчас сказано, первое впечатление от предшествующей инкарнации выступает непосредственно как ощущающее воспоминание, как новый вид памяти. То впечатление, которое мы получаем, когда эта память возникает от мысленно построенного нами человека, есть в большей степени чувство, но такое чувство, что мы понимаем: это впечатление исходит от какого-то человека, который когда-то существовал в действительности и который был тобой самим! Такое чувство-воспоминание становится первым впечатлением от предыдущей инкарнации.
Описанное здесь мысленное построение человека является только средством. Это средство превращается в такое душевное, или переживаемое, впечатление. Каждый человек, который знакомится с антропософией, в большей или меньшей степени обладает возможностью легко выполнить то, что было описано. И если он это сделает, то увидит, что действительно в его душе возникло впечатление, будто он — ну, скажем так, чтобы привести другой пример, — впечатление, которое он мог бы описать так: «Я когда-то видел пейзаж и позабыл, как он выглядел, но он мне понравился!»
Если такое произошло в теперешней жизни, пейзаж не вызовет впоследствии яркого, свежего впечатления в сфере переживаний, но если впечатление идет из прежнего воплощения, переживание будет особенно живым. Вышеуказанным образом можно вызвать особенно живое впечатление, оно будет корениться в нашем предыдущем воплощении. И если мы потом понаблюдаем объективно за описанными впечатлениями, то иногда будем иметь словно бы какое-то горькое, или горько-сладкое, или кислое ощущение от того, что предстает как превращение мысленного человека. Это сладко-горькое или иное ощущение есть впечатление, которое производит на нас наша прежняя инкарнация. Это есть некое внутреннее, или душевное, впечатление.
Я попытался обратить ваше внимание на то, что может помочь создать каждому некую непосредственную очевидность того, что он существовал в прежних жизнях; эта уверенность должна быть вызвана тем, что человек обретает чувство, что он испытывает душевные, или внутренние, ощущения, о которых знает: это получено тобою точно не в этой жизни. Но такое впечатление выступает подобно тому, как в обычной жизни выступает воспоминание-представление. Можно спросить: как узнать, что впечатление, которое ты получаешь, есть воспоминание? Видите ли, на это можно ответить одно: подобного нельзя доказать. Но дело тут обстоит точно так же, как и вообще в жизни, когда мы вспоминаем о чем-то, находясь в здравом уме. Мы можем при этом знать, что то, что выступает в виде мыслей, действительно относится к чему-то пережитому нами.
Сам опыт дает нам очевидность. То, что мы представляем себе указанным образом, дает нам уверенность, что впечатление, всплывающее в душе, относится не к чему-то из нашей теперешней жизни, но к чему-то из жизни предыдущей. Так мы искусственно вызвали в себе нечто, связывающее нас с нашей предыдущей жизнью. Мы можем использовать и другие виды внутреннего опыта и пережи¬ваний, чтобы, экспериментируя с ними, идти дальше и вызывать в своей душе как бы некие ощущения из прежних жизней. Тут можно снова, уже в другом отношении разделить переживание того, что делается нами в жизни; мы можем поделить это по-иному. Объединим в одну группу то, что мы испытали как страдания, боль, препятствия, в другой же группе окажется то, что мы знали как поддержку, радость, удовольствие и так далее.
Теперь, опять-таки в порядке опыта, можно стать на такую точку зрения. Мы можем сказать: да, мы пережили эту боль и эти страдания. По тому, каковы мы в этом воплощении, как протекает нормальная жизнь, наша боль, наши страдания предстают вам чем-то фатальным, чем-то таким, что мы в определенном отношении хотели бы отвести от себя. Но попробуем не делать этого. Попробуем предположить, что по каким-то причинам мы сами вызвали эту боль, эти страдания и эти препятствия, ибо в этих прежних жизнях, если они действительно существовали, мы стали некоторым образом менее совершенны из-за того, что сделали. Ведь в череде инкарнаций мы становимся не только более совершенными, но в определенном отношении и менее совершенными.
Разве не становимся мы менее совершенными, чем были прежде, когда наносим другому оскорбление или причиняем ему зло? При этом мы не только причиняем нечто этому человеку, но и отнимаем что-то у самих себя; мы как целая личность имели бы большую ценность, если бы не сделали этого. Мы записали на свой счет множество таких поступков, которые совершили, и которые в силу того, что мы их совершили закладывают основание нашего несовершенства. Если мы причинили другому человеку зло, а потом хотим вновь обрести ту ценность, какой обладали прежде, что должно для этого произойти? Мы должны возместить причиненное зло, мы должны произвести в мире какое-то искупительное действие, должны изобрести нечто такое, что, так сказать, заставит нас нечто преодолеть. И если мы будем думать о нашем горе и страданиях в этом контексте, то часто сможем сказать: наша боль и наши страдания способны в процессе их преодоления дать нам силу для преодоления собственного несовершенства.
С помощью страданий мы можем становиться совершеннее. В нормальной жизни мы так не думаем, мы отвергаем страдания. Но мы можем сказать: всякая боль, всякое страдание, всякое препятствие в жизни должны указывать на то, что в нас находится более разумный человек, нежели мы сами. Мы можем на какое-то время счесть человека, которым являемся мы сами, за менее разумного, хотя он и вмещает наше сознание; но в нас есть более разумный человек, и он дремлет в глубинах нашей души. Мы в нашем обычном сознании отвергаем боль и страдания, но более разумный человек ведет нас против нашего сознания к этим страданиям, потому что преодолевая их, мы можем от чего-то избавиться. Он ведет нас к боли и страданиям, он требует от нас пройти через них. Быть может, это сначала покажется суровой мыслью, но она ведь нас ни к чему не обязывает, можно просто попробовать. Мы можем сказать: внутри нас есть более разумный человек, который ведет нас к боли и страданиям, к чему-то, чего мы сознательно предпочли бы избежать. Поэтому мы полагаем, что в нас находится более разумный человек. Таким образом, мы приходим к смущающему многих людей внутреннему выводу, что этот более разумный всегда будет вести нас к тому, что нам несимпатично.
См. также:
- Рудольф Штайнер. Перевоплощение и карма. 1-я лекция, часть 1
- Рудольф Штайнер. Перевоплощение и карма. 1-я лекция, часть 2
- Рудольф Штайнер. Перевоплощение и карма. 2-я лекция, часть 1
- Рудольф Штайнер. Перевоплощение и карма. 2-я лекция, часть 2
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в фейсбуке: https://www.facebook.com/podosokorskiy
- в твиттере: https://twitter.com/podosokorsky
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
- в инстаграм: https://www.instagram.com/podosokorsky/
- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky
- в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky
Если мы возьмемся наблюдать жизнь такой, как она разыгрывается вокруг нас, как она, так сказать, захлестывает своими волнами нашу душу и все то, что мы сами во время нашего физического земного существования ощущаем, от чего страдаем, чему радуемся, то увидим несколько отдельных групп, или видов событий. Во-первых, мы находим — когда обращаем внимание скорее на самих себя, на то, какие в нас заложены способности и таланты, — что, если нам что-то удается, то можно сказать: ну, ведь мы же такие-то и такие-то люди, поэтому вполне понятно, что то-то и то-то должно было нам удаться. Но и определенного рода неуспех, то, что нам не удалось и что мы поэтому называем неудачей или несчастьем, мы также можем находить понятным в общем контексте нашего существа.
Быть может, в таких случаях у нас не всегда будет получаться точно показать, как тот или иной неуспех, та или иная неудача связаны с нашей неспособностью к той или иной деятельности. Однако, если мы скажем себе в общем: ты был в своей земной жизни во многих отношениях легкомысленным человеком и можешь из этого заключить, что при определенных обстоятельствах у тебя вполне заслуженно могла произойти неудача, — тогда мы, быть может, и не увидим непосредственной связи между неудачей и неспособностью, но в целом все же найдем понятным, что, раз мы были легкомысленны, не могло все идти как по маслу.
Исходя из того, что сейчас описано, вы можете думать, что существует известного рода причинная связь между тем, что должно было произойти вследствие наших способности или неодаренности, и тем, что произошло реально. Но в жизни есть множество вещей, для которых мы, сколь бы тщательно их ни исследовать, не сможем установить очевидной причинной связи между успехом или неуспехом и способностями или их отсутствием; здесь для нас останется в определенной степени непонятным, почему мы провинились в одном случае и почему совершили нечто достойное в другом. Короче говоря, если мы обратим большее внимание на нашу внутреннюю жизнь, то сможем различить две группы событий, переживаний. Одна группа — та, где нам ясно, каковы причины наших успехов и неудач; другая группа — та, где такая взаимосвязь не прослеживается. В этой последней группе нам будет казаться более или менее случайным, что именно это нам не удалось, а именно то — удалось. Пока мы заметим только, что в жизни эта последняя группа охватывает значительное число происшествий и фактов, и позднее мы о ней поговорим.
Теперь, в противоположность тому, о чем только что говорилось, обратим наш взор в большей мере на нашу внешнюю судьбу. В отношении нашей внешней судьбы мы также столкнемся с двумя группами фактов. Мы можем набтюдать такие случаи, при которых нам в душе бывает ясно, что некоторые события, произошедшие с нами — то есть не то, что мы сами совершили, — мы сами вызвали, сами были им виною. Но о другой группе мы будем склонны сказать: мы не видим тут связи с тем, чего мы хотели, с тем, какие у нас были намерения. Это такие события, о которых в обычной жизни говорят, что они ворвались в нашу жизнь случайно, не будучи, как видно, связаны ни с чем вызванным нами самими.
Именно эту вторую группу событий мы и хотим сейчас рассмотреть в связи с внутренней жизнью, то есть речь пойдет о событиях, которые мы не можем осознать как связанные прямо и непосредственно с нашими способностями и их отсутствием, о таких внешних событиях, которые мы называем случайными, в которых мы с первого взгляда не увидим ничего такого, что было бы вызвано какими-то нашими прежними действиями.
Теперь попробуем произвести с этими двумя группами переживаний некий эксперимент. Эксперимент ведь сам по себе ни к чему не обязывает. Мы просто испытаем то, о чем нам нужно сказать и что нужно охарактеризовать. Мы можем проделать этот эксперимент, представив себе следующее: что было бы, если бы мы мысленно построили некоего «искусственного» человека, чтобы об этом выдуманном человеке можно было сказать, что он наделен такими свойствами и способностями, которые вызывают вещи, непонятные для нас, вещи, которые мы не можем никак связать с нашими собственными способностями. То есть это будет человек, обладающий такими способностями, что ему должно удаваться или не удаваться то, о чем мы не можем сказать исходя из наших собственных способностей, что нам это удастся или не удастся. Таким образом, мы представляем его себе в виде человека, который нарочно, совершенно намеренно вызывает вещи, происходящие в жизни, как нам кажется, случайно.
Можно объяснить это на простых примерах. Допустим, сверху упала черепица и повредила нам плечо. Мы склонны сказать об этом: случайность. Но попробуем сконструировать для начала в виде эксперимента такого человека, который бы поднялся на крышу, быстро высвободил там одну черепицу, но так, чтобы она еще как-то держалась; затем этот «искусственный» человек должен сбежать вниз, чтобы плитка упала прямо на него. То же самое мы можем проделать со всеми событиями нашей жизни, которые кажутся нам случайными. Мы строим «искусственного» человека, который виноват во всем и вызывает все, о чем мы в обычной жизни не можем сказать с уверенностью, как это связано с нами самими.
Поначалу такое занятие может показаться чистой игрой воображения. Оно ни к чему не обязывает. Но когда делаешь это, выясняется одна любопытная вещь. Если выдумать такого человека и наделить его описанными качествами, то этот понарошку созданный нашей мыслью человек будет производить на нас очень странное впечатление. Хотя этот человек, казалось бы, построен совершенно произвольно, мы не можем освободиться от его образа, который себе нарисовали; этот образ притягивает нас, он создает впечатление, будто он все же имеет с нами нечто общее. Это является следствием уже одного только ощущения, которое испытывает человек по отношению к этому искусственному, мысленно представленному человеку. Если же погрузиться в этот образ достаточно глубоко, он уж точно не отпустит человека. В нашей душе происходит удивительный процесс, который можно сравнить со следующим: мы приходим к внутреннему душевному процессу, который совершается в человеке каждое мгновение.
Мы можем думать о чем-то, можем принимать решения. Для этого нам бывает нужно то, что мы знали раньше, и мы употребляем все возможные искусственные средства для того, чтобы вспомнить то, что мы знали. При этом напряжении, при попытке вызвать в памяти нечто выпавшее из нее, мы совершаем, конечно, душевный процесс, который в обычной жизни называется припоминанием. А все те мысли, которые приходят нам на помощь, когда мы хотим что-то вспомнить, являются вспомогательными мыслями. Попробуйте представить себе, сколько таких мыслей нередко приходится применять, если вы хотите достичь того, что желаете знать, а потом оставлять их. Подобные вспомогательные мысли должны служить ключом к искомому, к тому, что нам и требуется в данное время.
Именно таким вспомогательным процессом, только с гораздо большим охватом, является этот мысленно представленный человек. Он больше не отпускает нас, он работает в нас так, что мы говорим: он есть нечто, живущее в нас в качестве мысли, продолжающее действовать и преображающееся в нас. Он в самом деле преображается в идею, в мысль, которая выступает подобно тому, что приходит нам в голову, когда мы предаемся обычному процессу воспоминания, которая выступает как нечто покоряющее нас. Словно что-то говорит: он не может оставаться неизменным, он проявляет жизнь, становится чем-то иным! И это что-то настойчиво пристает к нам — проделайте сами этот эксперимент! — пристает, говоря: да, это имеет нечто общее с каким-то иным тво¬им земным существованием, нежели нынешнее. Эта мысль определенно выступает в виде своего рода воспоминания об ином земном существовании. Это скорее чувство, чем мысль, это ощущение, но такое, будто мы чувствуем выступающее у нас душе как то, чем мы были некогда в прежней инкарнации на этой Земле.
Антропософия, взятая как целое, не есть просто некая сумма теорий, сообщений о наличных фактах, она предписывает и объясняет нам, как достичь того или иного. Антропософия говорит: если ты будешь делать то-то и то-то, тебе все легче будут даваться воспоминания. Можно также сказать — и это основано сугубо на опыте: если ты будешь поступать так-то, ты получишь душевное, переживаемое впечатление о человеке, которым ты был прежде. Тут мы подходим к тому, что можно было бы назвать распространением нашей памяти. Пока мы строим описанного мысленного человека, то, что раскрывается нам здесь, остается только фактом мысли. Но мысленный человек не остается таковым. Он превращается в ощущаемые, душевные впечатления, и когда это происходит, мы знаем: в том, что мы ощущаем, мы имеем нечто, связанное с нашим предыдущим воплощением. Наша память распространяется на нашу прежнюю инкарнацию.
В теперешнем воплощении мы вспоминаем о вещах, в которые погружаемся своими мыслями. Вы все знаете, что относительно легко вспоминается то, в чем жили, отражались наши мысли. Но обыкновенно не так легко предстает впоследствии в сознании то, что отражалось в сфере наших чувств. Если вы попытаетесь вспомнить о том, что причинило вам большую боль десять или двадцать лет тому назад, то в вашей памяти легко сможет возникнуть представление. Вы перенесетесь в своих представлениях в то, что происходило тогда. Но вы не сможете достичь живого ощущения испытанной тогда боли. Боль утихает, и воспоминание о ней выливается в наше представление. То, что сейчас описано, — это душевная память, память сердца. И мы действительно так чувствуем нашу прежнюю инкарнацию.
Действительно так выступает то, что мы можем назвать воспоминанием о прежних инкарнациях. Нельзя понять, что является носителем воспоминания о прежних инкарнациях, так просто, как мы понимаем происходящее в теперешнем воплощении. Подумайте только, насколько тесно наши представления срослись с выражением этих представлений, с нашим языком. Язык — это воплощенный мир представлений. И каждый человек должен заново учить язык в каждой новой своей жизни. Величайший языковед или полиглот должен ребенком с трудом усваивать родной язык. Еще не бывало такого, чтобы гимназисту легко давался греческий язык, оттого что он быстро вспоминал тот греческий язык, на котором говорил в своем прежнем воплощении.
Поэт Хеббель записал несколько идей к плану драмы, которую собирался написать. Жаль, что он не сделал этого, могла бы получиться очень интересная драма. Задумано было так, что перевоплотившийся Платон учится в гимназии и получает самую низкую оценку за объяснение учения древнего Платона! К сожалению, замысел Хеббеля остался неосуществленным. Не нужно думать, что просто-напросто учителя бывают педантичны и так далее. Мы знаем, что идеи, записанные Хеббелем, основываются на том, что представления, то, что выражается в непосредственных эмпирических представлениях, более или менее ограничено рамками теперешней инкарнации.
И, как было сейчас сказано, первое впечатление от предшествующей инкарнации выступает непосредственно как ощущающее воспоминание, как новый вид памяти. То впечатление, которое мы получаем, когда эта память возникает от мысленно построенного нами человека, есть в большей степени чувство, но такое чувство, что мы понимаем: это впечатление исходит от какого-то человека, который когда-то существовал в действительности и который был тобой самим! Такое чувство-воспоминание становится первым впечатлением от предыдущей инкарнации.
Описанное здесь мысленное построение человека является только средством. Это средство превращается в такое душевное, или переживаемое, впечатление. Каждый человек, который знакомится с антропософией, в большей или меньшей степени обладает возможностью легко выполнить то, что было описано. И если он это сделает, то увидит, что действительно в его душе возникло впечатление, будто он — ну, скажем так, чтобы привести другой пример, — впечатление, которое он мог бы описать так: «Я когда-то видел пейзаж и позабыл, как он выглядел, но он мне понравился!»
Если такое произошло в теперешней жизни, пейзаж не вызовет впоследствии яркого, свежего впечатления в сфере переживаний, но если впечатление идет из прежнего воплощения, переживание будет особенно живым. Вышеуказанным образом можно вызвать особенно живое впечатление, оно будет корениться в нашем предыдущем воплощении. И если мы потом понаблюдаем объективно за описанными впечатлениями, то иногда будем иметь словно бы какое-то горькое, или горько-сладкое, или кислое ощущение от того, что предстает как превращение мысленного человека. Это сладко-горькое или иное ощущение есть впечатление, которое производит на нас наша прежняя инкарнация. Это есть некое внутреннее, или душевное, впечатление.
Я попытался обратить ваше внимание на то, что может помочь создать каждому некую непосредственную очевидность того, что он существовал в прежних жизнях; эта уверенность должна быть вызвана тем, что человек обретает чувство, что он испытывает душевные, или внутренние, ощущения, о которых знает: это получено тобою точно не в этой жизни. Но такое впечатление выступает подобно тому, как в обычной жизни выступает воспоминание-представление. Можно спросить: как узнать, что впечатление, которое ты получаешь, есть воспоминание? Видите ли, на это можно ответить одно: подобного нельзя доказать. Но дело тут обстоит точно так же, как и вообще в жизни, когда мы вспоминаем о чем-то, находясь в здравом уме. Мы можем при этом знать, что то, что выступает в виде мыслей, действительно относится к чему-то пережитому нами.
Сам опыт дает нам очевидность. То, что мы представляем себе указанным образом, дает нам уверенность, что впечатление, всплывающее в душе, относится не к чему-то из нашей теперешней жизни, но к чему-то из жизни предыдущей. Так мы искусственно вызвали в себе нечто, связывающее нас с нашей предыдущей жизнью. Мы можем использовать и другие виды внутреннего опыта и пережи¬ваний, чтобы, экспериментируя с ними, идти дальше и вызывать в своей душе как бы некие ощущения из прежних жизней. Тут можно снова, уже в другом отношении разделить переживание того, что делается нами в жизни; мы можем поделить это по-иному. Объединим в одну группу то, что мы испытали как страдания, боль, препятствия, в другой же группе окажется то, что мы знали как поддержку, радость, удовольствие и так далее.
Теперь, опять-таки в порядке опыта, можно стать на такую точку зрения. Мы можем сказать: да, мы пережили эту боль и эти страдания. По тому, каковы мы в этом воплощении, как протекает нормальная жизнь, наша боль, наши страдания предстают вам чем-то фатальным, чем-то таким, что мы в определенном отношении хотели бы отвести от себя. Но попробуем не делать этого. Попробуем предположить, что по каким-то причинам мы сами вызвали эту боль, эти страдания и эти препятствия, ибо в этих прежних жизнях, если они действительно существовали, мы стали некоторым образом менее совершенны из-за того, что сделали. Ведь в череде инкарнаций мы становимся не только более совершенными, но в определенном отношении и менее совершенными.
Разве не становимся мы менее совершенными, чем были прежде, когда наносим другому оскорбление или причиняем ему зло? При этом мы не только причиняем нечто этому человеку, но и отнимаем что-то у самих себя; мы как целая личность имели бы большую ценность, если бы не сделали этого. Мы записали на свой счет множество таких поступков, которые совершили, и которые в силу того, что мы их совершили закладывают основание нашего несовершенства. Если мы причинили другому человеку зло, а потом хотим вновь обрести ту ценность, какой обладали прежде, что должно для этого произойти? Мы должны возместить причиненное зло, мы должны произвести в мире какое-то искупительное действие, должны изобрести нечто такое, что, так сказать, заставит нас нечто преодолеть. И если мы будем думать о нашем горе и страданиях в этом контексте, то часто сможем сказать: наша боль и наши страдания способны в процессе их преодоления дать нам силу для преодоления собственного несовершенства.
С помощью страданий мы можем становиться совершеннее. В нормальной жизни мы так не думаем, мы отвергаем страдания. Но мы можем сказать: всякая боль, всякое страдание, всякое препятствие в жизни должны указывать на то, что в нас находится более разумный человек, нежели мы сами. Мы можем на какое-то время счесть человека, которым являемся мы сами, за менее разумного, хотя он и вмещает наше сознание; но в нас есть более разумный человек, и он дремлет в глубинах нашей души. Мы в нашем обычном сознании отвергаем боль и страдания, но более разумный человек ведет нас против нашего сознания к этим страданиям, потому что преодолевая их, мы можем от чего-то избавиться. Он ведет нас к боли и страданиям, он требует от нас пройти через них. Быть может, это сначала покажется суровой мыслью, но она ведь нас ни к чему не обязывает, можно просто попробовать. Мы можем сказать: внутри нас есть более разумный человек, который ведет нас к боли и страданиям, к чему-то, чего мы сознательно предпочли бы избежать. Поэтому мы полагаем, что в нас находится более разумный человек. Таким образом, мы приходим к смущающему многих людей внутреннему выводу, что этот более разумный всегда будет вести нас к тому, что нам несимпатично.
См. также:
- Рудольф Штайнер. Перевоплощение и карма. 1-я лекция, часть 1
- Рудольф Штайнер. Перевоплощение и карма. 1-я лекция, часть 2
- Рудольф Штайнер. Перевоплощение и карма. 2-я лекция, часть 1
- Рудольф Штайнер. Перевоплощение и карма. 2-я лекция, часть 2
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в фейсбуке: https://www.facebook.com/podosokorskiy
- в твиттере: https://twitter.com/podosokorsky
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
- в инстаграм: https://www.instagram.com/podosokorsky/
- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky
- в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky
23.06.2018, 173 просмотра.