Выход учебника по современной поэзии

Для русской литературы 2016 год начинается с выхода учебника по современной поэзии. Над книгой работали семь составителей, среди которых — ведущий сотрудник Института языкознания РАН, руководитель Центра лингвистических исследований мировой поэзии Наталия Азарова; литературовед, переводчик Дмитрий Кузьмин; лингвист, доктор филологических наук Владимир Плунгян и другие. T&P прочитали учебник и попытались понять, чем он может помочь читателю.

Учебник «Поэзия» — обширный 886-страничный труд, который формально состоит из двух блоков, следующих друг за другом (порядок чтения блоков — на выбор читателя). Первая часть — теоретическая, вторая — рекомендуемые стихотворения и переводы поэтов XVIII–XXI веков под заголовком «Читаем и размышляем». Такой диапазон авторов/текстов очерчивает хронологические границы русской поэзии. Благодаря тематическому принципу мы можем встретить стоящие рядом стихи Александра Пушкина и Геннадия Гора, баллады Иосифа Бродского и современного московского поэта Андрея Родионова.
В каждом разделе учебника можно найти познавательные факты о развитии русской словесности, узнать, что именно Николай Карамзин был создателем первого литературного журнала в России и «первым начал совмещать в обустройстве журнала два важных принципа — широту охвата и отчетливость направления». В каком-то смысле этому принципу следует и учебник поэзии.

Если современный зритель с трудом смотрит фильмы 40-х или 50-х годов, то многие стихи того же времени читаются как современные
Читателю стоит настроиться на информационно-критическую волну, перед ним — море обсуждаемой информации, разделенной по темам. Уже после прочтения содержания с разделами — например, «Какой может быть поэзия» или «Поэтическая идентичность» — становится ясно, что авторы учебника хотят интегрировать поэзию в максимальное количество культурных полей. Нам показывают связь предмета с другими формами освоения/познания мира, например с наукой: «Есть два вида взаимоотношений науки и поэзии: использование терминов и понятий науки в поэтическом творчестве и использование поэзии как науки — для познания мира. Первый вариант в русской поэзии встречается чаще и уже с XVIII века, второй — реже и только с XX века».
Значительная часть учебника посвящена отношению поэзии с другими видами искусства — например, «картины могут создаваться по ключевым словам стиха, которые превращаются в графическое содержание картин: так устроена серия картин Эрика Булатова „Вот“ по стихам Всеволода Некрасова».

Другая параллель поэзии — с архитектурой; у некоторых современных поэтов архитектурное образование. Внимательный читатель заметит профессиональное влияние на стихотворения. Из XIX века до нас дошел пример совпадения онегинской строфы и проекта храма Христа Спасителя: «знаменитая онегинская строфа, состоящая из четырнадцати строк — двустишия и трех четверостиший, каждое из которых использует соответственно парную, перекрестную и охватную рифмовку, выстроена по схеме нереализованного проекта храма Христа Спасителя, принадлежавшего архитектору начала XIX века Александру Витбергу. Храм должен был состоять из трех частей, стоящих одна на другой: параллелограмма, равноконечного крестового перекрытия и кольца ротонды».

И над каждою крышей звезда,
И шоссе золотое от крови.
Нетвердо очерченный берег морской
Глядит государственной границей.
На самых дальних на дистанциях
Блестят зеркала нержавеющей стали.
Овраги немногочисленны, за столетнею дамбою
Раскинулся авиационный полк.
Приютские девушки варят кулеш,
На сердце, очевидно, нелегко.
Причалы бездействуют, девушки различают
Пение гидр под землей.
Живая душа не имеет глагола,
Обеды в поле не страшны.
Форштадтская улица есть преднамеренный Млечный Путь,
И каждый суп накормит человека.
(Леонид Шваб. 1997 год)

Особые отношения выстраивает поэзия и с кинематографом. Умберто Эко замечал, что многие приемы кинематограф заимствовал у литературы XIX века. Например, медленный наплыв камеры, рассматривание объектов. Тут не стоит выстраивать иерархию заимствований, потому что все виды искусства постоянно взаимодействуют и порой установить первенство невозможно: «Если сравнивать поэзию и кино, то можно заметить, что поэзия устаревает медленнее: если современный зритель с трудом смотрит фильмы 40-х или 50-х годов, то многие стихи того же времени читаются как современные. Поэзия легче преодолевает время, и это важное ее свойство».
В учебнике нам постоянно напоминают, что «одна из наиболее важных функций поэзии — развитие языка. В поэзии возникают новые способы выражения, впервые говорится о том, о чем еще не удается сказать на языке науки или публицистики. Поэзия зачастую раньше других искусств реагирует на наиболее важные ситуации своего времени и позволяет находить слова для выражения экстремального опыта, перед которым оказывается бессильным язык прозы».

Поэзия передает экстремальный опыт, рефлексию о пограничных состояниях человека. Пример столкновения истории человека и Большой истории — «Фуга смерти» Пауля Целана, фиксирующая «опыт массового уничтожения евреев во время Второй мировой войны… опыт человека, находящегося на границе жизни и смерти, помогает современному читателю осознать раздробленность окружающего мира и найти язык для того, чтобы говорить об опыте собственной жизни, который при этом может быть не настолько трагичен».

Словно Англия Франция какая
Наша страна в час рассвета
Птицы слепнут, цветы и деревья глохнут
А мне сам Господь сегодня сказал непристойность
Или я святая
или, скорее,
Господь наш подобен таксисту
Он шепчет такое слово каждой девице
что выйдет воскресным утром
кормить воробья муравья и хромую кошку из пестрой миски
А в хорошие дни Господь у нас полководец
И целой площади клерков, уланов, барменов
На языке иностранном, небесном, прекрасном
произносит такое слово, что у тех слипаются уши
Господи, дай мне не навсегда но отныне
мягкий костюм, заказанный летом в Варшаве,
есть небольшие сласти, минуя рифмы
изюм, например, из карманов, и другие крошки.
Терезиенштадт, апрель 1943
(Анна Горенко. «Визитная карточка». 1999 год)

Поэзия затрагивает вопросы, о которых постоянно напоминал нам Ницше: «Кто говорит?», а потом «Как говорят?». Ответом на первый вопрос можно считать активную работу с субъективностью. «Если в стихотворении Твардовского сказано: „Я убит подо Ржевом“, — едва ли стоит предполагать, что я и поэт Александр Трифонович Твардовский — одно лицо. Часто соотношение между автором и субъектом не столь очевидно. Так, известно, что ранние стихи Анны Ахматовой, в которых героиня жалуется на жестокое обращение мужа, подпортили репутацию ее настоящему мужу — поэту Николаю Гумилеву».

Поэзия зачастую позволяет находить слова для выражения экстремального опыта, перед которым оказывается бессильным язык прозы
Одним из ответов на второй вопрос становятся практики концептуалистов и «поэтические перформансы», сближающие поэзию и современное искусство. Например, Андрей Монастырский, один из создателей группы «Коллективные действия», придумал акцию «Плакат» (1977): «В безлюдном месте под Москвой участники группы повесили на холме между деревьями красное полотнище с надписью „Я ни на что не жалуюсь и мне все нравится, несмотря на то, что я здесь никогда не был и не знаю ничего об этих местах“. Эта надпись была фрагментом из большой поэмы Андрея Монастырского «Поэтический мир», а плакат одновременно напоминал об известном участникам акции поэтическом тексте и был частью нового художественного целого, которое не исчерпывалось текстом, а создавалось во взаимодействии с окружающим пространством».

Кроме диалога с другими видами искусства, на страницах учебника «Поэзия» уточняются мифы о «поэте-пророке» и роли поэта в общественной жизни. Читателю постепенно показывают, что каждое представление было связано с определенным этапом в развитии искусства и общества: «Наиболее известный миф об общественной функции поэта представляет поэта как пророка. Этот миф восходит к поэзии романтизма: в русской поэзии образ пророка был канонизирован Александром Пушкиным (в стихотворении „Пророк“). Во времена романтиков поэт не мог претендовать на высокое положение в обществе, и миф о поэте как о пророке отчасти компенсировал этот неблагоприятный социальный фон». Развенчивание мифов и стереотипов — одна из функций учебника.

всем воробышков взъерошенным хворобам
всем кудрявым ягодам ягнят
по каким она вела тебя сугробам
эта ласковая музыка огня
подозрений что маршрут мог быть короче
звонче и честнее выход вон
так спускается пластмассовый куро́чек
по стремянке золотых воздушных волн
в песнях тех велосипедных экспедиций
не упоминался никогда
способ безнаказанно светиться
справа или слева от стыда
/если попадешь не передашь ли
призраку капризному пакет
разноцветную пилюлю против кашля
книгу, пропускающую свет/
(Ксения Чарыева. 2010 год)

Несколько фрагментов учебника посвящены литературному процессу, роли литературных вечеров, журналов, альманахов и антологий. Авторы предупреждают будущего читателя, «что для правильного их понимания надо всякий раз учитывать: кто высказывается в статье? Кому он адресует свои слова? Какова задача этого высказывания?» — эти вопросы могут иметь отношение не только к критическим статьям, но и к художественным текстам: «Первый вопрос, который нужно себе задавать, заходя на новый сайт или открывая неизвестный журнал, — кто отвечает за этот проект и что авторы хотят им сказать».

Учебник написан доступным языком, а к терминам, которые забылись со времен уроков литературы, есть сноски, поэтому не придется часто отвлекаться на поиск значений непонятных слов.

Источник и полная версия текста