Кто не делится найденным, подобен свету в дупле секвойи (древняя индейская пословица)
Версия для печати
Библиографическая запись:
Безавторские истории: повесть о российском матросе Василии Кариотском. — Текст : электронный // Myfilology.ru – информационный филологический ресурс : [сайт]. – URL: https://myfilology.ru//russian_literature/russkaya-literatura-xviii-veka/bezavtorskie-istorii-povest-o-rossiiskom-matrose-vasilii-kariotskom/ (дата обращения: 27.04.2024)
Безавторские истории: повесть о российском матросе Василии Кариотском
Содержание
«Гистория о российском матросе Василии Кориотском и о прекрасной королевне Ираклии Флорентийской земли» — одна из старейших российских «любимых повестей», созданная во времена Петра I. Известна по трём рукописям XVIII века; её авторство неизвестно и остаётся предметом гипотез.
В повести рассказывается о приключениях дворянского сына Василия Кориотского, уроженца «Российской Европии». С детства окружённый «великой скудостью», он отправляется в «Санктпетербурх», записывается там в матросы и затем едет для обучения наукам в Голландию. На чужбине он прилежно изучает мореходное дело и присылает оттуда деньги своим бедствующим родителям; завершив обучение, он, несмотря на уговоры, стремится вернуться домой и повидаться с отцом. Следующий в Россию корабль Василия разбивает буря, а его самого выбрасывает на остров морских разбойников. В результате стечения обстоятельств он становится разбойничьим атаманом и участвует в ряде набегов. В плену у разбойников к тому времени уже имеется «флоренская королевна» Ираклия; Василий влюбляется в прекрасную пленницу и бежит вместе с ней от разбойников. После череды разлук, похищений и злоключений он встречается с австрийским «цесарем», побеждает своего коварного соперника-адмирала, женится на Ираклии и становится «королём флоренским».
«Гистория» примечательна соединением традиций русской бытовой повести XVII века, новгородских былин о «богатом госте» и любовно-авантюрного романа, характерного для европейского барокко. Сходным образом в ней сочетаются славянизмы с иноязычными заимствованиями петровской эпохи, черты традиционно-патриархальной морали с нарождающимся индивидуализмом. Произведение сохранило от древнерусской литературы рукописный характер, анонимность, но взяла от Европы авантюрный сюжет.
Несмотря на бурное развитие книгопечатания в эпоху Петра I основной круг чтения массового русского читателя составляли традиционные рукописные сборники повестей, или “гистории”, как их стали называть в это время. И надо сказать, что процесс изготовления этих сборников в переходную эпоху очень интенсифицировался. По составу рукописных сборников повестей может быть реконструирован жанровый состав массовой русской беллетристики первой четверти XVIII в., в недрах которой сформировался тип безавторской гистории Петровской эпохи — и при очевидной своей зависимости от древнерусской повествовательной традиции (анонимность и рукописность — характерные признаки повестей Петровской эпохи, роднящие ее с древнерусской литературой), а также от западноевропейской модели жанра (типологический авантюрный сюжет), безавторские гистории, ориентированные на свою историческую современность и создаваемые людьми своей эпохи, отразили и новизну русского общественного быта в начале XVIII в., и новый тип сознания своих безымянных авторов.
Одним из наиболее типичных образцов жанра является “Гистория о российском матросе Василии Кориотском и о прекрасной королевне Ираклии Флоренской земли”. Композиционно произведение распадается на две неравные части: первая, более лаконичная, повествует о жизни молодого дворянина Василия Кориотского, пошедшего на государеву службу, а вторая, более пространная — о его невероятных приключениях в Европе. Первая часть имеет ярко выраженный бытоописательный характер; вторая, более условная, выстроена отчасти по образцу русских народных былин и разбойничьих сказок, отчасти же — по образцу западноевропейской любовно-авантюрной повести. Однако на фоне этой хорошо ощутимой повествовательной традиции становится еще очевиднее новизна реальных примет быта Петровской эпохи, зафиксированных в повести, а также новизна героя и принципов повествования.
Новшества начинаются буквально с зачина повести: “В Российских Европиях некоторый живяше дворянин...”. Совершенно очевидно, что Россия могла быть названа “Российскими Европиями” не раньше, чем к исходу царствования Петра I, и только в “Российских Европиях” могла осуществиться та типичная биография молодого дворянина Петровской эпохи, начальный этап которой вполне традиционен — герой уходит из дому от “великой скудости”, но дальнейшие события непосредственно обусловлены новизной русского бытового уклада, потому что на службу Василий Кориотский поступает не куда-нибудь, а во флот. Флот — символ всего нового в русской жизни начала XVIII в., любимое детище Петра, самый удобный трамплин для карьеры, поскольку именно матросы и флотские офицеры чаще всего отправлялись за границу для получения образования.
Так случилось и с героем безавторской гистории: “Во единое же время указали маршировать и добирать младших матросов за моря в Галандию, для наук арихметических и разных языков” (50); личное стремление к образованию, весьма типичное для молодых дворян Петровской эпохи, быстро понявших необходимость нового образования для занятия высоких государственных постов, послужило основанием для следующего этапа биографии героя: “ <...> но токмо он по желанию своему просился, чтоб его с командированными матросами послать за моря в Галандию для лучшего познания наук”. С этого момента начинается триумфальное шествие героя по Европе: любой поворот в биографии Василия (служба у голландского купца, пребывание на разбойничьем острове, жизнь в Вене при дворе цесаря, финальное воцарение во Флоренции) приводит гражданина “Российских Европий” к самому высокому положению, возможному в данной ситуации.
Начиная с первых самостоятельных шагов в жизни, службы во флоте, Василий неизменно демонстрирует качество, которое вызывает к нему уважение всех, с кем бы ни свела его судьба: “И за ту науку на кораблях старшим пребывал и от всех старших матросов в великой славе прославился”; голландский купец “усмотрел его в послушании и в науках зело остра и зело возлюбил <...> лучше всех своих приказчиков стал верить” (50); разбойники выбрали его атаманом, “понеже видев его молодца удалого и остра умом” (52); цесарь полюбил Василия как родного брата: “понеже я вижу вас достойна разума, то вас жалую сердцем искренним <...> Государь мой братец Василий Иванович, во истину всякой чести достойной!” (54—55). Таким образом, причиной повсеместного уважения к российскому матросу и его феерических достижений становятся его личные достоинства — ум, образованность и инициатива, те самые качества, которые именно в Петровскую эпоху начали позволять рядовым гражданам выдвигаться на авансцену русской общественной жизни. Новый критерий ценности человеческой личности, выработанный Петровской эпохой, со всей своей убедительностью воплощен в личности и биографии Василия Кориотского.
Кроме реальной новизны русского общественного быта в повести о российском матросе нашел свое отражение и новый тип личности, порожденный новым временем русской истории. Его новизна более всего заметна, может быть, потому, что проявляется она на фоне достаточно хорошо ощутимых традиционных черт положительного героя фольклорных жанров и древнерусской повести. В качестве приказчика голландского купца, торгующего в Европе с “великой прибылью”, Василий весьма напоминает героя новгородских былин, предприимчивого и удачливого “гостя”; на разбойничьем острове он — “удалой добрый молодец”, герой разбойничьих фольклорных сказок. С положительным героем древнерусской повести российского матроса роднят такие традиционные добродетели, как отцелюбие (“чти отца своего”): “Государь мой батюшко! Прошу у тебя родительского благословения” (50), благочестие: “И как он, Василий, от великого ужаса, лежа на острове, очнулся и взыде на остров и велие благодарение воздав Богу, что его Бог вынес на сухое место живого” (51) и чинопочитание: “Пожалуй, государь великий царь, меня недостойного остави, понеже я ваш раб, и недостойно мне с вашею персоною сидеть, а достойно мне пред вашим величеством стоять” (54).
Эта живая преемственность образа нового “героя времени” Петровской эпохи по отношению к образцам положительных героев фольклора и древнерусской повести подчеркивает те свойства характера Василия, которые могли сформироваться только в Петровскую эпоху, с ее европеизированным бытом, ассамблеями, раскрепощением женщины от замкнутой домашней жизни и культом галантности и “политеса”, определившими новый тип эмоциональной культуры и культуры любовных отношений. Согласно идеалу Петровской эпохи в отношении к прекрасной королевне Ираклии Василий обрисован как “учтивый кавалер”. Европейская культура любовного чувства, которое проявляет себя в коленопреклонении, игре на арфе, стихотворном воспевании прекрасной дамы и утонченной любезности взаимоотношений, нашла свое воплощение в повествовании о взаимной любви российского матроса и прекрасной королевны.
Эта новая эмоциональная культура проявлена в Василии настолько ярко, что Ираклия сразу видит в нем воспитанного, учтивого, благородного и утонченного человека — совокупность признаков нового идеала личности, обозначавшаяся в Петровскую эпоху понятием “кавалер”:
И стала его вопрошать: “Молю тя, мой государь, ваша фамилия како, сюда зайде из которого государства, понеже я у них, разбойников, до сего часу вас не видала, и вижу вас, что не их команды, но признаю вас быть некоторого кавалера” (53).
Достоверная типичность психологического склада нового человека, придает новый смысл традиционно-условному, сказочно-авантюрному повествованию о невероятных успехах российского матроса в Европе. В любое другое время русской истории общая схема жизненного пути Василия от “великой скудости” до женитьбы на флоренской королевне и царствование во Флоренции могла быть воспринята только как вариация на распространенный сказочный сюжет. В Петровскую эпоху такая сказка имела совершенно реальную возможность сделаться былью. Всем хорошо была памятна судьба посадского сына Алексашки Меншикова, который начал свой жизненный путь, торгуя подовыми пирогами, а при Петре I стал вторым по силе и влиянию человеком в государстве. И если российский император Петр I мог жениться на прекрасной мариенбургской пленнице Марте Скавронской, которая после его смерти царствовала под именем Екатерины I, то почему бы королевне Ираклии Флоренской земли не выйти замуж за российского матроса и не принести ему в приданое королевский престол Флоренции? В этом ощущении неограниченных социальных возможностей умного, образованного, нравственного и инициативного человека тоже живет реальный дух Петровской эпохи.
Но, пожалуй, самое главное, чем историческая эпоха первого тридцатилетия XVIII в. определила поэтику возникшей в это время безавторской гистории и чем ярче всего характеризуется принадлежность этого жанра к новой литературе, является доминантное положение категории героя в системе эстетических категорий повествования. И сюжет, и композиция, и стилистика повести определены центральным положением характера, задачей его максимально полного раскрытия. Все сюжетные эпизоды повести — служба во флоте и пребывание у голландского купца, жизнь на разбойничьем острове и пребывание при австрийском дворе, чудесное избавление от козней Флоренского адмирала, служба в работниках у бедной старушки в богадельне и, наконец, женитьба на Ираклии и царствование во Флоренции — выстроены по принципу контраста, перепада жизненных ситуаций от счастья к несчастью, от бедности к благополучию, в которых лучше всего могут проявиться личные достоинства и свойства характера. Причем между собой эти эпизоды соединяются кумулятивно, по типу простого последовательного нанизывания типологических авантюрно-сказочных и бытовых положений. В каждом из них есть свой второстепенный персонаж, соотнесенный с образом Василия по принципу аналогии или контраста: отец Василия в зачине повести, голландский купец, разбойники, цесарь, Флоренский адмирал, бедная старушка и Флоренский король — все эти персонажи строго замкнуты рамками своего сюжетного эпизода и появляются в повести (за исключением Ираклии) по одному разу с единственной целью: раскрыть новую черту в духовном облике центрального героя, который является единственным объединяющим началом этого пестрого и разнообразного повествования.
Это центральное, первопричинное положение категории героя, которая обусловливает и сюжет, и композицию, и стиль повести, является одним из наиболее ярких показателей нового культурно-исторического мировоззрения, принесенного в русский быт западническими реформами Петровской эпохи. Пусть “гистория” пока что остается анонимной и рукописной в традициях древнерусской культуры, образ ее героя и вся структура повествования неоспоримо свидетельствуют о том, что идеология персонализма, понимание ценности индивидуальной личности уже стали достоянием массового культурного сознания в те годы, когда безымянный автор создавал свою повесть.
“Гистория о российском матросе Василии Кориотском...”, стоящая в преддверии новой русской литературы, обозначила собой робкие и на первых порах трудно различимые истоки одного из важнейших идеолого-эстетических направлений развития русской литературы не только XVIII, но и XIX в.: поиски эпохального типа личности, стремление постигнуть человека через его историческую эпоху, а историю и суть исторической эпохи — через формируемый ею тип личности. Говоря высоким слогом — российский матрос Василий Кориотский является первым “героем нашего времени” в новой русской литературе. Таким образом, безавторские гистории Петровской эпохи лежат у истоков одной из наиболее мощных жанровых традиций русской литературы — традиции исторического романа и романа о современности.
29.02.2016, 10455 просмотров.