Кто не делится найденным, подобен свету в дупле секвойи (древняя индейская пословица)
Версия для печати
Библиографическая запись:
Русская литература первой половины XVII века. Демократическая сатира. Бытовые повести. Протопоп Аввакум и его Житие. — Текст : электронный // Myfilology.ru – информационный филологический ресурс : [сайт]. – URL: https://myfilology.ru//russian_literature/russkaya-literatura-xi-xvii-vekov/russkaya-literatura-pervoj-poloviny-xvii-veka-demokraticheskaya-satira-bytovye-povesti-protopop-avvakum-i-ego-zhitie/ (дата обращения: 20.04.2024)
Русская литература первой половины XVII века. Демократическая сатира. Бытовые повести. Протопоп Аввакум и его Житие
Содержание
XVII век в истории России историки относят к новому периоду, который характеризуется экономическим слиянием всех земель и княжеств в одно целое и созданием всероссийского рынка. В связи с этим усиливается роль посада — торгово-ремесленного населения городов; старинная боярская знать начинает уступать место «худородным» предприимчивым людям, добивающимся благодаря своему уму, активности высокого положения в обществе.
В XVII в. формируется новый демократический читатель и отвечающий его запросам писатель. В литературе трансформируются, демократизируются традиционные жанры исторической повести, жития. Они «обмирщаются». В них усиливается занимательность, появляется интерес к быту, частной личной жизни человека. В них появляется новый герой, вступающий в активную борьбу за свои убеждения — веру, стремящийся строить свою жизнь по своей воле, пытающийся утвердить свое право на свободу чувств.
Появляется демократическая сатира, осмеивающая существенные стороны жизни: социальное неравенство, продажность, взяточничество и крючкотворство судей, ханжество и лицемерие монахов и духовенства, государственную систему спаивания народа в «царевых кабаках».
Изменяется характер переводной литературы, ориентирующейся теперь на Запад (литературу позднего средневековья и раннего Возрождения).
Во второй половине XVII в. возникают придворный и школьный театры, виршевая поэзия, культивирующая стиль барокко, который становится характерным направлением русской придворной культуры и литературы.
Начало XVII века знаменуется бурными историческими событиями — первая Крестьянская война и борьба русского народа с интервенцией польских и шведских феодалов, появление самозванцев.
Со смертью царя Федора Иоанновича династия Ивана Калиты прекращает свое существование. Восшедший на престол Борис Годунов продолжает политику Грозного по отношению к служилому дворянству и боярству. Эта политика вызвала резкую боярскую оппозицию, получившую поддержку польских магнатов, выдвинувших своего претендента на московский престол — Лжедмитрия.
Укрепление централизованной самодержавной власти, опиравшейся на служилое дворянство, привело к дальнейшему росту эксплуатации и окончательному закрепощению крестьян. Усиливающийся экономический гнет вызвал массовые крестьянские волнения, вылившиеся в широкое народное движение — крестьянскую войну под руководством Ивана Болотникова.
После смерти Годунова Лжедмитрию удалось занять Москву, но он не смог долго удержаться у власти: русский народ разобрался в сущности политики нового царя — ставленника польских магнатов. Лжедмитрий был низвергнут, а на московский престол боярство посадило Василия Шуйского, который и начал принимать решительные меры для подавления народного антифеодального движения.
Польско-литовские и шведские феодалы используют эти «нестроения» в своих целях. Они выдвигают еще одного претендента на Московское царство — Лжедмитрия II, которому удалось расположить свой военный лагерь под Москвой, в селе Тушино. В
Польско-шведская интервенция подняла мощную волну национального освободительного движения. Инициативу в борьбе с иноземными захватчиками взяло на себя торгово-ремесленное население городов. Патриотическое движение возглавил нижегородский купец Минин. Демократической части русского общества удалось сплотить и объединить все силы формирующейся русской нации для борьбы с интервентами и одержать над ними победу в
Демократическая сатира
Одним из самых примечательных явлений литературы второй половины XVII в. является оформление и развитие сатиры как самостоятельного литературного жанра, что обусловлено спецификой жизни того времени.
Таким образом, русская действительность «бунташного» XVII столетия и была той почвой, на которой возникла сатира. Социальная острота, антифеодальная направленность литературной сатиры сближали се с народной устно-поэтической сатирой, которая служила тем неиссякаемым источником, откуда черпала она свои художественно-изобразительные средства.
Сатирическому обличению подвергались существенные стороны жизни феодального общества: несправедливый и продажный суд; социальное неравенство; безнравственная жизнь монашества и духовенства, их лицемерие, ханжество и корыстолюбие; «государственная система» спаивания народа через «царев кабак».
Обличению системы судопроизводства, опиравшейся на Соборное уложение царя Алексея Михайловича
«Повесть о Шемякином суде»
В «Повести о Шемякином суде» объектом сатирического обличения выступает судья Шемяка, взяточник и крючкотвор. Прельщенный возможностью богатого «посула», он казуистически толкует законы. Формально обвинив ответчика, «убогого» (бедного) крестьянина, Шемяка применяет к нему ту возмездную форму наказания, которая предусматривалась Уложением
Решение суда ставит в смешное положение и богатого крестьянина, наказанного за свою жадность, и попа, оказывающегося в положении обманутого мужа.
Над миром жадности, корысти, судебного произвола торжествует бедняк. Благодаря уму и находчивости «убогий» добивается оправдания на суде: положив за пазуху завернутый в платок камень, «убогий» показывал его судье при разбирательстве каждого иска. Если бы решение судьи было не в его пользу, то, несомненно, камень полетел бы в голову Шемяки. Поэтому, когда судья узнает, что вместо богатого посула бедняк держал за пазухой камень, он начал «бога хвалити, что по нем судил».
Так бедняк торжествует над сильными мира сего, «правда» торжествует над «кривдой» благодаря жадности лихоимного судьи.
Художественный строй повести определяется русской сатирической народной сказкой о неправедном судье и волшебной сказкой о «мудрых отгадчиках» — быстрота развития действия, неправдоподобное нагнетание преступлений, которые совершает «убогий», комизм положения, в котором оказываются судья и истцы. Внешне беспристрастный тон повествования в форме «судебной отписки» заостряет сатирическое звучание повести.
«Повесть о Ерше Ершовиче сыне Щетинникове»
Ярким сатирическим изображением практики воеводского суда, введенного в 60—80-х годах XVII столетия, является повесть о Ерше Ершовиче, дошедшая до нас в четырех редакциях. Первая, старшая, редакция более полно отразила социальные противоречия эпохи.
Повесть изображает одно из характерных явлений своего времени — земельную тяжбу, которую ведут крестьяне — «божий сироты» Лещ и Голавль и «лихой человек», «ябедник», «разбойник», «боярский сын Ерш».
Лещ и Голавль предъявляют свои исконные права на Ростовское озеро, насильственно отнятое у них Ершом, о чем и бьют челом великим судьям «боярину» Осетру, Белуге и воеводе Сому.
Отвергая предъявленный иск, Ерш не только пытается доказать законность своих прав на владение захваченными землями, но и предъявляет встречный иск, заявив, что Лещ и Голавль были у его отца «в холопех». Таким образом, Ерш не только снимает иск (холопы не имели юридических прав), но и пытается превратить свободных крестьян в своих холопов.
Допрос свидетелей устанавливает виновность Ерша, который оказывается простым крестьянином, а не «боярским сыном». Суд приговаривает Ерша «казнить торговою казнию», «против солнца повесить в жаркия дни за его воровство и за ябедничество».
Повесть обличает хитрого, пронырливого и наглого «ябедника» Ерша, стремящегося насилием и обманом присвоить себе чужие владения, похолопить окрестных крестьян.
В то же время автор показывает превосходство Ерша над неповоротливостью, тупостью и жадностью его судей, в частности Осетра, который едва не поплатился жизнью за свою жадность и доверчивость. Насмешка над решением суда звучит и в одной из концовок второй редакции. Ерш, выслушав приговор, заявляет, что судьи судили не по правде, а по мзде, и, плюнув им в глаза, он «скочил в хворост: только того Ерша и видели». Таким образом, объектом сатирического обличения в повести является не только «лихой человек» Ерш, но и его именитые судьи.
Разоблачается в повести система подкупа, царящая в суде. Так, Мень (налим), не желая идти понятым, «Окуню приставу сулит посулы великие и рече: «Господине Окуне! аз не гожуся в понятых быть: брюхо у меня велико — ходить не могу, а се глаза малы, далеко не вижу, а се губы толсты — пред добрыми людьми говорить не умею».
Повесть представляет собой первый образец литературной иносказательной сатиры, где действуют рыбы в строгом соответствии со своими свойствами, но их отношения — это зеркало отношений человеческого общества. Автор использует образы народной сказки о животных, сатирически заостряя их социальное звучание. Сатирическое обличение усиливается удачно найденной формой делового документа—«судного списка», протокольного отчета о судебном заседании. Соблюдение формул канцелярского языка и их несоответствие содержанию придают повести яркую сатирическую выразительность.
«Драгоценнейшими историческими документами» назвал эту повесть и «Повесть о Шемякином суде» В. Г. Белинский, видевший в них яркое отражение особенностей русского национального ума с его тонкой иронией и насмешливостью.
Опираясь на опыт народной сатиры, литературная сатира часто использовала формы деловой письменности («судное дело», судебная отписка, челобитная), церковной литературы (церковная служба, житие). Основными средствами сатирического обличения являлись пародия, преувеличение, иносказание. В безымянных героях сатирических повестей давалось широкое художественное обобщение. Правда, герои еще лишены индивидуальных черт, это лишь собирательные образы той социальной среды, которую они представляют. Но они были показаны в будничной повседневной обстановке, их внутренний мир раскрывался впервые в сатирических характерах.
Огромным достижением демократической сатиры явилось изображение, впервые в нашей литературе, быта обездоленных людей, «наготы и босоты» во всем ее неприкрашенном убожестве.
Обличая непорядки феодально-крепостнического строя, демократическая сатира не могла, однако, указать пути их устранения.
Демократическая сатира XVII в. сделала огромный шаг на пути сближения литературы с жизнью и заложила основы сатирического направления, которое развивалось в русской литературе XVIII в. и достигло небывалых вершин в XIX в.
Бытовые повести
Процесс пробуждения сознания личности находит отражение в появившемся во второй половине XVII в. новом жанре—бытовой повести. Его появление связано с новым типом героя, заявившего о себе как в жизни, так и в литературе. В бытовой повести ярко отразились изменения, происшедшие в сознании, морали и быте людей, та борьба «старины» и «новизны» переходной эпохи, которая пронизывала все сферы личной и общественной жизни.
«Повесть о Горе и Злочастии»
Одним из выдающихся произведений литературы второй половины XVII в. является «Повесть о Горе и Злочастии». Центральная тема повести — тема трагической судьбы молодого поколения, старающегося порвать со старыми формами семейно-бытового уклада, домостроевской моралью.
Вступление к повести придает этой теме общечеловеческое обобщенное звучание. Библейский сюжет о грехопадении Адама и Евы трактуется здесь как непокорность, неповиновение первых людей воле создавшего их Бога. Источник этого неповиновения — не дьявол-искуситель, как толковала Библия, а сам человек, его сердце «несмысленное и неуимчивое». Такая трактовка библейского сюжета говорит о новом миропонимании, сложившемся у автора: причина преступления человеком заповеди смирения, покорности — в нем самом, в его характере, а не результат воздействия потусторонних сил.
Основу сюжета повести составляет трагическая история жизни Молодца, отвергнувшего родительские наставления и пожелавшего жить по своей воле, «как ему любо». Появление обобщенно-собирательного образа представителя молодого поколения своего времени было явлением весьма примечательным и новаторским. В литературу на смену исторической личности приходит вымышленный герой, в характере которого типизированы черты целого поколения переходной эпохи.
Молодец вырос в патриархальной купеческой семье, окруженный неусыпными заботами и попечением любящих родителей. Однако он рвется на свободу из-под родного крова, жаждет жить по своей воле, а не по родительским наставлениям. Постоянная опека родителей не научила Молодца разбираться в людях, понимать жизнь, и он платится за свою доверчивость, за слепую веру в святость уз дружбы. Губит его «царев кабак». Но Молодец не сдается, он не несет свою повинную голову в родительский дом, он хочет доказать свою правоту, отправляясь во «чужу страну, далъну, незнаему». Личный опыт убедил его, что без совета «добрых людей» жить нельзя. И смиренно выслушав их наставления, Молодец «учал... жити умеючи»: «...от великого разума наживал он живота болшы старова».
Причиной дальнейших злоключений героя является его характер. Губит Молодца похвальба своим счастьем и богатством («...а всегда гнило слово похвальное»,— морализует автор). С этого момента в повести появляется образ Горя, которое, как и в народных песнях, олицетворяет трагическую участь, судьбу, долю человека. Этот образ раскрывает также внутреннюю раздвоенность, смятенность души героя, его неуверенность в своих силах.
В сознании Молодца еще живучи традиционные представления. Так, он не может преодолеть старого взгляда на женщину как на «сосуд дьявола», источник всех бед и злоключений мужчины; сохраняет он верность и религиозным верованиям своих отцов. Не поверив коварным советам Горя, Молодец, однако, не в силах ослушаться этих же советов, когда они исходят от архангела Гавриила, облик которого приняло Горе.
В советах, которые дает Молодцу Горе, легко обнаружить тягостные раздумья самого героя над жизнью, над неустойчивостью своего материального благополучия.
Повесть подчеркивает, что причиной разорения Молодца становится «царев кабак», где герой оставляет «свои животы» и меняет «платье гостиное» на «гуньку кабацкую». Так «гостиный сын» превращается в бездомного бродягу, пополняя многочисленную армию «гулящих людей», странствующих по градам и весям Руси. Ярко рисуются картины «наготы и босоты безмерной», в которых звучат мотивы протеста неимущего класса против социальной несправедливости, против злой доли.
В правдивом изображении процесса образования деклассированных элементов общества — большое социальное значение повести.
Молодец, отвергавший родительскую власть, не захотевший покориться отцу и матери, вынужден склонить свою гордую голову перед Горем-горинским. «Добрые люди» сочувствуют участи Молодца, советуют ему вернуться под родительский кров и попросить прощения. Однако теперь уже Горе не желает отпускать свою жертву. Оно упорно и неотступно преследует Молодца, издеваясь над всеми его попытками убежать от своей «злочастной доли». Идя с Молодцом «под руку», Горе «научает» его «богато жить — убити и ограбить». Это и заставляет Молодца вспомнить «спасенный путь» и уйти в монастырь. Для героя и автора повести монастырь является отнюдь не идеалом праведной жизни, а последней возможностью спастись от своей злочастной доли.
Автор сочувствует герою и в то же время показывает его трагичность. Освященному веками традиционному бытовому укладу он не может противопоставить ничего, кроме своего стремления к свободе.
В повести резко противопоставлены два типа отношения к жизни, два миропонимания: с одной стороны, родителей и «добрых людей» — большинства, стоящего на страже «домостроевской» общественной и семейной морали; с другой стороны,— Молодца, воплощающего стремление нового поколения к свободной жизни.
Следует отметить, что наставления родителей и советы «добрых людей» касаются лишь самых общих практических вопросов поведения человека и лишены религиозной дидактики.
Судьба Молодца излагается в форме его жития, но повесть уже не имеет ничего общего с традиционной агиографией. Перед нами типично светская бытовая биографическая повесть.
Автор в совершенстве владеет поэтикой фольклора, его образной системой, формами былинного стиха. Образ доброго Молодца, «нагого, босого», «лыком подпоясанного» Горя, эпическая картина пира, песенная символика эпизода преследования Горем Молодца — все это находит прямое соответствие и в эпической народной поэзии, и в лирических песнях о Горе.
«Повесть о Савве Грудцыне»
Тематически к «Повести о Горе и Злочастии» близка «Повесть о Савве Грудцыне», созданная в 70-е годы XVII в. В этой повести также раскрывается тема взаимоотношений двух поколений, противопоставляются два типа отношений к жизни. Основа сюжета — жизнь купеческого сына Саввы Грудцына, полная тревог и приключений. Повествование о судьбе героя дается на широком историческом фоне. Юность Саввы протекает в годы «гонения и мятежа великого», т. е. в период борьбы русского народа с польской интервенцией; в зрелые годы герой принимает участие в войне за Смоленск в 1632—1634 гг. В повести упоминаются исторические личности: царь Михаил Федорович, боярин Стрешнев, воевода Шеин, сотник Шилов; да и сам герой принадлежит к известной купеческой семье Грудцыных-Усовых. Однако главное место в повести занимают картины частной жизни.
Повесть состоит из ряда последовательно сменяющих друг друга эпизодов, составляющих основные вехи биографии Саввы: юность, зрелые годы, старость и смерть.
В юности Савва, отправленный отцом по торговым делам в город Орел соликамский, предается любовным утехам с женой друга отца Бажена Второго, смело попирая святость семейного союза и святость дружбы. В этой части повести центральное место отводится любовной интриге и делаются первые попытки изобразить любовные переживания человека. Опоенный любовным зелием, изгнанный из дома Бажена, Савва начинает терзаться муками любви: «И се начат яко пеки огнь горети в сердце его... начат сердцем тужити и скорбети по жене оной... И нача от великия туги красота лица его увядати и плоть его истончеватися». Чтобы рассеять свою скорбь, утолить сердечную тоску, Савва идет за город, на лоно природы.
Автор сочувствует Савве, осуждает поступок «злой и неверной жены», коварно прельстившей его. Но этот традиционный мотив прельщения невинного отрока приобретает в повести реальные психологические очертания.
Вводится в повесть и средневековый мотив союза человека с дьяволом: в порыве любовной скорби Савва взывает к помощи дьявола, и тот не замедлил явиться на его зов в образе юноши. Он готов оказать Савве любые услуги, требуя от него лишь дать «рукописание мало некое» (продать свою душу). Герой исполняет требование беса, не придав этому особого значения, и даже поклоняется самому Сатане в его царстве, дьявол, приняв образ «брата названого», становится преданным слугою Саввы.
Идейно-художественная функция образа беса в повести близка функции Горя в «Повести о Горе и Злочастии». Он выступает воплощением судьбы героя и внутренней смятенности его молодой и порывистой души. При этом образ «названого брата», который принимает в повести бес, близок народной сказке.
С помощью «названого брата» Савва вновь соединяется со своей возлюбленной, спасается от гнева родительского, переносясь со сказочной быстротой из Орла соликамского на Волгу и Оку. В Шуе «брат названый» обучает Савву воинскому артикулу, затем помогает ему в разведке укреплений Смоленска и в поединках с тремя польскими «исполинами».
Показывая участие Саввы в борьбе русских войск за Смоленск, автор повести героизирует его образ. Победа Саввы над вражескими богатырями изображается в героическом былинном стиле. Как отмечает М. О. Скрипиль, в этих эпизодах Савва сближается с образами русских богатырей, а его победа в поединках с вражескими «исполинами» поднимается до значения национального подвига.
Характерно, что на службу к царю Савва поступает по совету своего «названого брата» — беса. Когда боярин Стрешнев предложил Савве остаться в его доме, бес с «яростию» говорит: «Почто убо хощеши презрети царскую милость и служити холопу его? Ты убо и сам ныне в том же порядке устроен, уже бо и самому царю знатен учинился ecu... Егда убо царь увесть верную службу твою, тогда и чином возвышен будеши от него». Царская служба рассматривается бесом как средство достижения купеческим сыном знатности, перехода его в служилое дворянское сословие. Приписывая эти «греховные мысли» Саввы бесу, автор осуждает честолюбивые помыслы героя. Героические подвиги Саввы приводят в удивление «все... российское воинство», но вызывают яростный гнев воеводы — боярина Шеина, который выступает в повести ревностным стражем незыблемости сословных отношений. Узнав, что подвиги совершены купеческим сыном, воевода «начат всякими нелепыми словами поносити его». Шеин требует, чтобы Савва немедленно покинул Смоленск и вернулся к своим богатым родителям. Конфликт боярина с купеческим сыном ярко характеризует начавшийся во второй половине XVII в. процесс формирования новой знати.
Если в эпизодах, изображающих юность героя, на первый план выдвинута любовная интрига и раскрывается пылкая, увлекающаяся натура неопытного юноши, то в эпизодах, повествующих о зрелых годах Саввы, на первый план выступают героические черты его характера: мужество, отвага, бесстрашие. В этой части повести автор удачно сочетает приемы народной эпической поэзии со стилистическими приемами воинских повестей.
В последней части повести, описывая болезнь Саввы, автор широко использует традиционные демонологические мотивы: в «храмину» к больному великой толпой врываются бесы и начинают его мучить: «...ово о стену бия, ово о помост с одра его пометая, ово же храплением и пеною давляше и всякими различными томленми мучаше его». В этих «бесовских мучениях» нетрудно обнаружить характерные признаки падучей болезни. Узнав о мучениях Саввы, царь посылает к нему двух «караульщиков» оберегать от бесовских терзаний.
Развязка повести связана с традиционным мотивом «чудес» богородичных икон: Богородица своим заступничеством избавляет Савву от бесовских мучений, взяв предварительно с него обет уйти в монастырь. Исцелившись, получив назад свое заглаженное «рукописание», Савва становится монахом. При этом обращает на себя внимание тот факт, что на протяжении всей повести Савва остается «юношей».
Образ Саввы, как и образ Молодца в «Повести о Горе и Злочастии», обобщает черты молодого поколения, стремящегося сбросить гнет вековых традиций, жить в полную меру своих удалых молодецких сил.
Образ беса дает возможность автору повести объяснить причины необыкновенных удач и поражений героя в жизни, а также показать мятущуюся душу молодого человека с его жаждой бурной и мятежной жизни, стремлением сделаться знатным.
В стиле повести сочетаются традиционные книжные приемы и отдельные мотивы устной народной поэзии. Новаторство повести состоит в ее попытке изобразить обыкновенный человеческий характер в обыденной бытовой обстановке, раскрыть сложность и противоречивость характера, показать значение любви в жизни человека. Вполне справедливо поэтому ряд исследователей рассматривает «Повесть о Савве Грудцыне» в качестве начального этапа становления жанра романа.
Протопоп Аввакум
Протопоп Аввакум (1621—1682). Перу «огнепалъного» протопопа принадлежит около 80 сочинений, из них 64 написаны в условиях последнего, пятнадцатилетнего заточения в земляном срубе Пустозерска на берегу Ледовитого океана, «месте тундряном, студеном и безлесном». Сам Аввакум так описывает тюрьму, где он сидел вместе со своими единомышленниками попом Лазарем, старцем Епифанием и дьяконом Федором: «Осыпали нас землею: струб в земле, и паки около земли другой струб, и паки около всех общая ограда за четырьмя замками».
Из этой земляной тюрьмы, огороженной «тыном вострым», Аввакум руководит борьбой единомышленников, рассылая свои «беседы», «послания» по всем городам Руси, учит и «одобряет детей духовных», обличает врагов, призывает стойко бороться за «древлее благочестие». «Мне ведь неколи плакать: всегда играю со человеки. В нощи, что пособеру, а в день и рассыплю»,— пишет он.
Связь с внешним миром Аввакум поддерживает через свою же стражу — стрельцов, которые, по-видимому, сочувственно относились к охраняемым узникам, а возможно, даже разделяли их убеждения.
Натура страстного и непримиримого борца, гневного обличителя «сильных мира сего»: воевод-бояр, патриарха и даже самого царя; печальника о народном горе и ревностного фанатика, считавшего себя апостолом «истинной веры»,— вот те противоречивые черты личности Аввакума, отразившиеся в его сочинениях.
Никакие пытки и истязания, ссылки, гонения, уговоры царя и бояр, обещания земных благ за отказ от своих убеждений не могли заставить Аввакума прекратить борьбу против «блудни еретической» — Никоновой реформы. «Держу до смерти, яко же приях; не прелагаю предел вечных, до нас положено: лежи оно так во веки веком!» — под этим девизом прошла вся жизнь протопопа, ярко описанная им в лучшем его творении — «Житии», созданном в 1672—1673 гг.
«Житие протопопа Аввакума им самим написанное»
Аввакум так определяет рамки своего повествования: «...предлагаю житие свое от юности до лет пятидесят пяти годов». Он отбирает лишь самые важные, самые главные вехи своей биографии: рождение в семье сельского священника-пьяницы («...отец же мой прилежаше пития хмельнова»), первые испытания во время пребывания в Лопатицах и Юрьевце-Повольском; начало борьбы с Никоном и ссылка в Тобольск, а затем в Даурию; возвращение на Русь («...три года ехал из Даур»), пребывание в Москве и подмосковных монастырских темницах и, наконец, лишение сана и последняя ссылка в Пустозерск.
Центральная тема жития — тема личной жизни Аввакума, неотделимая от борьбы за «древлее благочестие» против Никоновых новшеств. Она тесно переплетается с темой изображения жестокости и произвола «начальников»-воевод, обличения «шиша антихристова» Никона и его приспешников, утверждавших новую веру «кнутом и виселицами».
На страницах жития во весь свой гигантский рост встает образ незаурядного русского человека, необычайно стойкого, мужественного и бескомпромиссного. Характер Аввакума раскрывается в житии как в семейно-бытовом плане, так и в плане его общественных связей.
Аввакум проявляет себя и в отношениях к «робяткам» и верной спутнице жизни, преданной и стойкой Анастасии Марковне, и в отношении к патриарху, царю, и простому народу, к своим единомышленникам, соратникам по борьбе. Поражает необычайная искренность его взволнованной исповеди: горемыке-протопопу, обреченному на смерть, нечего лукавить, нечего скрывать. Он откровенно пишет о том, как прибегнул к обману, спасая жизнь одного «замотая» — гонимого человека, которому грозила смерть. Вспоминает о своих тяжких раздумьях и колебаниях, когда в порыве отчаяния, истерзанный пытками, гонениями, он готов был молить о пощаде и прекратить борьбу.
Аввакум — поборник справедливости: он не терпит насилия сильного над слабым. Он заступается за девицу, которую «начальник» пытался отнять у вдовы; защищает двух престарелых вдов, которых самодур-воевода Пашков решил выдать замуж. Выступая защитником слабых и угнетенных, Аввакум переносит, однако, решение вопроса социального в область религиозно-моральную, развивая евангельскую идею равенства всех людей «в духе», идею одинакового их подчинения богу.
Суров и непримирим Аввакум к своим идейным противникам — Никону и его приверженцам. Используя иронию и гротеск, он создает их яркие сатирические образы. На первый план выдвигается лицемерие и коварство Никона, который перед избранием в патриархи ведет себя, «яко лис, челом да здорово» (явная перекличка с сатирической «Повестью о Куре и Лисице»); а после «друзей не стал и в крестовую (приемную, патриаршую палату) пускать». В изображении Аввакума Никон — это «плутишка», «носатый, брюхатый борзый кобель», «шиш антихристов», «волк», «пестрообразный зверь», «адов пес». Он подчеркивает жестокость Никона, который «жжет огнем», пытает и мучает своих противников; говорит о распутной жизни патриарха. Под стать Никону и его соратники. Аввакум в одном из сочинений дает гротескный образ рязанского архиепископа Илариона: «В карету сядет, растопырится, что пузырь на воде, сидя в карете на подушки, расчесав волосы, что девка, да едет, выставя рожу на площаде, чтобы черницы-ворухиниянки любили».
Обличает Аввакум сребролюбие никонианского духовенства: дьяк тобольского архиепископа Иван Струна за полтину оставляет безнаказанным «грех» кровосмесительства.
Изображает в житии Аввакум и представителей светской власти. Один из них избивает протопопа в церкви, а дома «у руки отгрыз персты, яко пес, зубами. И егда наполнилась гортань его крови, тогда руку мою испустил из зубов своих». Этот же «начальник» пытается застрелить протопопа из пищали и, пользуясь своей властью, изгоняет его, «всего ограбя и на дорогу хлеба» не дав. За отказ благословить «сына бритобрадца» боярин Шереметев приказывает бросить строптивого попа в Волгу, где его в студеной воде, «много томя, протолкали». Жестокостью превосходит всех остальных «начальников» воевода Пашков — «суров человек»: «...беспрестанно людей жжет, и мучит, и бьет». Он нещадно избивает Аввакума, нанося ему три удара чеканом (боевым топориком с молотком вместо обуха) и 72 удара кнутом, после чего в Братском остроге протопоп «все на брюхе лежал: спина гнила». Пашков «выбивает» Аввакума из дощаника и, издеваясь над ним, заставляет идти пешком через непроходимые таежные дебри. Подчиненных ему людей суровый воевода морит на работе.
«Лес гнали хоромной и городовой. Стала нечева есть: люди учали с голоду мереть и от работныя водяные бродни. Река мелкая, плоты тяжелые, приставы немилостивые, палки болшие, батоги суковатые, кнуты острые, пытки жестокие — огонь да встряска»,— так описывает Аввакум положение подчиненных Пашкову людей.
Обличая представителей церковной и светской власти, Аввакум не щадит и самого царя, хотя царскую власть он считает незыблемой. С царем Аввакум познакомился еще в молодости, когда, изгнанный воеводой из Лопатиц, он «прибрел» к Москве. Бегство протопопа от мятежной паствы из Юрьевца-Повольского вызвало «кручину» — гнев« государя: «На што-де город покинул?» «Яко ангела божия» принимает его царь после возвращения из даурской ссылки. «Государь меня тотчас к руке поставить велел и слова милостивые говорил: «Здорово ли-де, протопоп, живешь? еще-де видатца Бог велел!»
Проходя часто мимо монастырского подворья, где жил Аввакум, царь раскланивается «низенько-таки» с протопопом. В то же время он дает приказ боярину Стрешневу уговорить Аввакума, чтобы тот молчал. Но это было не в характере «огнепального» протопопа, и он «паки заворчал», подав царю свою челобитную, чтобы тот взыскал «древлее благочестие». Это вызвало гнев и раздражение Алексея Михайловича. Сосланный в Пустозерск, Аввакум в своих посланиях переходит к обличению «бедного и худого царишки», который ко всем поддерживает «еретиков». Не считаясь с авторитетом царской власти, Аввакум предрекает Алексею Михайловичу адские мучения.
Характерно, что царь Федор Алексеевич, принимая решение о казни Аввакума в
Если Аввакум непримирим и беспощаден к своим противникам, то он ласков, отзывчив, чуток и заботлив по отношению к своим сподвижникам, к своей семье. Иван Неронов, Даниил Логгин, Лазарь, Епифаний, дьякон Федор, юродивый Федор, «христовы мученицы» Федосья Прокопьевна Морозова и Евдокия Прокопьевна Урусова изображаются протопопом в житии с большой симпатией и любовью.
Он образцовый семьянин. Он любит «своих робяток», печалится об их горькой участи и о своей разлуке с ними (семья протопопа была сослана на Мезень). С грустью говорит Аввакум о своих сыновьях Прокопии и Иване, которые, испугавшись смерти, приняли «никонианство» и теперь мучаются вместе с матерью, закопанные живыми в землю (т. е. заключенные в земляную темницу). С любовью говорит протопоп и о дочери своей Аграфене, которая вынуждена была в Даурии ходить под окно к воеводской снохе и приносить от нее иногда щедрые подачки.
Наиболее значителен в житии образ спутницы жизни Аввакума, его жены Анастасии Марковны. Безропотно идет она вместе с мужем в далекую сибирскую ссылку: рожает и хоронит по дороге детей, спасает их во время бури, за четыре мешка ржи во время голода отдает свое единственное сокровище — московскую однорядку (верхнюю одежду из шерстяной ткани), а затем копает коренья, толчет сосновую кору, подбирает недоеденные волками объедки, спасая детей от голодной смерти; Марковна помогает мужу морально переносить все невзгоды, которые обрушивает на него жизнь. Лишь раз из истерзанной груди женщины вырвался крик отчаяния и протеста: «Долго ли муки сея, протопоп, будет?» Но стоило мужу вместо утешения сказать: «Марковна, до самыя смерти!», как, собрав все свои силы и волю, она, вздохнув, ответила: «Добро, Петрович, ино еще побредем!» И какая красота души, сколько благородства, самоотверженности скрыто в этом простом ответе русской женщины, готовой делить все муки, все тяготы и невзгоды жизни с любимым человеком! По возвращении из ссылки протопоп, опечалившись по поводу того, что «ничтож успевает, но паче молва бывает», решает, что ему делать: проповедовать ли «слово божье» или скрыться, «понеже жена и дети связали» его. И видя печального супруга, протопопица говорит: «Аз тя и с детми благословляю: дерзай проповедати слово Божие по-прежнему, а о нас не тужи... Поди, поди в церковь, Петрович, — обличай блудню еретическую!»
Изображая себя в обстановке семейно-бытовых отношений, Аввакум стремится подчеркнуть неразрывную связь бытового уклада с церковью. Патриархальный уклад, охраняемый старым обрядом, и защищает он. Он стремится доказать, что старый обряд тесно связан с самой жизнью, ее национальными основами, а новый обряд ведет к утрате этих основ. Страстная защита «древлего благочестия» превращает житие в яркий публицистический документ эпохи. Не случайно свое житие протопоп начинает с изложения основных положений «старой веры», подкрепляя их ссылками на авторитет «отцов церкви» и решительно заявляя: «Сице аз, протопоп Аввакум, верую, сице исповедаю, с сим живу и умираю». Собственная его жизнь служит лишь примером доказательства истинности положений той веры, борцом и пропагандистом которой он выступает.
Жанр и стиль жития
Житие Аввакума — это первая в истории нашей литературы автобиография-исповедь, в которой рассказ о злоключениях собственной жизни сочетается с гневным сатирическим обличением правящих верхов, с публицистической проповедью «истинной веры».
Тесное переплетение личного и общественного превращает житие из автобиографического повествования в широкую картину социальной и общественно-политической жизни своего времени. Житие вбирает в себя и этнографические описания далекого сибирского края, его рек, флоры и фауны.
С традиционными формами агиографической литературы житие связывает немногое: наличие вступления, ссылки на авторитет «отцов церкви», присутствие религиозной фантастики, хотя характер ее резко изменился по сравнению с традиционными житиями; использование ряда образно-изобразительных средств агиографической литературы — например, олицетворением судьбы выступает корабль, а жизнь человеческая уподобляется плаванию.
Религиозная традиционная фантастика под пером Аввакума приобретает реальные бытовые очертания. Вот, например, «чудо, которое происходит в темнице Андрониева монастыря: три дня сидит здесь в темнице на цепи томимый голодом Аввакум, и перед ним предстает то ли ангел, то ли человек, и дает ему похлебать щей — «зело привкусны, хороши!» Или пищаль, из которой пытается убить Аввакума «начальник», трижды не стреляет, и протопоп объясняет это промыслом Божиим. И еще «чудо»: Бог помогает Аввакуму наловить много рыбы там, где ее никто не лавливал и т. п. Таким образом, все «чудеса», описываемые Аввакумом, не выходят за пределы реального бытового плана.
Новаторство жития Аввакума особенно ярко обнаруживается в его языке и стиле. Он пишет «русским природным языком», о своей любви к которому заявляет во вступлении: «И аще реченно просто, и вы, Господа ради..., не позазрите просторечию нашему, понеже люблю свой русский природной язык, виршами философскими не обык речи красить». Говорить «природным языком» призывает он и царя: « Ты ведь, Михайлович, русак, а не грек. Говори своим природным языком, не уничижай его и в церкви, и в дому, и в пословицах».
В стиле жития протопоп использует форму сказа — неторопливого рассказа от первого лица, обращенного к старцу Епифанию, но в то же время подразумевающего и более широкую
аудиторию своих единомышленников. Но, как отметил В. В. Виноградов, в стиле жития сказовая форма сочетается с проповедью, и это обусловило тесное переплетение церковно-книжных элементов языка с разговорно-просторечными и даже диалектными.
Для стиля Аввакума характерно отсутствие спокойного эпического повествования. Его житие состоит из ряда искусно нарисованных правдивых драматических сцен, построенных всегда на острых конфликтах: социального, религиозного или этического порядка. Эти драматические сцены соединены между собой лирическими и публицистическими отступлениями. Аввакум либо скорбит, либо негодует, либо иронизирует над противниками и самим собой, либо горячо сочувствует единомышленникам и печалится об их судьбе.
Житие — это мастерский изустный рассказ, не связанный никакими условностями. Рассказчик часто любит забегать вперед, возвращаться к ранее рассказанным эпизодам; он не следит за точной хронологической последовательностью повествования. Аввакум использует народные пословицы, поговорки, каламбуры, в которых подчас скрыта тонкая ирония. Например: «Любил протопоп со славными знатца, люби же и терпеть, горемыка, до конца»; «Бес – от веть не мужик: батога не боится».
Исследователи стиля Аввакума в местах наиболее драматических отмечают наличие ритма и рифмы, звуковых повторов, аллитераций и ассонансов. Например: «У церкви за волосы дерут, и под бока толкают и за чепь торгают и в глаза плюют». Или: «Среди улицы били батожъем и топтали и бабы были с рычагами».
Свое эстетическое кредо Аввакум излагает в четвертой «беседе», посвященной иконному писанию. Он не принимает нового направления русской иконописи, теоретическое обоснование которому дали в эстетических трактатах знаменитый художник Симон Ушаков и Иосиф Владимиров. Аввакум отвергает новую живописную манеру. Протопопа возмущают иконы, писанные «по плотскому умыслу, понеже сами еретицы» (никониане.— В. К.) «возлюбиша толстоту плотскую и опровергоша долу горняя». Аввакум сторонник «тонкностных чувств», «горнего» в иконописи. Он считает, что иконы нельзя «будто живыя писать» «по фряжьскому, сиречь по немецкому» обычаю. Ведь фряги, отмечает Аввакум, пишут «Богородицу чревату в благовещение», «а Христа на кресте раздутова: толстехунек, миленькой, стоит, и ноги -те у него, что стульчики. Ох, ох, бедная Русь, чего-то тебе захотелося немецких поступков и обычаев!»
Теоретически отвергая «живство» в иконном писании, Аввакум в своих сочинениях постоянно к нему обращался. Он предельно конкретизировал абстрактные религиозные понятия и представления, наполнял их реальным бытовым содержанием, которое позволяло ему делать психологические и морально-философские обобщения.
Небесная иерархия получает у Аввакума реальное земное осмысление. Ту духовную пищу, которую он раздает своим «питомникам», протопоп, подобно нищему, собирает по богатым дворам: «У богатова человека, царя Христа, из Евангелия ломоть хлеба выпрошу; у Павла апостола, у богатова гостя, из полатей его хлеба выпрошу; у Златоуста, у торговова человека, кусок слова его получю: У Давыда царя и у Исайи пророка, у посадцких людей, по четвертинке хлеба выпросил. Набрал кошель, да и вам даю, жителям в дому Бога моего».
Тексты «священного писания» в истолковании Аввакума приобретают бытовую конкретность, которая сочетается с широкими обобщениями. Так, в толковании книги «Бытие» Аввакум изображает грехопадение Адама и Евы. В раю случилось, считает протопоп, то же самое, что «до днесь творится... в слабоумных человеках»: «Потчивают друг друга зелием неравстворенным, сиречь зеленым вином процеженным и прочими питии и сладкими брашны. А после и посмехают друг друга, упившегося до пьяна». Совершив грехопадение, Адам стыдится признаться в своей вине Богу, ему не велит этого «лукавая совесть», и он «коварством хочет грех загладить, да и на людей переводит». Адам торопится свалить вину на Еву, а Ева на «змею». «Каков муж, такова и жена; оба бражники, а у детей и давно добра нечева спрашивать, волочатся ни сыты, ни голодны»,— заключает Аввакум.
Особенности стиля жития и других сочинений Аввакума позволяют говорить о неповторимой творческой индивидуальности этого талантливейшего писателя второй половины XVII в., ярко отразившего характерные черты переходной эпохи.
Тесная связь Аввакума с демократическими слоями населения, участвовавшими в движении раскольников, определила новаторство его стиля. Стиль писаний Аввакума привлекал к нему внимание писателей XIX в. И. С. Тургенев, не одобряя личности Аввакума, восторгался его «живой речью московской» и отмечал, что он «писал таким языком, что каждому писателю следует изучать его».
В начале XX в. декадентствующие литераторы пытались поднять на щит образ невинного страдальца и видели в нем выразителя сущности национального народного духа, заключающегося якобы в безмерной любви к страданиям. Против такой трактовки выступил А. М. Горький, отметивший боевой демократический характер Аввакума. «Язык, а также стиль писем протопопа Аввакума и «Жития» его остаются непревзойденным образцом пламенной и страстной речи бойца, и вообще в старинной литературе нашей есть чему поучиться»,— писал он. Стиль жития высоко ценил А Н. Толстой. Создавая «Петра I», он использовал живую разговорную речь Аввакума для передачи исторического колорита эпохи.
Помимо агиографических произведений, в старообрядческой литературе большое распространение получили жанры полемических посланий, трактатов, воззваний, обращенных к демократическому читателю. Чтобы сделать эти произведения понятными, их авторы «выработали особый тип письменности просторечия — «вякания», как называл его Аввакум по контрасту с книжной речью».
Итак, во второй половине XVII столетия создается и развивается новая демократическая литература. Отражая художественные вкусы посадского населения, она разрабатывает светскую тематику, смело опирается на устное народное творчество, широко использует его образы, сюжеты, жанрово-стилистические особенности.
В центре внимания демократической литературы — судьба обыкновенного посадского человека, пытающегося строить жизнь по своей воле и разуму. И хотя эти попытки не всегда удачны, и молодой человек зачастую терпит поражение, само внимание литературы к этим вопросам характерно для переходной эпохи.
Самым примечательным фактом литературного развития второй половины XVII в. явилось возникновение демократической антифеодальной сатиры, обличавшей важнейшие институты сословно-монархического государства: церковь и суд.
В русле демократической литературы развивалось и творчество протопопа Аввакума, отразившее рост самосознания личности и утвердившее ее неповторимую индивидуальную ценность.
Демократическая литература XVII в. разрушает прежний, некогда целостный художественный метод литературы XI—XVI вв. Его ведущие принципы — символизм, этикетность — уступают место «живству», народно-поэтической символике.
Существенное изменение вносит демократическая литература в жанровую систему: трансформируются старые и появляются новые жанры, лишенные пока четких очертаний. Жанровой «пестроте» демократической литературы соответствует пестрота ее стилей, где рядом с элементами книжного языка соседствуют просторечия, деловой канцелярский язык и язык устной народной поэзии.
16.11.2016, 10552 просмотра.