Кто не делится найденным, подобен свету в дупле секвойи (древняя индейская пословица)
Версия для печати
Библиографическая запись:
Условия научной работы и задачи советских историков в обстановке ВОВ и первое послевоенное десятилетие. — Текст : электронный // Myfilology.ru – информационный филологический ресурс : [сайт]. – URL: https://myfilology.ru//istoriografia/usloviya-nauchnoj-raboty-i-zadachi-sovetskix-istorikov-v-obstanovke-vov-i-pervoe-poslevoennoe-desyatiletie/ (дата обращения: 24.04.2024)
Условия научной работы и задачи советских историков в обстановке ВОВ и первое послевоенное десятилетие
Содержание
Победа СССР в Великой Отечественной войне оказала большое влияние на развитие исторической науки в стране. Сложны и многоплановы были изменения в общественном сознании в итоге войны. Политико-идеологические и духовные реалии послевоенного времени несли в себе импульс к обновлению, что не могло не сказаться на состоянии исторической науки. В ней, несмотря на главенство партийного официоза, постепенно укреплялась тенденция объективности исследования.
Усиление патриотической тенденции в идеологии и науке в сочетании с остававшейся в силе предвоенной критикой школы М.Н.Покровского способствовало появлению позитивных моментов в оценках событий дореволюционной истории России и историографического прошлого ее исторической науки.
Вместе с тем, в условиях начавшейся “холодной войны” идеологическая составляющая общественных наук продолжала играть первостепенную роль. Общественные науки оставались “идеологическим фронтом”, историческая же наука – одним из его участков
В 1946 году Управление агитации и пропаганды при ЦК ВКП(б) приступило к выпуску ежедекадной газеты “Культура и жизнь”, специальный выпуск которой от 30 ноября
Суммируя задачи, поставленные перед советскими историками, можно выделить несколько направлений. Во-первых, было выдвинуто требование актуализировать проблематику исторических исследований, в том числе резко усилить внимание к проблемам социалистического строительства. Во-вторых, требовалось преодолеть мелкотемье и перейти к решению кардинальных проблем исторической науки. В третьих, предстояло наладить координацию деятельности историков центра и периферии и обратить внимание на подготовку кадров историков.
После вынужденного в условиях военного времени сокращения исследовательской деятельности в области общественных наук, в том числе и истории, в первое послевоенное десятилетие наблюдалось ее оживление; целенаправленно проводилась подготовка молодых кадров историков, чтобы возместить понесенные в ходе войны потери среди научных работников и преподавателей исторических факультетов вузов.
Отличительной чертой советской исторической науки этого периода было обилие дискуссий. Партийное руководство наукой рассматривало их как средство повышения творческой активности обществоведов и историков, в частности. Оно инициировало проведение дискуссий по проблемам, имеющим методологическое звучание.
В 1947 году была развернута дискуссия по книге Г.Ф.Александрова “История западноевропейской философии”. Философская по своему основному звучанию, эта дискуссия экстраполировалась и на историческую науку. Ее главный вывод – философия марксизма является отрицанием всей предшествующей буржуазной науки –в приложении к исторической науке означал пресечение изучения истории отечественной исторической науки как единого органического процесса, противопоставив советскую историографию всей предшествовавшей.
Ориентация советских философов на изучение современной тематики, к которой призывали участники дискуссии, в области отечественной истории прямо переносилась на первостепенное изучение советского общества. Также был в очередной раз подтвержден принцип партийности в исследовательской деятельности; более того, к ученым предъявлялось требование вести научные споры не “профессорски – вежливым расшаркиванием”, а “боевым, большевистским языком”.
Использование этого языка научного общения приводило к тому, что дискуссии становились малопродуктивными по существу, поскольку истина не доказывалась, а прокламировалась. Такая ситуация складывалась не только в обсуждениях всесоюзного масштаба, но и при достаточно узкой полемике. Историки отказывались от дискуссий, прибегая к авторитету партийных лидеров.
Появление в начале 1942 года фундаментального исследования Н.Л.Рубинштейна было событием в советской историографии, поскольку оно впервые проследило “историю русской исторической мысли в научном познании русского исторического процесса”, показало последовательное накопление исторических знаний, напомнило о богатстве дореволюционной историографии. “Русская историография” явилась свидетельством разрушения характерного для школы М.Н.Покровского нигилистического отношения к наследию дореволюционных историков.
Однако изменение идеологических ветров в условиях “холодной войны” и резкого идеологического противостояния двух систем обусловило новый этап критики “буржуазного объективизма”, помноженного на космополитизм. “Русская историография” Н.Л.Рубинштейна попала под огонь критики несмотря на неоспоримый вклад в науку.
Большой резонанс в исторической науке первых послевоенных лет имела дискуссия по вопросам языкознания.
Такое следование в фарватере идеологической политики коммунистической партии самым непосредственным и негативным образом сказывалось на проблематике исторических исследований, используемых в них подходах. Исходя из этого обстоятельства, в современной отечественной историографии нередко вся послеоктябрьская историческая литература объявляется сплошь политизированной, фальсифицированной и, следовательно, в утратившей научность.
Однако это утверждение нельзя распространять на всю советскую историографию: конкретные примеры убеждают, что приоритет научности был неоспорим для многих ученых, хотя об этом мало говорилось публично.
Нельзя не сказать здесь и о том, что следование историческим источникам требовало от ученых не только научной добросовестности, но и решительности, поскольку соблазн бесконфликтного подбора цитат, обедняющих, а зачастую просто искажающих собственно документ, был весьма и весьма велик. Особенно сложно обстояло дело с изучением проблем истории ХХ века, советского общества в особенности, когда от историка требовалось наполнить конкретными фактами готовую схему, отбросив те из них, которые ей противоречили.
Путь от источника к истине был тернист, гораздо спокойнее было течение обратное - от истины в виде канонизированных положений марксизма к подтверждению ее документальными материалами. Противостояли такому упрощенному исследовательскому методу далеко не все историки, но и не каждый ему следовал.
В послевоенные годы кардинально изменились идеологические установки в области решения проблемы присоединения к России нерусских народов и, соответственно, оценки их народных движений. Точка зрения, к примеру, на политику царского правительства в Казахстане, трактовавшуюся ранее как колониальную с позиций ее осуждения, и соответственно на признание прогрессивными и освободительными национальных движений (в данном конкретном случае - движения Кенесары Касымова) была изменена на противоположную.
Исследовательская политика в области советской исторической науки в первые послевоенные годы строилась, главным образом, на приоритете коллективных обобщающих изданий. На их подготовке были сосредоточены главные исследовательские силы. Продолжалась работа над многотомной “Историей СССР”, 6-томной “Историей Москвы”, была начата подготовка к созданию “Всемирной истории”. Такое положение сдерживало монографическую исследовательскую деятельность, именно посредством которой в научный оборот вводится новый источниковый материал, что негативно сказывалось на общем развитии исторической науки тех лет (и на самих обобщающих трудах).
Постепенно терял остроту кадровый голод. Был увеличен прием студентов на исторические факультеты вузов, шла активная подготовка ученых через аспирантуру. Оценивались не только исследовательские способности историков, но и степень их идеологической зрелости, на которую обращалось пристальное внимание.
Однако такие и им подобные решения проблемы не снимали; все равно продолжали возникать научные вопросы, не укладывавшиеся в перечень одобренных отделом науки ЦК трактовок. И хотя “цензура собственной головы” (не говоря уже о научной администрации) побуждала историков обходить политически и идеологически заостренные сюжеты или освещать их согласно традиции, творческий поиск и работу мысли остановить было нельзя. В науку входило новое, послевоенное поколение исследователей, условия формирования которого были иными, чем у “первого марксистского”. Именно оно со свойственным молодым исследователям пылом восприняло идеи оттепели. Творчески настроенные историки получили возможность для поиска ответов на вопросы, которые уже давно волновали исследователей.
23.09.2016, 1491 просмотр.