AAA
Обычный Черный

Кто не делится найденным, подобен свету в дупле секвойи (древняя индейская пословица)

версия для печатиВерсия для печати



Библиографическая запись: Основные тенденции развития русской литературной критики 1870-1880 гг. Народническая критика. Типологический анализ статьи Михайловского против Достоевского - «Жестокий талант» (1882). — Текст : электронный // Myfilology.ru – информационный филологический ресурс : [сайт]. – URL: https://myfilology.ru//178/osnovnye-tendenczii-razvitiya-russkoj-literaturnoj-kritiki-1870-1880-gg-narodnicheskaya-kritika-tipologicheskij-analiz-stati-mixajlovskogo-protiv-dostoevskogo-zhestokij-talant-1882/ (дата обращения: 28.03.2024)

Основные тенденции развития русской литературной критики 1870-1880 гг. Народническая критика. Типологический анализ статьи Михайловского против Достоевского - «Жестокий талант» (1882)

Основные тенденции развития русской литературной критики 1870-1880 гг. Народническая критика. Типологический анализ статьи Михайловского против Достоевского - «Жестокий талант» (1882)

Содержание

    С 70-х годов начался новый этап демократического движения - «народничество». Он продолжался до конца XIX века.

    В 1868-1869 годах была напечатана в газете «Неделя» серия статей П. Л. Лаврова под названием «Исторические письма», а в 1869 году в «Отечественных записках» появился трактат Н. К. Михайловского «Что такое прогресс?». В этих трудах были сформулированы теоретические принципы революционного народничества 70-х годов.Термин «народничество» обычно употребляется в широком и узком смысле.В широком смысле народничеством называют разночинное освободительное движение на всем его протяжении от 40-х до 90-х годов. Сущность движения заключалась в борьбе за интересы крестьянства, против крепостничества и его остатков и одновременно в теоретической разработке идей «русского общинного социализма». Эти идеи разрабатывали с начала 1850-х годов Герцен, потом Чернышевский. С различными видоизменениями они встречаются позднее во всех разветвлениях народничества.

    Значение термина «народничество», в более узком смысле, применительно к тем этапам развития разночинной идеологии, выражавшей крестьянские интересы, которые берут свое начало после «шестидесятников», где-то на грани 60-х и 70-х годов. Сам термин «народничество» возник только к середине 70-х годов. В 1876 году в Петербурге была создана революционная организация «Земля и воля», программу которой стали называть «народнической», а участников общества «народниками».

    Реформа 1861 года изменила все условия жизни в России. В стране наметился спад революционной волны. Народники упорно проповедовали идеи русского утопического, общинного социализма, опиравшегося на определенные исторические предпосылки. Народничество сделало крупный шаг вперед, поставив перед общественной мыслью вопросы развития капитализма в России. «Постановка этих вопросов есть крупная историческая заслуга народничества...». Семидесятые годы - самый героический период в развитии народничества, породивший «хождение в народ», подпольную практическую революционную деятельность «Земли и воли», а затем «Народной воли», создавший небывалые еще по конспирации, волевой целеустремленности организации профессиональных революционеров.

    В литературе возникла особая «народническая» ветвь, специально и подчеркнуто занимавшаяся изображением жизни «мужика» (Каронин, Наумов, Златовратский). Литературное народничество представляет собой одно из течений внутри реалистического направления. В основном оно разделяло его принципы, но иногда увлекалось в область романтической идеализации русской деревни или в очерковый описательный натурализм. Хотя теоретики народнической литературы сравнительно меньше интересовались эстетикой и критикой, чем демократы 60-х годов, все же они внесли свой вклад в разработку программы реалистического направления.

    Одним из первых идеологов народничества стал Петр Лавров (1823—1900), чьи «Исторические письма» (1868— 1869) ока­зали огромное влияние на молодежную аудиторию 1870-х годов. В размышлениях о закономерностях исторического движения Лавров оперирует категорией «прогресса», которая стала ключевой для всего народнического учения. По мнению Лаврова, залогом про­грессивного исторического развития является активная и целенаправ­ленная деятельность отдельных личностей, поэтому понятие «про­гресса» в его толковании приобретает субъективную окраску. Страстность и убедительность социаль­но-философских размышлений Лаврова спровоцировали массовое «хождение в народ» прогрессивно настроенной молодежи 1870-х годов.

    За­логом общественно-эстетической ценности литературного произведе­ния философ-народник, как в свое время и Белинский, считал соедине­ние совершенной формы и отчетливо выраженной содержательной направленности, «пафоса», при этом зрелость и современность худо­жественной мысли писателя для теоретика оказывается все более важ­ным критерием восприятия произведения. Статья Лаврова «Письма провинциала о задачах современной критики» (1868) стала одним из программных документов обновленных «Отечественных записок». Лавров рекомендует рассматривать деятельность литературных кри­тиков как важное средство пропаганды идей прогресса.

    Петр Никитич Ткачев (1844— 1885), работавший под явным воз­действием идей Писарева, находил вполне применимым в рассмотре­нии литературных явлений рационалистический метод естественных наук. С точки зрения Ткачева, писатель, как и ученый, должен стре­миться к современности и актуальности своего творчества—иначе говоря, должен выражать определенную тенденцию, совпадающую с освободительными устремлениями «прогрессивной» части общест­ва. Социально-злободневным содержанием публицист наполнял и по­нятие «художественной правды», которое в его понимании оставалось единственным «оправданием» художественности, т. е, литературного творчества вообще. При таком подходе критиком резко негативно оценивалось творчество Л.Толстого (статья 1878г. «Салонное худо­жество», посвященная «Анне Карениной») и Достоевского, которого Ткачев обвинял в одностороннем интересе к психически неустойчи­вым, патологическим личностям («Больные люди», 1873—о романе «Бесы»). Вместе с тем, автор «Дела» признавал художественную сяду произведений Достоевского, сочувствовал его обращению к проблеме социального и психологического угнетения («Литературное попур­ри», 1876 — о «Подростке»; «Новые типы «забитых людей», 1876— о «Братьях Карамазовых»).

    В статье «Беллетристы-эмпирики и беллетристы-метафизики» (1875) критик причислил Достоевского, Л.Толстого я Тургенева ко второму типу писателей, которые, по его мнению, опираясь на субъек­тивные представления о жизни, воспроизводят нравственно-психоло­гические «абстракты», т. е. априорные схемы мышления, не подверг­нутые аналитическому рассмотрению. Но и «беллетристы-эмпирики» не отвечают в полной мере общественным потребностям: такие писа­теля, как Гл. Успенский, Слепцов и др., хотя и изображают факты ре­альной жизни «низших, некультурных слоев общества», неспособны отличить важное от неважного, закономерное от случайного, не уме­ют обобщить полученные ими сведения. Писателей, в основе творче­ства которых лежит «научный» метод, Ткачев в современной литера­туре не находит. Подчинение потребностям социальной пропаганды заставляет Ткачева первым в русской литературной критике оценивать писателей с точки зрения их сословной принадлежности — естественно, что это лишает обще­ственной значимости всю русской литературу, в том числе творчество «помещиков» Тургенева, Толстого и Достоевского.В отличие от Ткачева, Николай Васильевич Шелгунов (1824—1891) был убежден, что «люди литературного труда—луч­шая интеллигенция страны. Они всегда стоят во главе умственного движения, они его светочи и руководители». Осмысляя историю рус­ской литературы в контексте русского общественного и интеллектуального развития, автор «Дела» подчеркивал значимость литератур­ной критики, утверждая высокую общественную ценность деятельности Белинского и его последователей 1860-х годов, полемизируя с представителями «эстетической» критики («Двоедушие эстетиче­ского консерватизма»,  1870) и отвергая литературное учение А. А. Григорьева за его увлечение абстрактными «вечными» истина­ми, за неустойчивое, сумбурное понимание взаимосвязей искусства и нравственности («Пророк славянофильского идеализма», 1876), Вместе с тем, Шелгунов был более последователен, чем Добролюбов и тем более Писарев, в историческом анализе литературы, отмечи прогрессивность для своего времени литературно-общественной роли Пушкина и «людей сороковых годов» («Люди сороковых и шестиде­сятых годов», 1869; «Народный реализм в литературе», 1871). Сдер­жанно оценивая творчество Тургенева, Гончарова, Островского, Пи­семского, Салтыкова-Щедрина, Шелгунов, как и Михайловский, про­тивопоставлял им современных писателей-народников.

    Кризис народнической критики наступил к середине 1880-х го­дов, когда были запрещены «Отечественные записки» и отстранены от руководства «Делом» его прежние основные сотрудники. Народ­ничество и в последующие десятилетия оставалось активной литера­турной силой, однако общественные и литературные высказывания его сторонников в 1890-е и в 1900-е годы не отличались прежней влиятельностью.

    Наиболее видным теоретиком и литературным критиком народнического течения был Михайловский Николай Конст.. Он печатался в популярных журналах «Отечественные записки» (1868-1884) и «Русское богатство» (1894-1904).

    В отличие от других народнических критиков, например Лаврова, писавшего несколько вяло, с постоянными ссылками, многословно, Михайловский обладал ярким темпераментом публициста и критика. Он выступал постоянным обозревателем литературных новинок, истолкователем крупнейших современных писателей. С 1877 года он стал одним из редакторов «Отечественных записок». В трактате «Что такое прогресс?» Михайловский стремился вернуть внимание общественности к социальным проблемам. Михайловский усмотрел определенный классовый эгоизм в распространявшихся тогда эстетических утверждениях Герберта Спенсера, что искусство есть игра, воспроизведение абстрактных законов контраста.

    Но Михайловский сам тут же сползал к идеалистическому субъективизму и социологизму, полагая, что свой суд над жизнью человек совершает, исходя из «идеалов нравственности», а нравственность разъяснялась Михайловским в свете им же самим составленной абстрактной «формулы прогресса». Михайловский поставил во главу угла рассмотрение не природы классового общества, а интересы абстрактной личности. Весь ход его мысли приобрел наивно-морализаторский характер.Михайловский разработал свое особенное учение о «типах» и «степенях» развития личности, из конфликта между которыми якобы складывается современная социальная борьба. Больше всего он касается этого вопроса в статьях «Десница и шуйца Льва Толстого» (1875) и «Щедрин» (1890).

    Классы характеризуются Михайловским двумя различными моральными качествами: «честью» и «совестью». «Честь» (это тот же «тип») принадлежит только трудящимся. Но они страдают от темноты (т. е. стоят на низкой «степени» развития). У них есть только «сознание напрасно претерпенных обид и оскорблений», муки от страха и насилий. Проснувшаяся честь терзает народ сознанием «бесчестной слабости». Напротив, привилегированные классы мучаются «совестью», сознанием виновности перед народом (т. е. по «типу» они ниже, а по «степени» выше, чем массы; недаром появилась особая группа людей - «кающихся дворян»).

    Итак, у господ «бессовестная сила», у народа «бесчестная слабость». Такова априорно построенная, теоретически бедная концепция Михайловского относительно классовой борьбы, ее пружин и целей. Оценки Михайловским писателей могут быть классифицированы так. Близкими его народнической доктрине и, так сказать, «писателями-идеалами» были Златовратский, Г. Успенский, Островский, Некрасов и особенно Щедрин. Писателями, начисто отвергаемыми за их «реакционность», или неопределенность их взглядов, или служение «чистому искусству», были: Достоевский, Лесков, натуралист Боборыкин, певец «хмурых людей» Чехов и декаденты-символисты. Была большая группа «попутчиков», авторитет которых он хотел использовать в своих целях, в чем особенно проявлялась однобокость и тенденциозность подхода Михайловского (Тургенев, Л. Толстой). Молодыми писателями, на которых он хотел «повлиять», были Гаршин и в особенности Горький.

    Статья Михайловского против Достоевского - «Жестокий талант» (1882) - выглядит ясной по мысли, политической позиции, хотя и односторонней по выводам. Михайловский предназначал своей статье определенную общественную миссию, которую поддержал позднее Антонович своим разбором «Братьев Карамазовых». Достоевский сам перед смертью изображал себя каким-то оплотом официальной мощи православного русского государства. И. Аксаков, Катков, Страхов, вся реакция 80-х годов раздувала его значение до размеров «духовного вождя своей страны», «пророка божия». Михайловский гордился постоянством своего критического отношения к Достоевскому. Он чутко уловил в 1902 году, что «звезда Достоевского, по-видимому, вновь загорается...» в связи с интересом к нему декадентов. Здесь критик в принципе предварял выступление М. Горького по поводу увлечения «карамазовщиной».

    Михайловский считал, что Добролюбов напрасно приписывал Достоевскому сочувствие к обездоленным. Теперь смысл творчества Достоевского раскрылся вполне: писатель исходил всегда из предпосылок, что «человек - деспот от природы и любит быть мучителем», «тирания есть привычка, обращающаяся в потребность». Достоевский «любил травить овцу волком», причем в первую половину творчества его особенно интересовала «овца», а во вторую - «волк». Отсюда иллюзия «перелома» в творчестве Достоевского, а на самом деле перелома не было. Он любил ставить своих героев в унизительные положения, чтобы «порисоваться своей беспощадностью». Это - «злой гений», гипнотизирующий читателя. Некоторые критики упрекали Михайловского за то, что он слишком отождествлял взгляды героев со взглядами автора. Конечно, этого нельзя было делать, как заявлял позднее и сам Михайловский. Здесь нужна величайшая осторожность. Но Михайловский был прав, утверждая: хотя связи между героями и автором иногда просто неуловимы, из этого еще не следует, что их в действительности нет.

    Эти связи можно проследить и в поэтике романов. Михайловский многое верно подметил в творчестве Достоевского, хотя и объяснял слишком упрощенно. Например, он указывал, что Достоевский всегда нарочито «торопит» действовать своих героев, навязывает «толкотню событий»; у него в композиции наблюдается «архитектурное бессилие, длинноты, отступления, дисгармоничность; глава о старце Зосиме - просто «томительная скука»; у Достоевского нет чувства меры, нелегко извлечь его собственные мысли из речей действующих лиц, во всем какая-то неопределенность сопереживаний; в романах большая повторяемость типов, например тип взбалмошной, жестокой, странной, но обаятельной женщины. Но вряд ли верно заключение Михайловского, что в разработке этого типа Достоевский «всю жизнь ни на шаг не подвинулся вперед» (Полина, Настасья Филипповна, Грушенька). Именно в статьях о Достоевском Михайловский развивал важный тезис об условности в искусстве.

    Фантастическую условность, которая есть в «Двойнике», он отрицал, считая, что нет никакого нравственного смысла в страданиях господина Голядкина; двойничество введено единственно, чтобы придумать для Голядкина двойное мучение, наслаждение страданием. Таков и Фома Опискин, беспричинно терзающий своими капризами обитателей села Степанчикова. Не отражение объективных данных, психологии данного человека, слоя общества, а одна страсть автора к мучительству привела к этому однообразию, думает Михайловский.

    Актуальность выпадов Михайловского очевидна, во многом он был прав. Но очевидна и упрощенность его трактовок Достоевского. Все черты творчества объясняются личностью писателя, его капризом. Истоки творчества Достоевского не объяснены, гуманизм и реализм в их объективной сущности не раскрыты. Великий русский писатель оказывался только «жестоким талантом», словно это явление индивидуально-патологическое.

    В этой ра­боте Михайловский не отступает от роли публициста-просветителя, стараясь прежде всего оградить современную молодежную аудито­рию от влияния популярнейших романов Достоевского. Для этого критик вступает в полемику с мнениями О. Ф. Миллера и В. С. Соловь­ева, видевших в авторе «Братьев Карамазовых» русского религиозно­го пророка, и, с другой стороны, с давней статьей Н. А. Добролюбова «Забитые люди», утверждавшей гуманистический пафос творчества Достоевского. Согласно представлениям Михайловского, Достоев­ский — «просто крупный и оригинальный писатель», чье творчество, однако, поражено целым рядом существенных пороков, главным из которых является как раз античеловеческая направленность его произ­ведений. Реализуя собственные психологические комплексы, Досто­евский, по мнению критика, изображает болезненный внутренний мир личностей, которые бесцельно и беспричинно мучают себя и других, выворачивая наизнанку устойчивые нравственные ориентиры добра, любви, справедливости. Герои Достоевского — явление нетипичное, исключительное, поэтому какого-либо позитивного, объективного смысла творения писателя не несут, а общественное воздействие его романов может быть только отрицательным.На фоне односторонне категорических оценок Достоевского, Тол­стого, Тургенева, в творчестве которого Михайловский видел тяготе­ние к «слабому» типу героев, более адекватными выглядят его литера­турно-критические высказывания о беллетристах-народниках: Г. И. Ус­пенском, В. А. Слепцове, Н. Н. Златовратском и др.

    ЦИТАТЫ ИЗ СТАТЬИ

    К тому страстному возвеличению страдания, которым кончил Достоевский, его влекли три причины: уважение к существующему общему порядку, жажда личной проповеди и жестокость таланта.Прежде всего надо заметить, что жестокость и мучительство всегда занимали Достоевского, и именно со стороны их привлекательности, со стороны как бы заключающегося в мучительстве сладострастия.

    Как подпольный человек единственно для "игры" и по ненужной жестокости мучит Лизу; как Фома Опискин совершенно бескорыстно, только в силу потребности видеть мучения, терзает все село Степанчиково, так и Достоевский без всякой нужды надбавил господину Голядкину второго Голядкина и вместе с тем высыпал на него целый рог изобилия беспричинных и безрезультатных страданий.Шутка решительно не удавалась Достоевскому. Он был для нее именно слишком жесток, или, если кому это выражение не нравится, в его таланте преобладала трагическая нота.Мы, напротив, признаем за Достоевским огромное художественное дарование и вместе с тем не только не видим в нем "боли" за оскорбленного и униженного человека, а напротив -- видим какое-то инстинктивное стремление причинить боль этому униженному и оскорбленному.

    14.12.2016, 4074 просмотра.


    Уважаемые посетители! С болью в сердце сообщаем вам, что этот сайт собирает метаданные пользователя (cookie, данные об IP-адресе и местоположении), что жизненно необходимо для функционирования сайта и поддержания его жизнедеятельности.

    Если вы ни под каким предлогом не хотите предоставлять эти данные для обработки, - пожалуйста, срочно покиньте сайт и мы никому не скажем что вы тут были. С неизменной заботой, администрация сайта.

    Dear visitors! It is a pain in our heart to inform you that this site collects user metadata (cookies, IP address and location data), which is vital for the operation of the site and the maintenance of its life.

    If you do not want to provide this data for processing under any pretext, please leave the site immediately and we will not tell anyone that you were here. With the same care, the site administration.