Кто не делится найденным, подобен свету в дупле секвойи (древняя индейская пословица)
Версия для печати
Библиографическая запись:
Общая характеристика литературной критики Серебряного века. Символистская критика. Типологический анализ статьи Мережковского «Лермонтов, поэт сверхчеловечества». — Текст : электронный // Myfilology.ru – информационный филологический ресурс : [сайт]. – URL: https://myfilology.ru//178/obshhaya-xarakteristika-literaturnoj-kritiki-serebryanogo-veka-simvolistskaya-kritika-tipologicheskij-analiz-stati-merezhkovskogo-lermontov-poet-sverxchelovechestva/ (дата обращения: 18.04.2024)
Общая характеристика литературной критики Серебряного века. Символистская критика. Типологический анализ статьи Мережковского «Лермонтов, поэт сверхчеловечества»
Содержание
В истории литературной критики и журналистики конец XIX — начало XX столетий совпадает с границами уникального явления культурной жизни России — Серебряным веком. В это время продолжается и завершается активная деятельность завоевавших прочную читательскую репутацию литературных критиков, чей творческий путь начался еще в 1860—1870-е годы под влиянием идей, ориентированных на злобу дня. Но их деятельность претерпевает заметные изменения: корректируются методологические установки, наступает искренняя переоценка прежних постулатов и представлений, происходит зачастую вынужденная смена печатных органов, служивших повседневной кафедрой для публичного выступления. Речь, однако, не шла об отказе от исходных, самобытных идеалов или о кардинальном переосмыслении мировоззренческих основ.
Так, до конца своих дней оставался верен убеждениям молодости один из лидеров общественных умонастроений конца XIX в. Н.К. Михайловский. В некрологической статье «С кладбища» видный русский публицист и политический деятель А. В. Пешехонов писал о Михайловском: «Наука открывала новые и новые факты; на общественной арене появлялись новые и новые силы; возникали новые теории и рушились; вырастали новые друзья и недруги; менялись люди, их настроение, их увлечения; Михайловский неизменно оставался верным себе, — своему учению, которое становилось все более полным, своей системе, которая делалась все более стройной. Новые факты лишь углубляли его теорию, новые противники лишь окрыляли его энергию» .
Наряду с представителями старшего поколения в критике отчетливо заявляют о себе те, чья деятельность начинается в 1880—90 годы. «Сословный» подход к литературе становится ведущим в журналах «Жизнь» и «Мир Божий». Делаются попытки перевода художественного произведения на язык социологии (Г.В.Плеханов), на первый план выдвигается мысль об общественном пафосе произведений, подчеркивается главенствующая роль идеи в словесно-художественном тексте.С наступлением XX столетия окончательно определяются приметы «массовой» журнальной и газетной критики, истоки которой обнаруживаются еще в 1880-е годы. Так называемая фельетонная критика, вбирающая в себя жанры «беллетристического репортажа» и статьи-лекции, активно формирует читательские вкусы и пристрастия.
В указанный исторический отрезок рождаются литературно-критические концепции различных модернистских течений, появляются литературно-критические работы В.С.Соловьева, И.Ф.Анненского, В.В.Розанова, обращенные к широкому культурологическому пи-тексту.
Уже к началу 1890-х годов литературная критика разных направлений и школ остро почувствовала изменение художественной ситуации и сделала вывод об исчерпанности отечественной классической литературы, восходящей к 1840-м годам. Перед критикой, естественно, встали вопросы, связанные, с одной стороны, с осмыслением и обобщением итогов почти полувекового развития русской литературы, а с другой — с определением магистрального направления его дальнейшего движения.
В
Смена литературных поколений, которая происходила на рубеже 1880—90-х годов, вновь актуализировала в общественном сознании проблему «отцов и детей», с той лишь существенной разницей, что «отцы и дети» тургеневского романа оказались в роли «дедов и отцов» по отношению к вступившему в литературу новому поколению. Литературная критика ощущала не только завершение «старого» цикла литературного развития, но и начало принципиально нового. Появившиеся в 1880-е годы произведения А.П.Чехова, В.Г.Короленко, И.И.Ясинского, Дедлова (В.Л. Кигна), М.Н. Альбова, К.С. Баранцевича и др. давали основания для того, чтобы даже не самые искушенные критики могли, как указывал обозреватель газеты «Неделя», «понять, или скорее почувствовать, что в них мы имеем дело не с тою литературою, которую представляли собой Тургенев, Гончаров и гр. Л. Н. Толстой, а с чем-то иным, значительно от нее отличающимся» Ориентация на прошлое русской литературы отчасти привел» к известному эстетическому консерватизму даже некоторых весьма радикально настроенных критиков. Так, «тургеневскую» традицию критики находили в творчестве Вс.С. Соловьева, И. А. Салова, Вас.И Немировича-Данченко, П. Д. Боборыкина. Эти писатели причислялись к художникам «старой школы», а в их произведениях выявлялись совершенные художественные типы. Последнее качество оказывалось ведущим критерием художественной состоятельности, и его было порой вполне достаточно, чтобы, например, роман П. Д. Боборыкина «Василий Теркин») публиковавшийся в либеральном «Вестнике Европы», заслужил одобрение на страницах консервативного «Русского обозрения». Такой эстетический консерватизм нередко препятствовал пониманию и достойной оценке новаторских открытий Серебряного века. Не случайно большинство критиков, начавших свой литературный путь в 60—70-е годы, так и не приняли декадентское искусство в разных его формах.
Литературное направление символизма начало формироваться с первых сборников «Русские символисты», изданных В. Я. Брюсовым в Москве в 1894-1895 годах. Брюсов перенес из французской литературы это название и закрепил его за определенной группой русских поэтов. В предисловиях Брюсов провозгласил свои творческие задачи.
Органами символистов стали журналы «Мир искусства» (1899-1904), «Новый путь» (1903-1904), а центральным органом, объединившим вокруг себя лучшие силы,- журнал «Весы» (1904-1909). Деятельно работали издательства символистов «Скорпион», «Гриф», «Мусагет», «Альциона», выпускавшие сборники стихов и теоретических статей. Для понимания генезиса символизма важное значение имеют нашумевшая в свое время книга Д. Мережковского «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы» (1893), сборники критических статей А. Белого под названием «Символизм», «Арабески», «Луг зеленый» (1910 и 1911 гг.), сборники статей Вяч. Иванова «По звездам» (1909), «Борозды и межи» (1916), курс лекций «Эллинская религия страдающего бога» (1904). Чрезвычайно важны статьи Брюсова и Блока, отразившие идейные искания поэтов и разрыв их с символизмом.
Символисты представляли собой организованное направление в литературе со своей четко разработанной критической программой и поэтикой. Теоретизировали они все, в особенности Мережковский, А. Белый, Иванов. Предтечей их был философ В. Соловьев.
Накануне 1905 года и в ходе революции в символизме начались резкие размежевания. Некоторые из модернистов и символистов - Минский, Бальмонт - почувствовали необходимость сближения с революционными силами и социал-демократами. Но для Минского, Бальмонта кратковременное сотрудничество в большевистской газете «Новая жизнь» оказалось только модой. Для Блока же революция значила совсем другое; она положила начало его сближению с борющимися силами России, серьезному преодолению символизма как идеологии и как творческой программы. Позднее такой же процесс пережил Брюсов.Еще сложнее и противоречивее приняли символисты Октябрьскую социалистическую революцию 1917 года. В лагерь белой эмиграции ушли Мережковский и З. Гиппиус. Вяч. Иванов эмигрировал за границу в 1924 году. А. Белый и М. Волошин, воспринявшие революцию как долгожданное освобождение, оказались, однако, до конца своих дней чуждыми социализму. Только Брюсов и Блок, порвав с символизмом, приняли пролетарскую революцию и стали сотрудничать с советским строем. Брюсов вступил в Коммунистическую партию. Такое расслоение русской буржуазной интеллигенции было глубоко закономерным.
Что же такое символистская критика как социально-общественное и эстетическое явление?
Символисты рассматривали себя как закономерную реакцию на крайности народнического утилитаризма и плоского буржуазного натурализма в литературе. Они немало потратили остроумия на высмеивание общественно-альтруистических настроений писателей прежних поколений. Они иронизировали над традиционным служением «злобе дня» и «общим вопросам», обвиняя «благотворителей» в пренебрежении к художественной форме произведений. Символисты враждебно были настроены не только по отношению к народническим писателям, но и к реалистам вообще, к Некрасову и его школе. Они воевали с «чистым искусством», его бесцельностью, развивая взамен того свое учение об особой миссии искусства, призванного каким-то образом спасти мир от надвигающейся катастрофы. Символисты любили цитировать афоризм Достоевского: «Красота спасет мир».
Символизм вбирал в себя все повадки русской либеральной буржуазии, еще по привычке твердившей гуманные фразы и ратовавшей за прогресс, а на деле неуклонно совершавшей эволюцию в сторону гонителей подлинной демократии.
Свою классовую сущность символисты прикрывали пышными фразами о «пересоздании» жизни посредством искусства, о его «теургическом» (т. е. магическом), «онтологическом» (способном быть «основой мира») и «эсхатологическом» (как средстве спасения человечества от конечной гибели) значениях.Они нападали на Чернышевского, Добролюбова, Писарева, на народников, на Серафимовича, Горького.
Символисты отказывались и от диалектики, разработанной Белинским, Герценом, Чернышевским, враждебно были настроены к марксизму. Наметившееся еще у народников сползание к философскому субъективизму у символистов получило полное завершение. Символисты-теоретики не искали объективных, научных ответов на интересовавшие их вопросы, а лишь всячески подкрепляли свои догмы, выхватывая отдельные положения из идеалистических философских систем, произвольно строя свои концепции.
Символисты опирались на философию Канта, Беркли, Фихте, неокантианца Риккерта, Штейнера, Кьеркегора, и в особенности на Шопенгауэра («Мир как воля и представление») и Ницше («Так говорил Заратустра»). Именно используя формулы Шопенгауэра, символисты развивали свое учение об онтологическом значении искусства, о его роли в обновлении мира. Они проповедовали пренебрежительное отношение к вкусам «толпы», антидемократическую тенденциозность творчества. От Ницше к ним перешли идеи о решающей роли в истории «сверхчеловека», т. е. все той же «воли». Для подкрепления своих положений символисты эклектически использовали «Письма об эстетическом воспитании» Шиллера, теорию Дидро о гражданском воспитании при помощи театра, в особенности учение Шеллинга о бессознательности творчества поэта-провидца, несущего на себе отблеск животворящей «абсолютной мировой идеи».
Символисты возражали против того, чтобы их называли декадентами. Слово «декадент» казалось им бранным, канувшим в прошлое. Они сами себя считали оптимистами, ликвидаторами застоя и пессимизма в литературе, порожденных реакцией 80-х годов. Но их оптимизм, их вероучение о потусторонней сущности вещей, вражда к социальному реализму были одной из форм буржуазного декаданса.Гораздо охотнее они устанавливали свои исторические связи с.романтизмом. Брюсов в статье «Ключи тайн» (1904) писал: «Романтизм, реализм и символизм - это три стадии в борьбе художников за свободу» (имелась в виду свобода творчества.- В. К.).
Кризисные тенденции своего времени ярко выразил в многочисленных сочинениях поэт, беллетрист, переводчик, религиозный мыслитель, литературный критик Дмитрий Сергеевич Мережковский (1865— 1941), Совсем молодым человеком он дебютировал на литературно-критическом поприще в журнале «Северный вестник» статьей «Старый вопрос по поводу нового таланта», посвященной книгам А.П Чехова «В сумерках» (1887) и «Рассказы» (1888). В начале 1890-х годов он выступил как ревностный приверженец «субъективной критики», противопоставив ее критике объективной, «научной», стремящейся только к холодной бесстрастной исторической достоверности. Принципы истолкования произведения, его интерпретации у Мережковского сводились к тому, чтобы дать литературному, историко-культурному факту религиозное обоснование. А в качестве трех главных элементов будущего русской литературы он назвал мистическое содержание, символизацию и «расширение художественной впечатлительности». Апробацией субъективного литературно-критического метода стала лекция Мережковского, прочитанная им в декабре
Мережковский считал, что в мировой жизни существует полярность, в ней борются две правды — небесная и земная, дух и плоть, «Христос и Антихрист». Первая проявляется в стремлении духа к самоотречению и слиянию с Богом, вторая — в стремлении человека к самоутверждению, владычеству индивидуальной воли. В ходе истории два потока в предвестии будущей гармонии могут разъединяться, но дух постоянно устремлен к их высшему слиянию, которое станет венцом исторической завершенности.
Мережковский был первым литературным критиком, который с чрезвычайно субъективной декадентской точки зрения проанализировал эволюцию творчества крупнейших русских писателей, доказывая наступление кризиса старого классического реализма и возрождение неоромантизма, главная из форм которого потом получила название символизма («О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы», 1893). В своей работе «Лермонтов — поэт сверхчеловечества» (1909) Мережковский писал, что «Пушкин — дневное, а Лермонтов — ночное светило русской поэзии», что «у Пушкина — созерцательность, а у Лермонтова — действенность»; что и «Пушкин, и Гоголь, и Достоевский, и Толстой — все смирялись, один Лермонтов не смирился». В чем же источник лермонтовского бунта по Мережковскому? Конечно, не в революционном отрицании. Мережковский отрицал революционность Лермонтова. Бунтарство Лермонтова истолковывалось Мережковским в религиозно-мистическом духе. Тем самым Мережковский искажал облик великого поэта, протестовавшего против общественного угнетения, против конкретных явлений современного ему общества. Мережковский отрицал социальную правдивость творчества Лермонтова и его общественно-историческое значение.
Анализ: Мережковский. «Лермонтов, поэт сверхчеловечества».
Мрачными были выводы Мережковского относительно современной критики. За некоторым исключением, критика была «силой противонаучной и противохудожественной», сводившейся к публицистике. Здесь он имел в виду революционно-демократическую критику. Вслед за В. Соловьевым он назвал Лермонтова поэтом «сверхчеловечества». Искусно подбирая мотивы и отдельные выражения («матерь божия», «пустыня внемлет богу», «крест несу я без роптанья»), Мережковский называл Лермонтова еще и пророком наступающего сейчас некоего «религиозного народничества». Поскольку русскому народу религиозность сродни, то Лермонтов более народен, чем Пушкин. Пушкин в жизни весь на людях, но в творчестве один, а Лермонтов, наоборот, в жизни один, а в творчестве идет к людям. Мережковский дает понять, что не от «благословенного» Пушкина, а от «проклятого» Лермонтова мы получили «образок святой» - завет матери, завет родины. От народа к нам идет Пушкин, от нас к народу идет Лермонтов; пусть он не дошел, но он все-таки шел к нему... Сочинение "М. Ю. Лермонтов. Поэт сверхчеловечества" - еще одно стремление приблизиться к Лермонтову. Мережковский прямо-таки одолеваем желанием познания Лермонтова, словно пытливый естествоиспытатель, жаждущий познания какого-то природного явления. Он как бы дерзает "лететь" рядом с Лермонтовым. Это чувство рождает у Мережковского глубокие проникновения в таинственный мир психологически непостижимого. И все-таки в какой-то момент он резко отстает от полета гения. Мережковский убедительно показал несостоятельность соловьевского суда над Лермонтовым с позиций "положительного" христианского "всеединства". Но рассмотрение Мережковским Лермонтова - не только как богоборца, но как поэта сверхчеловечества, как человека, "состязающегося с Богом" представляется, на наш взгляд, кажущимся приближением к Лермонтову.
Если остановить поток красноречия Мережковского и задать ему естественно возникающие вопросы, то неубедительность его софизмов станет очевидной. Если сравнить стихотворения «Пророк» того и другого поэта, «Памятник» Пушкина и «Прощай, немытая Россия» Лермонтова, то сразу видна поверхностность контрастов и характеристик Мережковского. Ему было важно только одно - нацепить современной России «образок святой», и поэтому Мережковский «возлюбил» Лермонтова, притянул аргументацию в пользу одного поэта за счет другого. Объективная характеристика творчества Пушкина и Лермонтова его не интересовала.
ЦИТАТЫ:
Я вижу в Лермонтове прямого родоначальника того направления чувств и мыслей, а отчасти и действий (тут упоминание о действенности чрезвычайно важно), которое для краткости можно назвать "ницшеанством". Глубочайший смысл деятельности Лермонтова освещается писаниями его ближайшего преемника Ницше". Сверхчеловечество, по мнению Вл. Соловьева, есть не что иное, как ложно понятое, превратное богочеловечество. Лермонтов не понял своего призвания "быть могучим вождем людей на пути к сверхчеловечеству" истинному, т. е. к богочеловечеству, к христианству, и потому погиб. Христианства же не понял, потому что не захотел смириться. А "кто не может подняться и не хочет смириться, тот сам себя обрекает на неизбежную гибель.
В христианстве - движение от "сего мира" к тому, о_т_с_ю_д_а т_у_д_а; у Лермонтова обратное движение - о_т_т_у_д_а с_ю_д_а. Это сказывается не только во внутреннем духовном существе, но и во внешнем телесном облике. Лермонтов слишком ясно видел прошлую и недостаточно ясно будущую вечность: вот почему так трудно, почти невозможно ему было преодолеть ложь раздвоения.
Лермонтов первый в русской литературе поднял религиозный вопрос о зле. Трагедия Лермонтова в том, что он христианства преодолеть не мог, потому что не принял и не исполнил его до конца. Он борется с христианством не только в любви к женщине, но и в любви к природе, и в этой последней борьбе трагедия личная расширяется до вселенской, из глубины сердечной восходит до звездных глубин.
14.12.2016, 8980 просмотров.