AAA
Обычный Черный

Кто не делится найденным, подобен свету в дупле секвойи (древняя индейская пословица)

версия для печатиВерсия для печати



Библиографическая запись: 1870-е – 1880-е годы – эпоха поисков новых методологических основ литературной критики. — Текст : электронный // Myfilology.ru – информационный филологический ресурс : [сайт]. – URL: https://myfilology.ru//178/1870-e-1880-e-gody-epoxa-poiskov-novyx-metodologicheskix-osnov-literaturnoj-kritiki/ (дата обращения: 28.03.2024)

1870-е – 1880-е годы – эпоха поисков новых методологических основ литературной критики

1870-е – 1880-е годы – эпоха поисков новых методологических основ литературной критики

Содержание

    Идеи «народного реализма» и «ликвидации эстетической критики» в суждениях Н.Шелгунова, П.Ткачёва. Вульгарный социологизм их критических оценок.

    Н.Михайловский – литературный критик народнического толка. Метод субъективной социологии в его критической практике (статьи о Л.Толстом и Ф.Достоевском).

    «Московские ведомости» и «Русский вестник» М.Каткова в их противостоянии тенденциозности в критике.

    Н.Страхов, А.Суворин, К.Леонтьев в полемике с «нигилистами».

    ***************************************************************

    70-е – 80-е годы – не менее бурная историческая эпоха в России, чем предыдущая. Вспомним слова из романа И.Тургенева «Дым»: «Весь поколебленный быт ходил ходуном, как трясина болотная». Левин в «Анне Карениной» говорит: «У нас теперь всё переворотилось и только укладывается». «Укладывалось» буржуазное государство со всеми его плюсами и минусами. К минусам, несомненно,  относилась деятельность «Народной воли» с её тактикой «хождения в народ», революционной агитацией в среде рабочих и идеями индивидуального террора. Теперь уже народническая интеллигенция читает «новое Евангелие» - «Исторические письма» Петра Лавровича Лаврова, члена I Интернационала, участника Парижской коммуны, лично знакомого с К.Марксом и Ф.Энгельсом, автора гимна «Отречёмся от старого мира». «Лавризм» состоял из следующих идей: двигателем истории является «критически мыслящая личность», которая приобретает решающее значение в хаосе случайных событий, то есть объективных законов исторического развития не существуе Теория «субъективной социологии» народников вызовет позднее гнев Ленина, который как раз доказывал историческую закономерность социалистических революций во всем мире, снимая, таким образом, с вождей  личную ответственность за «кровопролитие».

    Крайним проявлением народничества становится «нечаевщина» – по имени С.Нечаева, организатора тайного общества «Народная расправа» и автора «Катехизиса революционера». В условиях строгой конспирации нечаевцы ставили перед собой цель повсеместного и беспощадного «разрушения», доведения народа «до неотвратимого бунта». Нравственным они считали всё, что соответствует потребностям и желаниям личности, что служит революции. Результатом деятельности народников  стала серия покушений на Александра II («Освободителя») и его убийство 1 марта 1881 года.

    80-е годы – время правления Александра III (1881 – 1894). Народничество в результате жёстких мер  нового императора вырождается в теорию «малых дел». Марксисты решают, как известно, пойти «другим путём», революция в России вовсю готовится на Западе, там создаётся союз «Освобождение труда» во главе с Г.В.Плехановым и «Союз борьбы за освобождение рабочего класса» во главе с В.И.Лениным. На Западе появилось огромное количество марксистских печатных изданий, нелегально распространяемых в России («Искра», «Звезда», «Правда»и др.).

    Александру III удаётся обеспечить в стране период пусть относительного, но покоя. Он вводит земство, то есть самоуправление на местах с гласными из крестьян, повсеместно открываются церковно-приходские школы, начинаются аграрные реформы П.Столыпина. Ну а Ленин писал об эпохе 80-х годов как об эпохе безвременья, «разнузданной, невероятно бессмысленной и зверской реакции». Вот в таких непростых условиях общественной борьбы 70-х – 80-х годов появляются великие произведения русской литературы, которые становятся не только объектом эстетической оценки, но и идеологической борьбы.

    II половина XIX – начало XX века в журналистике и критике – время бурного развития жанра фельетона, где оценка событий давалась в непринуждённой, свободной форме. Разумеется, основателем фельетона следует считать Ф. Булгарина, а расцвет жанра как раз приходится на 70-е – 80-е годы. Обсуждаются и политика, и скандальные судебные дела, и, конечно, состояние театра, литературы, вообще искусства.  Среди выдающихся фельетонистов называют обычно А.В. Амфитеатрова, М.А. Стасюлевича, А.С. Суворина, В.В. Розанова. Чтобы оперативно откликаться на все события и явления, журналы не всегда  подходили, поэтому появляется множество газет (если в 1860 году издавалось 67 газет, то в 1880 году – 123, а в 1900 году – уже 204). Недаром М.Е. Салтыков-Щедрин утверждал: «Физиономия нашей литературы изменилась. Значение больших (ежемесячных) журналов упало, а в роли руководителей общественного мнения выступили ежедневные газеты». Кстати, обер-прокурор Священного Синода Константин Петрович Победоносцев в это время писал, что самые ничтожные люди – какой-нибудь ростовщик, содержатель рулетки – могут у нас основать газету в качестве органа общественного мнения.

    Печатные издания, как и прежде, если не сильнее, отличались идеологической разнородностью. Основные направления в журналистике и критике по существу те же, что и в 50-е – 60-е годы. Революционно-демократическое направление в лице «народников» группируется вокруг журналов «Отечественные записки» Н.Некрасова и М. Салтыкова-Щедрина (1868 – 1884) и «Дело» Г.Е. Благосветлова (издаётся вместо запрещённого «Русского слова» в 1866 – 1888 годах). Ведущими критиками этого направления становятся Н.К.Михайловский, Н.В.Шелгунов и П.Н. Ткачёв. Из второстепенных изданий стоит назвать журналы «Слово», «Русская мысль», «Северный вестник», газеты «Неделя», «Русские ведомости».

    Против этого направления единым фронтом выступают «охранители», то есть «неославянофилы» и «почвенники», которых в советских учебниках именовали «реакционерами», а их деятельность – реакционно-либеральной, антиреалистической. «Охранители» группируются вокруг журналов «Русский вестник» М.Н.Каткова (1856 – 1906), «Вестник Европы» (1866 – 1918) М.М.Стасюлевича и газет «Гражданин» кн. Мещерского, «Московские ведомости» (1851 – 1917) М.Каткова, «Новое время» (1868 – 1917) А.С.Суворина, «Голос» (1863 – 1883) А.А. Краевского.

    В центре внимания читателей и критики в 70-е годы оказывается роман-эпопея «Война и мир» Л.Н.Толстого (начинает печататься с 1866 года), в  конце 60-х годов появились «Дым» И.Тургенева, «Идиот» Ф.Достоевского, «Обрыв» И.Гончарова, «История одного города» М.Салтыкова-Щедрина. В «Русском вестнике» М.Каткова печатается роман «Бесы» Ф.Достоевского (1871 – 1872) и роман Н.Лескова «На ножах» (1870 – 1871). Лирика Некрасова (особенно после его смерти в 1877 году) становится предметом споров и нового осмысления.

    Труд Н.Я.Данилевского «Россия и Европа» (1869) предлагал анализ славянского типа духовности и культуры, в том числе и в русской литературе в таких образцовых произведениях, как «Мёртвые души», «Шинель», «Старосветские помещики» Н.Гоголя, «Борис Годунов» А.Пушкина и «Война и мир» Л.Толстого. Ф.Достоевский опрометчиво писал, что «Россия и Европа» - будущая настольная книга всех русских».

    Обратимся к критической деятельности представителей народничества. Прежде всего это Шелгунов Николай Васильевич (1824 – 1891) – убеждённый революционер-демократ, взгляды которого отличались вульгарным социологизмом. Он признавал для России только «механический» путь развития, сочинял прокламации «за всенародную революцию». Его похороны превратились в смотр революционных сил. Начав свою критическую деятельность ещё при Чернышевском в журнале «Современник», он затем продолжает её в журнале «Дело».

    В 60-е годы им были написаны статьи «Русские идеалы, герои и типы» (1868) и «Люди 40-х и 60-х годов» (1869). В первой Шелгунов пересматривает роль и значение «новых людей» Чернышевского, считая, что как и «старые», «новые» герои и типы не годятся для борьбы. Вера Павловна просто чудачка, не лучше тургеневских героинь, а «Что делать?» - семейный роман. Но и Рахметов всего лишь «критически мыслящий» и не может претендовать на роль титана.  Народ его не примет и будет считать «барином». Шелгунов ратовал за «народный тип» в качестве вождя революционных масс, такой, как Пугачёв или Степан Разин. Во второй статье он создаёт галерею «героев времени» от Онегина до Рахметова, намеченную ещё Добролюбовым и Писаревым, уповая теперь на появления народных героев и народной литературы.

    В статье «Народный реализм в литературе» (1871) Шелгунов разрабатывает теорию «нового» реализма, отвечающего требованиям времени о некой «трезвой правде». Реализм «пушкинский», «гоголевский» и даже «натуральной школы», а также Тургенева, Л.Толстого – это «аристократический реализм», взгляд на народ сверху. Из современных ему писателей Шелгунов выделяет, например, Ф.Решетникова за изображение народного быта (повесть «Подлиповцы», роман «Горнорабочие»). Так складывалась вульгарно-социологическая теория реализма, проявившая себя позднее в так называемом социалистическом реализме.

    Ткачёв Пётр Никитич (1844 – 1886) – участник подпольной работы, близкой к нечаевщине, сотрудничал в журналах «Русское слово» и «Дело». С начала 70-х годов, живя за границей, продолжал печататься в России до 1880 года. Испытывая на себе огромное воздействие идей Писарева, он предлагал применить к литературе «объективный метод естественных наук», отводя решающую роль в любой области человеческой деятельности «экономическому быту». Он ратовал за то, чтобы вообще вычеркнуть из литературы «помещиков», дворян. Даже в советской науке Ткачёва упрекали в игнорировании «дворянского этапа в русском освободительном движении». С  позиций вульгарного социализма в романе Толстого «Анна Каренина» он находит только «салонное художество» (так называлась его статья, 1878), Тургенева, Достоевского и Л.Толстого считает «метафизиками», в произведениях которых вместо жизни «абстракты». Наиболее знаменательной является его статья «Больные люди» (1873) о романе Ф.Достоевского «Бесы». Ткачёв утверждает, что почти все герои его произведений «странны и бесноваты», что писатель ограничивается «живописанием внутреннего мира психически больных людей», по которым нельзя судить о здоровых. Достоевский, дескать, положил в основу романа «Бесы» мысль о бесах, вошедших в молодое поколение, которая пришла в голову героя Верховенского в период его умственного расстройства.

    Но Верховенские и Ставрогины – это «отцы», каковы же «дети» под пером Достоевского? С точки зрения Ткачёва, произошло «болезненное вырождение характеров». «Крепостное право завещало им лень, непривычку к деятельной жизни, пассивность и власть», с которыми они и попали «в обстановку пролетария». Все эти Верховенские и Ставрогины (сыновья), Шатовы, Кирилловы, Шигалёвы – «галерея помешанных юношей». Достоевскому, таким образом, удалось воспроизвести свои субъективные ощущения, но он не сумел отразить «миросозерцание среды лучшей образованной молодёжи». Ткачёв называл Тургенева, Толстого и Гончарова «художниками-крепостниками», которые иногда «снисходили до мужика» (статья «Недоконченные люди», 1872).

    Наиболее известным из критиков-народников стал Михайловский Николай Константинович (1842 – 1904) с его очевидным талантом публициста. Свою критическую деятельность он начал в журнале Некрасова «Отечественные записки» в 1868 году, позднее став его соредактором (после смерти Некрасова в 1877 году). Когда «Отечественные записки» были закрыты «за распространение вредных идей и принадлежность сотрудников к составу тайных обществ», Михайловский работает в журнале «Русское богатство» (главный орган народников с конца 80-х годов), с 1892 года становится его редактором.

    Его социальная доктрина, нашедшая отражение в литературной критике и определившая оценку конкретных художественных явлений, была представлена в трактатах «Что такое прогресс?» (1869) и «Герои и толпа» (1882). Прогрессом он считает то, что соответствует счастью, потребностям, желаниям индивида, личности, интересы которой не совпадают с интересами толпы. Эта идея его разделяла с марксистами, но роднило с ними неприятие капитализма, превращающего человека «в палец от ноги». Капитализм он считал высшей ступенью низшего типа развития, а первобытный строй (крестьянскую общину) – низшей ступенью высшего типа развития. В «кающихся дворянах» он видел «начало совести», в разночинцах – начало чести, а в народниках – «правду-справедливость».

    Михайловский как критик-народник идеалом художника считал Н.Златовратского, Глеба Успенского, М.Салтыкова-Щедрина, Н.Некрасова (его народники всегда поднимали на щит). «Попутчиками» объявлялись Тургенев и Л.Толстой, а Чехов, Лесков и Достоевский никак не котировались. Салтыков-Щедрин писал, что «литературная критика превратилась в критику жизни и общества». Михайловский, к примеру, утверждал, что Г.Успенский имеет право пренебречь формой произведения, так как пишет «кровью сердца, а брызги крови могут только случайно располагаться красиво». Образчиком утилитарной критики служат многие статьи Михайловского, в которых господа оцениваются как «бессовестная сила», а представители «народа» как «бесчестная слабость». Темы о «мужике» и «революционере» оказывались главными темами, а самый  важный принцип оценки – субъективизм в понимании «правды-справедливости».

    Отдельно от всех Михайловский оценивает творчество Салтыкова-Щедрина (сборник статей «Щедрин», 1889), который был, с его точки зрения, бесспорным народником: «Его великий талант поднимал его над всеми нашими партиями, но умом и сердцем он принадлежал вполне детально определённому направлению…». Щедрин якобы боролся на два фронта: «с бессовестной силой» и «с бесчестной слабостью» глуповцев. Так критик навязывал читателю свою позицию, истолковывая писателя в рамках своей теории.

    Творчество Ф. Достоевского вызывало у Михайловского резкое неприятие, так как «почвенничество» оказывалось заметным противоядием революционной доктрине. Изображение будущих «бесов» революции настолько развенчивало эту доктрину, что требовало решительного отпора.  Поэтому Михайловский в «Комментариям к «Бесам» (1873), «на днях» прочитав роман Достоевского, доказывает следующее: у Достоевского «психиатрический талант», «при помощи своих психиатрических субъектов» он проповедует «пришитую» идею, «нечаевское дело есть до такой степени…монстр, что не может служить темой», писатель ухватился «за печальное, ошибочное и преступное исключение – нечаевское дело», он играет словом «Бог», позорит социализм, сосредоточив «своё внимание на ничтожной горсти безумцев и негодяев». Обращаясь к Достоевскому, критик писал: «В вашем романе нет беса национального богатства…Вы не за тех бесов ухватились…». То есть Михайловский действовал в унисон с П.Ткачёвым, пытаясь указать, против кого должно направить революционное жало: против обогатившихся за счёт «нескольких поколений наших предков».

    В статье «Жестокий талант» (1882) Михайловский доказывает, что в творчестве Достоевского нашла отражение не просто личность художника, но личность жестокая. Добролюбов, дескать, в своё время назвал его гуманистом потому, что оценивал только по роману «Униженные и оскорблённые» (статья «Забитые люди»). Но теперь талант Достоевского «отточился и ожесточился», теперь есть «Преступление и наказание», «Бесы», «Братья Карамазовы», которые «исполнены ненужною жестокостью через край». Михайловский приписывает Достоевскому мнение, что «человек – деспот от природы и любит быть мучителем» и что он всегда любил «травить овцу волком».

    Что касается Тургенева и Толстого, то здесь Михайловский старался быть вроде бы объективным, но народнический субъективизм тем не менее даёт о себе знать. О Тургеневе критик писал во многих статьях («Из литературных и журнальных заметок 1874 года», «Записки современника» (1881),  сборник «О Тургеневе» (1883). Опять выискивается в личности художника то индивидуальное, личное, что проявляется в художестве. В данном случае это некие общие идеалы свободы, нечто абстрактно-общечеловеческое. Всех его героев можно свести к двум общечеловеческим типам: это «гамлетик», слабый, «колеблющийся» (Рудин, Лаврецкий) и «дон-кихоты», «решительные», «берущие на себя ответственность» (очевидно, это для Михайловского Инсаров, Базаров). Второй тип личности Тургенев, по мнению критика,  «наделял сухостью, чёрствостью ума или чувства», они для него «пасынки». То же и с женскими типами: «неопределенная светозарность или светозарная неопределённость» как идеал женской натуры. Итак, Тургенев не до конца «кающийся» и всё-таки «аристократ», он не стороне «лишних людей».

             Особым было отношение Михайловского к Л.Толстому, отразившееся в статье «Десница и  шуйца» Льва Толстого (1875). О творчестве писателя речи почти не идёт, рассматриваются его взгляды, идеи, которые составят «толстовство». Михайловский утверждал, что Толстой является стихийным, бессознательным народником, но он «крайне противоречив». «Десница» (сила) Толстого в том, что «он глубоко понимал неразумность исторического хода событий», в том, что художник-демократ показал высоту «крестьянского типа жизни». «Шуйца» (слабость) Толстого проявилась в интересе к жизни своего сословия, отсюда «изображение аристократических салонов и бурь дамских будуаров», а также упование на «волю Божью» (фатализм), а не на сильную личность вождя народа, проповедь непротивления злу насилием. Таковы «родимые пятна» кающегося дворянина Л. Толстого с точки зрения вульгарной социологии народничества.

             Разделяя писателей на «чисто народных» типа Глеба Успенского  и «случайных», «ничегонеделателей», Михайловский к последним относил А. Чехова и Н. Лескова, которого он особенно травил за антинигилистические романы  «Некуда» (1864) и «На ножах» (1870). А. Чехов для Михайловского писатель «безыдейный», певец «хмурых людей», равнодушный, «даром пропадающий талант». Его произведения  - ни о чем: «…Вон быков везут, вон почта едет, колокольчики с бубенчиками пересмеиваются, вон человека задушили, вон шампанское пьют» [37,607]. В начале 90-х годов, когда появились «Скучная история»(1889) и «Палата №6»(1892), Михайловский стал замечать в Чехове «тоску по идеалу», а в пьесах «Дядя Ваня» (1897) и «Три сестры»(1901) – «мечты» о грядущей России.

             История литературной критики как история полемики вряд ли может считаться характерной для рассматриваемого периода. «Полемика», особенно со стороны народничества, велась скорее с автором, а не с оппонентами – критиками. Тем не менее оппоненты были – это прежде всего Николай Николаевич Страхов, продолжавший издавать сборники статей критико-публицистического характера. Обратимся к сборнику «Критические статьи об И.С. Тургеневе и Л. Толстом»(1885). Тургенев в оценке Страхова верит в «вечные начала человеческой жизни», в её «неистощимый поток», и в этом состоит истинная философия автора, а не в его преклонении или неприятии Базаровых. Страхов пытался наиболее объективно оценить героя романа «Отцы и дети», особенно если учитывать отношение к Базарову Антоновича, Писарева, славянофилов. Страхов считает беспокойного и тоскующего Базарова более русским, чем все остальные персонажи романа: «Он живет под мертвящим влиянием головной идеи и побежден ею, несмотря на духовные силы». «Смена поколений, - считал критик, - только наружная тема романа, а главное – глубокий и неистощимый поток жизни, перед которым все сцены, лица и события ничтожны». Если обратиться к мнению Тургенева о своем герое, то увидим, что автор и критик в данном случае во многом мыслили одинаково. В 1861 году в письме М. Каткову, в журнале которого «Русский вестник» были опубликованы «Отцы и дети», Тургенев писал, что Базаров – «действительно герой нашего времени». В известном письме  К.К. Случевскому от 14/26 апреля 1862 года Тургенев дает исчерпывающую характеристику этого «героя времени». «Я хотел сделать из него лицо трагическое – тут было не до нежностей. Он честен, правдив и демократ до конца ногтей…. Если читатель не полюбит Базарова со всей его грубостью, безжалостной сухостью и резкостью – если он его не полюбит, повторяю я – я виноват и не достиг своей цели».

             Литературные симпатии Н.Страхова со всей очевидностью отражены и в сборнике «Заметки о Пушкине и других поэтах»(1888), в котором он представляет читателю русскую школу в поэзии – А. Майкова, А. Фета, Ф. Тютчева, Я. Полонского, А. Толстого. В отличие от славянофилов 30-х – 40-х годов, которые признавали только допетровскую Русь как средоточие всего истинно национального, почвенники в лице Н. Страхова видели национальное, «органическое» движение во всех сферах русской жизни, несмотря на усвоение западноевропейских особенностей цивилизации. Поэтому Страхов и подчёркивает «русскость» того же нигилизма, в поэзии выделяет «русскую» школу. Он не разделял стремление славянофилов  делить нацию на «публику» и народ, о чём в 1857 году писал К.С. Аксаков в статье «Опыт синонимов. Публика – народ». В ней он называет публику явлением чисто западным, она «отказалась от русской жизни», связана с Западом, выписывает оттуда всякие, и материальные, и духовные, наряды…». Страхов же, сочувствуя славянофильству в его защите духовных основ России, не соглашался, что в России литература якобы обслуживает только «публику», подражая Западу. Например, тот же К.С. Аксаков писал: «В последнее время нашей литературы Лермонтов был таким явлением и также увлёк за собою многих неудачных подражателей; к их числу принадлежит и г.Тургенев… «Физиология  Петербурга»… желает быть простым подражанием французским этого рода изданиям…». Страхов же обвиняет славянофилов в гордыне и считает, что они, кроме С.Аксакова (имеется в виду глава семьи) и Н.Гоголя, все остальное в литературе считают «вздором». «…И «Семейную хронику», и лучшие  вещи Гоголя оттягает у славянофильства русская литература», - заявляет Страхов.

             Пушкина же Страхов вообще ставил на недосягаемую высоту и только Л. Толстого, очевидно, если судить по его высказываниям об этом писателе, мог считать таким же гениальным явлением в русской литературе. Страхов оказался единственным в то время, кому оказалась по силам критическая оценка Толстого – художника и его романов. Для него Толстой именно тот писатель, который в эпоху распада духовных связей заговорил о вечных ценностях человеческой жизни. «Вера в жизнь», «идеалы истинной жизни», «родственное сходство тех душ, которые связаны родством по крови» - все это с точки зрения критика и делает Толстого выразителем «органически сложившейся жизни» русской нации. Нарушение духовных законов этой жизни и приводит героиню романа «Анна Каренина» к катастрофе. Семейное, родовое начало, чувство семейного долга и родовой чести – вот «почва» для истинных национальных героев, показанных в «Войне и мире». Именно поэтому Страхов определяет жанр произведения как «семейную хронику» и в этом видит его феноменальность. Семья прививает защитникам Отечества «скрытый патриотизм» и «смирный героизм», именно в семье воспитываются, как писал Л.Толстой в одном из писем Страхову, «недеятельные, пассивные люди», которые  «пашут, сеют, рожают и воспитывают себе подобных и лучших». Страхов считал «Войну и мир» камнем преткновения для всякой глупости и всякого нахальства, а также пробным камнем всякого критического и эстетического понимания. Он писал: «Не «Войну и мир» будут судить по вашим словам, а вас по тому, что вы скажете о «Войне и мире».

             Критическая и журналистская деятельность Михаила Никифоровича Каткова (1818-1887), как ярко «охранительная», в советских учебниках названа «реакционно-либеральной и антиреалистической». Он начинал в журнале А.Краевского «Отечественные записки» будучи другом Белинского. Катков закончил Московский и Берлинский университеты, был профессором философии в Московском университете. В его журнале «Русский вестник» печатались «Отцы и дети» И.Тургенева, «Очарованный странник» Н.Лескова, «Преступление и наказание» Ф.Достоевского, «Война и мир» Л.Толстого. Катков всегда защищал незыблемость государственных и нравственно-религиозных основ России. Со славянофилами 40-х годов он разошёлся в вопросе общинного землевладения, в котором видел «грубый коммунизм», и признавая только частную собственность на землю.

             Его «охранительные» позиции выразились в статье «К какой принадлежим мы партии?» (1862), в которой, по существу, он  изобличал «прогрессистов», нигилистов, социалистов, считая все «партии» искусственными, так как в России нет политической истории, а их деятельность называя диктатурой выскочек. Об «охранителях» Катков писал: «Мы никогда не искали чести принадлежать к какой-нибудь из наших партий». Когда А.Герцен в «Колоколе» пришёл в негодование от этой антиреволюционной статьи, то Катков ответил ему так: «Герцен – свободный артист, сидя в безопасности за спиной лондонского полисмена, посылает  русских людей на подвиги», то есть делать революцию. В 1863 году Катков прославился тем, что не осудил подавление восстания в Польше, объясняя свой поступок тем, что потеря территорий приведёт в конечном итоге к утрате Россией значения великой европейской державы и превратит ее в полуазиатское  государство, каким она была до реформ Петра Великого. После этого в  обществе появилось выражение «катковщина»,  газету «Московские ведомости» стали обвинять в пропаганде папславизма, шовинизма,  реакционности, выразившейся в отрицании реформ Александра II, которые привели к распространению в России атеизма, нигилизма, материализма. В противовес Катков писал о необходимости объединения славян, о развитии классического образования (открыл «Катковский лицей»).

    В литературной критике М.Катков оставил заметный след. Его первые рецензии появились еще в изданиях А. Краевского в 30-е годы, а значительной критической статьей явилась статья «Пушкин» (1856), в которой он защищал «истинное» искусство. В отделе «Современная летопись» своего журнала «Русский вестник» Катков особенно преследовал материализм Чернышевского. Он  не мог обойти своим вниманием роман «Отцы и дети» с его вызывающим на полемику названием. В статье «О нашем нигилизме. По поводу романа Тургенева» (1862) Катков объявляет нигилизм чисто русской временной болезнью, а Базарова – бойким школьником, который «вытвердил урок» из Фейербаха и Бюхнера. Катков высмеял якобы «достижения»  естественных наук в России: «Наши химики не умеют отличить кислород от азота, физиологи не бывали в анатомических театрах, но то и дело толкуют о мозгах и нервах». «Религию нигилизма» и Базаровых может победить только просвещение, наука, считал Катков.

             После появления статей Антоновича и  Писарева Катков пишет статью «Роман Тургенева и его критики» (1862), где призывает бороться с базаровщиной с помощью «правительственных мер». Сравнивая мнения о романе, он задается вопросом, как же два критика с одинаковыми взглядами находят в герое разное: первый – идеал, а второй поругание и карикатуру. Антонович, считает Катков, раздражен именно тем, что после появления «Отцов и детей» все «видят эту фигуру» (Базарова) в истинном свете. Его статья «Асмодей нашего времени» - «судорога раздражения». Сам Катков, разумеется, скорее согласен с Антоновичем («безнравственность помыслов и поступков Базарова очевидна»).

             Огромной популярностью в рассматриваемую эпоху  пользовалась газета «Новое время», которую издавал Алексей Сергеевич Суворин (1834-1912). В советских учебниках это – националист, шовинист, душитель свободы, в памфлете Ленина «Карьера» - либеральный журналист, который «повернул… к  беспардонному лакейству перед власть имущими». На самом деле это один из талантливейших журналистов, друг Чехова, театральный и литературный критик. Родившись в крестьянской семье, Суворин благодаря исключительности характера становится «Ломоносовым русской ежедневной печати», популяризатором русской литературы (издания серии «Дешёвая библиотека»). Именно Суворину было доверено писать репортаж с пушкинского праздника в 1880 году. С 1876 года он редактирует газету «Новое время» - в полном смысле слова национальное издание, представлявшее эталон в постановке, решении, обсуждении самых актуальных проблем духовной жизни России. Газету преследовали клеветой и измышлениями революционеры-демократы, она была закрыта сразу после Октября.

             Суворин был лично знаком с Л. Толстым и, разумеется, пытался оценить «толстовство», идеи «роевой жизни». В этом отношении следует обратиться к его «Дневнику», который охватывает 1873-1912 годы и состоит не только из записей по дням, но включает воспоминания  о прошедших событиях, выписки из писем. В «Дневник» Суворин помещал и свою публицистику, и планы художественного творчества (опубликован в 1999 году).  В нем записаны даты встреч с Толстым и содержание их бесед об учении Толстого и его творчестве. Очевидно, Суворин многое оценивал критически в отношении Толстого к религии, будучи глубоко православным человеком, а в обличении социальной  жизни России не был единомышленником писателя.

             В статье «По поводу «Отцов и детей» (1870) Суворин по существу присоединяется к мнению Каткова, считая нигилизм чем-то временным и нетипичным и видя в Базаровых всегдашнее желание «детей» идти по жизни другим путем, чем «отцы».

             После смерти Суворина В. Розанов писал: «Бог служит миру, мы – России, а Россия – всем. Суворин принял бесчисленные оскорбления, лютый вой левой печати, заслонив от подлости больное тело России». Это был «ответ» не только Ленину (статья – пасквиль «Карьера»), но и, к примеру, Салтыкову-Щедрину назвавшему «Новое время» газетой «Чего изволите?», якобы продавшейся властям. Возможно , со стороны Салтыкова- Щедрина это было сведение счетов с Сувориным, который в статье «Историческая сатира» (1871) назвал его книгу «История одного города» безнравственной, циничной и клеветнической, не находя в «глуповцах» и «Глупове» русских и России. Русские люди у Щедрина «глупы, легкомысленны, идиотичны», «занятия градоначальников – сечение и взыскание недоимок», а все вместе – «уродливая карикатура» и «глумление», глуповец «низведён до бессмысленных скотов». Суворин приводит определение Гоголя, что юмор – это «видимый миру смех сквозь незримые слезы», «юмор прощает грешникам и дает им возможность поднять голову», и даже сатирик бичует, громит «во имя высшей идеи о человеческом достоинстве». Не то у Щедрина, «его юмор обращается в злую, а иногда и просто в пошлую насмешку над несчастием», писатель «игнорирует историю», увлекаясь страстью  «к забавничанью».

             В учебниках по истории русской критики Леонтьев Константин Николаевич (1831-1891) или удостаивался нескольких строчек, или замалчивался  вообще. Он закончил медицинский факультет Московского университета (в качестве врача участвовал в Крымской войне 1854 – 1857 годов), служил консулом (Азиатский департамент МИДа); после поездок на Афон и в Оптину пустынь обретает Бога и в 1891 году принимает тайный постриг.

     В идеологической борьбе эпохи Леонтьев занимал особую позицию. Будучи глубоко православным, он в то же время по своим убеждениям не был ярым славянофилом. В работе «Русские, греки, югославяне» он писал: «Любить племя за племя – натяжка и ложь». Но следует любить «племя» за его духовность, русскость вне религии он резко отрицал. Леонтьев размышлял о проблемах, современно звучащих и по сей день, – культура и религия нации, гуманизм, приводящий к «революционаризму», и гуманность. Современники считали Леонтьева «одним из самых блестящих русских  умов». Бог для Леонтьева был «Судьёй», христианство – нечто суровое, аскетическое. В статье «Византизм и славянство» (1875) он призывал «дорожить всем, что касается Церкви нашей», монархию признавал безраздельно, «сила наша, история просвещения, поэзия, одним словом, всё живое у нас сопряжено органически с родовой монархией нашей, освещённой православием…». Леонтьев презирал космополитов с их идеями «всеобщего блага» и «религии всеобщей пользы». Он призывал вернуться к традициям, то есть повернуться от Запада к Востоку (с «Восток, Россия и славянство»,1885).  Материализм и нигилизм, а также «реализм» Леонтьев считал годным для трактирных лакеев, которые «ценят физиологию и обыденность». Византизм даст России силы выдержать натиск Запада, когда тот, разрушив у себя всё святое, «предпишет нам смрад всепошлости».

    Леонтьев печатался в изданиях «охранителей» - «Русском вестнике» и «Московских ведомостях» М.Каткова и «Гражданине» кн. Мещерского. Его литературно-критические статьи отличаются безаппеляционностью заключений, в них религиозность становится главным критерием оценки. Назовём главные из них: «О всемирной любви. По поводу речи Ф.М. Достоевского на Пушкинском празднике» (1880) – вошла в брошюру «Наши новые христиане» (1882), «Анализ стиль и веяние. О романах гр. Л.Н.Толстого» (1890). С каких же позиций он оценивает вершинные явления русской литературы? С точки зрения принадлежности к православию автора и героев. «Всечеловечество» и «братство» всеобщее, всемирное Ф.Достоевского в его «Речи» - это с точки зрения Леонтьева всего лишь «православный либерализм», то же самое и идеи Толстого о всепрощающей любви. Это «новые христиане», их христианство «розовое», то есть слишком чувствительное, сентиментальное. Леонтьев стремился эстетику сделать религиозной. «Реалистическую школу» в русской литературе XIX века с её пристрастием к уродству критик  обвиняет в полном  антиэстетизме. «Гоголевщину» как «унижение» действительности видит у Достоевского с его «нравственными чудовищами», «психозными» героями, которые постоянно «брызгают слюной». Разве они православные? – задаёт вопрос Леонтьев. – Разве смиряются?» Соня Мармеладова не читает Жития святых, а Евангелие читает как англичанка. «Чтобы быть православным, необходимо Евангелие читать сквозь стёкла святоотеческого учения, а иначе из Священного писания можно извлечь любое лжеучение». Достоевский предсказывает «всечеловеческое счастье», а согласно Евангелию должно наступить владычество Антихриста. И в «Братьях Карамазовых» критик не находит православия, герои не служат молебен и не прикладываются к иконам, даже христианство Зосимы скорее «французское», «либеральное».

             В статье  «Два графа: Алексей Вронский и Лев Толстой» (вошла в цикл «Записки отшельника») Толстой противопоставляется «гоголевщине» в русской литературе. «Наконец-то по-человечески» показано русское общество, а в Алексее Вронском тип русского воина, офицера. Леонтьев восхищался всеобъемлемостью романа-эпопеи «Война и мир», где Россия представлена как страна великого народа в разных ситуациях, начиная с детских игр, балов, жизни во дворцах, мужиков в поле и заканчивая пожаром Москвы. Но и в произведениях Толстого он находил неприятные, унизительные детали: Пьер почему-то беззубый, Андрей Болконский на смертном одре произносит «пити-пити» и т.п. Нравственно-религиозный способ анализа Леонтьев блестяще совмещал с эстетическим, «филологическим», что делает его статьи особенно заметным явлением в русской критике данного периода, противостоящим наряду с критической деятельностью Н. Страхова, М. Каткова и А. Суворина тенденциозной критике революционной демократии в лице Н. Михайловского, П. Ткачева, Н.Шелгунова.

    13.06.2016, 4077 просмотров.


    Уважаемые посетители! С болью в сердце сообщаем вам, что этот сайт собирает метаданные пользователя (cookie, данные об IP-адресе и местоположении), что жизненно необходимо для функционирования сайта и поддержания его жизнедеятельности.

    Если вы ни под каким предлогом не хотите предоставлять эти данные для обработки, - пожалуйста, срочно покиньте сайт и мы никому не скажем что вы тут были. С неизменной заботой, администрация сайта.

    Dear visitors! It is a pain in our heart to inform you that this site collects user metadata (cookies, IP address and location data), which is vital for the operation of the site and the maintenance of its life.

    If you do not want to provide this data for processing under any pretext, please leave the site immediately and we will not tell anyone that you were here. With the same care, the site administration.