AAA
Обычный Черный

Кто не делится найденным, подобен свету в дупле секвойи (древняя индейская пословица)

версия для печатиВерсия для печати



Библиографическая запись: Исторические особенности и характерные черты германского Просвещения, его представители. — Текст : электронный // Myfilology.ru – информационный филологический ресурс : [сайт]. – URL: https://myfilology.ru//174/istoricheskie-osobennosti-i-xarakternye-cherty-germanskogo-prosveshheniya-ego-predstaviteli/ (дата обращения: 28.03.2024)

Исторические особенности и характерные черты германского Просвещения, его представители

Исторические особенности и характерные черты германского Просвещения, его представители

Содержание

    В XVIII в. в Европе возникло широкое культурное движение, известное в истории под названием Просвещения. Оно являлось выражением буржуазной оппозиции против всех проявлений и пережитков феодализма в общественных отношениях, государственном строе и господствующей идеологии, тормозивших развитие капитализма. XVIII столетие сами современники называли веком Просвещения (французское Siècle des lumières, немецкое Aufklarung), а передовые деятели культуры этого столетия получили название просветителей. Это название возникло вследствие их твердого убеждения во всемогуществе разума и распространяемого им света знаний, разгоняющего тьму невежества, заблуждений и предрассудков. Стоит только «просветить умы» относительно нелепостей религии и несовершенства существующего общественного строя, стоит только показать людям путь к разумной организации жизни — и торжество идеального царства свободы, равенства, всеобщего счастья обеспечено.

    В произведениях просветителей «все прежние формы общества и государства, все традиционные представления были признаны неразумными и отброшены, как старый хлам... Теперь впервые взошло солнце, наступило царство разума, и с этих пор суеверие, несправедливость, привилегии и угнетение должны уступить место вечной истине, вечной справедливости, равенству, вытекающему из самой природы, и неотъемлемым правам человека» (Ф. Энгельс, Развитие социализма от утопии к науке, К. Маркс, Ф. Энгельс, Избранные произведения, т. II, стр. 108. ). Энгельс, перу которого принадлежит приведенная характеристика, заканчивает ее указанием на то, что «великие мыслители XVIII века... не могли выйти из рамок, которые им ставила их собственная эпоха». Их царство оказалось «всего лишь идеализированным царством буржуазии». Как ни ограничена позитивная часть работы просветителей, важно то, что ее критическая часть имела огромное прогрессивное значение.

    Борьба просветителей против феодально-абсолютистского строя, против церкви и других учреждений средневековья расчищала путь революционному перевороту, переходу к более высокой ступени общественной жизни. Деятели Просвещения, просветители, были идеологами буржуазии, но буржуазии, выступавшей в то время во главе общества как класс революционный. Особенности немецкого Просвещения

    Особенности немецкого Просвещения

    Движение Просвещения проявилось прежде всего в Англии, где революция середины XVII в. дала мощный толчок развитию буржуазной идеологии. Классической же страной Просвещения стала Франция: на протяжении почти всей второй половины XVIII в. французские просветители были властителями дум Европы.

    Немецкое Просвещение, не столь самобытное, как английское, и гораздо менее влиятельное, чем французское, носило более ограниченный характер. Здесь сказались политическая раздробленность Германии, ее экономическая отсталость и вытекавшая отсюда крайняя слабость буржуазии. Идеологи немецкого бюргерства предпочитали уходить от гнетущей действительности в заоблачные высоты философии, в область чистой теории, в эмоциональный мир музыки. Общественный подъем, характерный для всей Европы, особенно во второй половине XVIII в., сказался и в Германии, но нашел здесь себе выражение главным образом в отвлеченных, идеологических формах.

    В этот период Германия выдвинула ряд замечательных деятелей, которым принадлежит заслуга создания новой немецкой поэзии, философии, музыки.

    Философия Лейбница, стоящая у порога Просвещения, затрагивает самые глубокие вопросы науки. Винкельман создает новую теорию искусства. Лессинг и Гердер выдвигают новое понимание истории. В учении Канта немецкая мысль вплотную подходит к диалектическому методу, хотя и отступает перед его революционными последствиями, чтобы вернуться в лоно метафизики. Наконец, гениальные творения Баха и Генделя поднимают на необычайную высоту немецкую музыку.

    Характеристики

    Немецкое Просвещение отличается от английского и французского не столько новыми темами или проблемами, сколько их логическими формами. Метод рационального анализа, одновременно осторожного и решительного, призван доказывать законность каждого шага, т.е. внутреннюю возможность используемых в качестве основы понятий. Этот метод формирования основ останется характерным для последующих этапов немецкой философии, достигнув своего апогея в трудах Канта. Основатель метода - Вольф, представитель немецкого просвещения.

    Метод Вольфа фиксирует, по Канту, "надежный путь науки путем регулярного определения принципов, педантичного уточнения понятий, утонченной строгости доказательств, отказа от дерзких шагов в выводах".

    Источники

    Перечислим направления мысли, которые, разнообразно переплетаясь, подготовили немецкое Просвещение:

    1. 1) философия Лейбница;
    2. 2) научные теории Ньютона, механика которого и слитый с нею образ мира окажут решающее влияние на Канта;
    3. 3) философия Спинозы;
    4. 4) идеи английских и особенно французских просветителей: особую роль сыграли немецкие переводы сочинений Гельвеция, Кондильяка и Гольбаха, материализм которых был соединен со спинозизмом.

    Лессинг

    Родоначальником немецкого Просвещения стал Готхольд Эфраим Лессинг (1729-1781). Апеллируя к разуму, он сосредоточивается, прежде всего, на его развитии, поиске истины, ибо владение, считает Лессинг, делает человека успокоенным, самодовольным. "Если бы творец держал в правой руке всю истину, а в левой – только вечно живой инстинкт, стремящийся к открытию, и если бы в то же время он угрожал мне проклятием за постоянное заблуждение и сказал мне: "Выбирай!", я кинулся бы смиренно к его левой руке и сказал: "Отец! Отдай мне то, что у тебя здесь; чистая истина принадлежит только тебе одному"". Утверждение разума, истины, по мнению Лессинга, связано с воспитанием личности. Причем здесь не нужна торопливость: медленное продвижение – залог прочности; кратчайшая линия – отнюдь не всегда прямая. Лессинг подчеркивает: прогресс личности, как и прогресс рода человеческого, беспределен. В качестве важнейшего фактора воспитания личности Лессинг рассматривает искусство.

    Разумеется, и в искусстве верховное начало он ищет в разуме. Вместе с тем он отнюдь не сводит красоту, прекрасное лишь к рациональному идеалу. Высшим идеалом красоты, по Лессингу, является красота человека в его свободном, совершенном духовном и физическом развитии. Однако, полагает он, изображение прекрасных тел, прекрасных форм – это прежде всего привилегия живописи и скульптуры; здесь художник, в сущности, не может отступить от идеала телесной красоты. В живописи и скульптуре гневная, яростная Венера – чистое противоречие, именно поэтому творцы античной скульптуры жреца Лаокоона и его сыновей, терзаемых змеями, чтобы не нарушать красоту и благородство форм, изображают их стонущими, но не кричащими. "Есть страсти и степени их выражения, чрезвычайно искажающие лицо и придающие телу такое ужасное положение, при котором совершенно исчезают изящные линии, очерчивающие его в спокойном состоянии. Древние художники избегали изображения этих страстей или старались смягчить их до такой степени, в какой им свойственна еще известная красота".

    Что же касается поэзии, то она, по мнению Лессинга, более свободна ("Лаокоон", 1766). В поэзии Венеру вполне можно представить и в образе фурии. Вергилий в "Энеиде" изображает Лаокоона кричащим, потому что это правда. Крик в поэзии не обезображивает героя, разумеется, если его изображение не самоцель, а средство достижения правды. Терсит у Гомера, Эдмунд и Ричард III у Шекспира – не исключительно злодеи, они отражают противоречивую правду жизни. Живопись описывает момент жизни, поэзия показывает жизнь в развитии. В поэзии даже тщательное описание не дает полноты образа. Когда итальянский поэт Лудовико Ариосто (1474-1533) в поэме "Неистовый Роланд" (1516) описывает Альцину, у него все-таки не складывается живой образ красавицы. Напротив, когда Гомер в "Илиаде" вместо описания красоты Елены показывает воздействие ее красоты на троянских старейшин, относящихся к Елене враждебно, как к виновнице войны, и, несмотря на это, испытывающих очарование ее красоты, – получается живой образ, яркое впечатление о могуществе красоты.

    Гете высоко ценил эстетические воззрения Лессинга. "Надо превратиться в юношу, – писал он, – чтобы понять, какое потрясающее впечатление произвел на нас Лессинг своим "Лаокооном", переселив наш ум из области туманных созерцаний в светлый и свободный мир мысли. Непонимаемое до того изречение Горация: "поэзия подобна живописи" было отброшено в сторону, и разница между видимой формой и слышимой речью объяснена. Художник должен был держаться в границах прекрасного, тогда как поэту... дозволялось вступать и в сферу действительности" ("Поэзия и правда", издана в 1811-1833).

    Винкельман

    Концепция Лессинга, как очевидно, противостояла учению основоположника классицизма в Германии Иоганна Иоахима Винкельмана (1717-1768). Анализируя с просветительских позиций историю античного искусства, он находил идеал в благородной, возвышенной скульптуре древнегреческой классики. Однако, обращаясь к образам искусства античной Греции, Винкельман трактовал их в духе стоицистской морали. Таков, например, Лаокоон: "Нам хотелось бы быть в состоянии переносить страдания также мужественно, как этот великий муж". По мнению Винкельмана, в греческом искусстве "прекрасная натура" – лишь внешняя оболочка "великой души". Причем, согласно Винкельману, живопись, также как и поэзия, может охватывать вещи, не имеющие чувственного характера; в этом собственно и заключается ее высшая цель.

    Лессинг, как было показано выше, иначе понимал художественный идеал греков; по его мнению, герои греков – люди из крови и плоти, им присущи и величие духа, и человеческие слабости. Таковы герои Гомера – Ахилл и Одиссей, герои Софокла и др. Если для Винкельмана человеческие пороки, страдания и боль – свидетельство отхода от идеала, то, согласно Лессингу, поскольку это важная сторона жизни, постольку она должна быть предметом, задачей и целью искусства.

    Важные мысли высказал Лессинг относительно общества, государства, религии. Он полагал, что общество, государство зависит от климатических условий, и поскольку это так, постольку государства имеют "совершенно различные потребности и способы их удовлетворения, следовательно, также совершенно различные привычки и нравы, следовательно, также и различные этики и различные религии". Лессинг решительно выступал за религиозную терпимость. Герой его поэмы "Натан Мудрый" (1779) Саладин заявляет: "Как христианин, как мусульманин – это все равно! Вот в этом же плаще или бурнусе, в тюрбане или в войлочной шляпе, как хочешь! Все равно! Я никогда не требовал, чтоб все деревья были одной корой покрыты". Все существовавшие и существующие религии, по мнению Лессинга, – продукт определенных исторических эпох. Ни об одной религии невозможно сказать, что она истинна или ложна: она истинна постольку, поскольку выражает потребность человека в естественной религии, и в то же время по мере развития человеческого духа становится ложной.

    Христианство – лишь ступень нравственной эволюции человеческого рода, стремящегося к идеалу гуманности. Лессинг был убежден, что люди достигнут такой степени просвещения и морального совершенства, когда уже мораль нс будет нуждаться в религиозном обосновании ("Воспитание человеческого рода"), что свободные люди будут в состоянии "устроить жизнь свою по-своему": "Уж кто не может решиться вдруг устроить жизнь свою по-своему, тот раб других навеки" ("Натан Мудрый").

    Гердер

    Выдающимся представителем немецкого Просвещения был Иоганн Готфрид Гердер (1744-1803). Гердер отрицает метафизические рассуждения, оторванные от опыта: это всего лишь плавание по воздуху без опоры, и оно редко приводит к цели. В этой связи он критикует Канта, отвергая его "чистый разум". Гердер считает, что разум нельзя рассматривать изолированно от ощущений, представления и воображения, без моральной оценки и т.п. Он возражает также против рассечения мира на "мир вещей" и "мир явлений". Пространство и время, полагает Гердер, не формы созерцания, а свойства самих предметов. Протяженность, длительность, сила – основные свойства самого бытия; причинность также не категория разума, а отражение в нашем разуме "становления", присущего бытию. Изучая природу, Гердер, в духе Ньютона и "докритического" Канта, пришел к выводу, что существуют простые, вечные и совершенные законы образования и движения планет.

    Человек, считает Гердер, – высший продукт эволюции природы. Животное всегда верно своему естеству, всегда следует необходимости, инстинкту. Человек лишен инстинктов, но развивает другую способность – мышление: благодаря мышлению он свободен и никогда не бывает завершенным. В этой связи Гердер отвергает какое-либо вмешательство сверхъестественной силы в естественный ход жизни человека, какие-либо попытки объяснять ход исторических событий вымышленными конечными целями. Мы не должны, пишет он, "отыскивать в исторических явлениях какие-то тайные, неизвестные нам предначертания". Философия "конечных целей" также нс несет истории никакой пользы: она удовлетворяла своих последователей не научными исследованиями, а иллюзиями; какую же пользу могла бы она принести для человеческой истории, цели которой расходятся в тысячи разных сторон? Вместо вопроса "для чего" следует ставить только один вопрос "почему?"; исследовать можно только действующие причины.

    Гердер решительно восстает против идеи о том, что цель истории – будущее совершенное человечество. В таком случае все поколения людей живут для последнего поколения. Человечество – общее понятие, если оно не воплощается в каждом отдельном человеке, каждом отдельном народе. Всякое событие в истории, культуре совершается не ради чего-либо другого, а ради самого себя. В истории людей нельзя указать ни определенной цели, ни прогресса. Человек существует для себя, для близких, а не для общества, государства. Семейные и другие привязанности людей внушаются природой; государство же нам чуждо; оно может отнять у нас даже самое ценное – право распоряжаться нашей собственной личностью. Каждый этап в истории – это не переходный этап к последующему, а самостоятельное звено: одновременно и цель, и средство. "Каждый народ имеет в себе масштаб своего совершенства, несравнимый с другими", – считает философ.

    Гердер не приемлет европоцентристский идеал. Дикарь, в кругу своей жизни самостоятельно пользующийся своим природным разумом, отнюдь не ниже современного европейца, который стоит на "помосте, выстроенном чужими руками, – трудом всего человечества". Культура – это совокупный результат достижений всех народов. Азия – родина скотоводства и земледелия, древнейших искусств и науки. Народы Двуречья и древнего Египта много достигли, помимо скотоводства, в развитии торговли и ремесел, в создании сложных ирригационных сооружений, они умели плавить металлы. Финикийцы первыми создали алфавит, изобрели стекло, чеканку металлов, хорошо обрабатывали ткани.

    Гердер высоко ценил культуру Средневековья, в частности архитектуру, ее готический стиль; он отмечал, что в это время бурно развивались ремесла, росли города, создавались университеты. Особенно больших успехов в развитии культуры достигли арабские народы: арабские ученые сохранили и приумножили античную научную традицию; арабские философы комментировали и развивали идеи Аристотеля; математики – идеи Евклида и Птолемея; врачи – Галена и Диоскорида. Арабские ученые оказали значительное влияние па европейскую науку, особенно на математику, астрономию, химию, медицину; от арабов Европа узнала о фарфоре, бумаге, порохе, магнитной стрелке, имевшей большое значение для развития мореплавания.

    Отвергая какое-либо уничижительное отношение к тем или иным народам, Гердер подчеркивал: предназначение рода человеческого – в смене сцен, культуры и нравов. Горе человеку, если ему не по душе та сцена, где он должен выступать, действовать, жить, но горе и тому философу, которому его сцена кажется единственной, а каждая предшествующая непременно представляется плохой! Если все разнообразные сцены составляют отдельные эпизоды развивающейся драмы, то в каждой из них обнаруживается иная, в высшей степени примечательная сторона человечества.

    Важно также отметить, что Гердер отнюдь не рассматривал прогресс человечества как прямой путь к свободе и счастью людей. Народы "расцветают" и "отцветают"; люди зачастую впадают в крайности – так качается маятник, попеременно падая то в левую, то в правую сторону. Порой кажется, что люди привязаны к колесу Иксиона, катят камень Сизифа, обречены на муки Тантала. Гердер почувствовал, что в зарождающемся буржуазном обществе превращающийся в машину человек не способен жить благородно, творить добро. Страх и деньги – главные пружины жизни людей. "Бедный город!" "Измученная деревня!" И все же мыслитель убежден: "Не пустая мечта надеяться, что всюду, где живут люди, когда-нибудь будут жить разумные, справедливые и счастливые люди – счастливые не своим личным, но общим разумом всего братского рода человеческого". Однако чтобы достичь такого состояния – состояния гуманности, являющегося сущностью и конечным предназначением человечества, – необходимо воспитание каждого человека, всего человеческого рода.

    В воспитании Гердер большое значение придает философии. По его мнению, философия должна быть философией здравого рассудка: вместо того чтобы объяснять логику и мораль, она должна в человеке развивать умственные способности и влечение к добродетели; вместо того, чтобы заниматься политикой, она должна воспитывать патриотов и граждан; вместо того, чтобы сообщать бесполезные метафизические познания, она должна доставлять человеку действительную отраду, находиться в непосредственной связи с его жизнью.

    Большую роль в воспитании человека Гердер отводил формированию художественного вкуса. Он считал, что художественный вкус – понятие историческое; оно зависит от географической и социальной среды, воспитания индивидуальных черт характера того или иного человека. Народы Востока в своих мифах представляли богов в виде безликих существ или мрачных чудовищ, что отражалось и на художественном мышлении этих народов. Боги Греции – воплощение человеческого совершенства, силы и красоты, поэтому красота была законом греческого искусства. Конечно, признает Гердер, существует и общечеловеческий идеал прекрасного, но он не начало, а итог развития культуры.

    По Гердеру, искусство всегда связано с действительностью и моралью. Всякое искусство имеет цель. Оно родилось из потребностей человека; "без потребностей и цели, а следовательно, без пользы, не бывает никакого дела, тем более немыслимо никакое истинно прекрасное искусство". И далее: "Искусство и музы существуют для того, чтобы воспитывать в человеке человека – иначе они только пустой хлам". В этой связи Гердер подверг критике Канта, Гете и Шиллера, которые, по его мнению, противопоставляли искусство действительности, жертвовали моралью ради красоты. Так, Гердер отверг кантовское "лишенное понятия, целесообразное без цели, эстетическое чувство". "Разве это не печально, что философия, именующая себя единственно возможной, приходит к необходимости отнять у нашего ощущения все понятия, у суждения вкуса – все основания для суждения, у искусств, имеющих дело с прекрасным, – всякую цель, тем самым превращая эти искусства в развлекательную или скучную обезьянью игру, а самую критику – в общеобязательное диктаторское суждение, лишенное причины и основания?" – пишет Гердер. Мы хотим, продолжает он далее, без "трансцендентального вкуса, принципы которого живут в сверхчувственном субстрате человечества, в абсолютно бессознательном", здесь, на этом свете, сознательно формировать наш вкус, познавать законы и аналогии природы и пользоваться искусством и наукой о прекрасном не для игры или идолопоклонства, но с радостной серьезностью для воспитания человечества.

    По мнению Гердера, прекрасное есть то, что нами охотно принимается, что достается нам в качестве подарка. Полезное, прекрасное нам приятны. В слове "приятное" объективное и субъективное значения сливаются воедино; в результате, краткости ради, объекту стали приписывать то, что, как всякий понимает, присуще только ощущающему субъекту. Например, обычно говорят: "О, какой приятный вечер! Какая приятная музыка!" Эти слова понятны каждому. Но их значение не трансцендентально, отнюдь не относится к общему вкусу, как полагает Кант. Прекрасное, красота – это чувство и способность суждения говорящего. У греков прекрасное то, что блещет красотой и одновременно возбуждает своим блеском и внешним видом: солнце, золото, мужество, подвиги, статная фигура. Отсюда, по мнению греков, прекрасное "трудно"; прекрасного немного; прекраснейшее – это превосходнейшее, высшее. Прекрасное и достойное, прекрасное и высокое сочетаются у греков; у них искусство не праздная игра, а своего рода "учитель" превосходнейшему. У Платона истинное, прекрасное и доброе (справедливое) переплетались в единстве. Так, в разговоре с Федром Сократ в конце беседы молится: "Добрый Пан и вы, прочие Боги этого святого места! Сделайте так, чтобы мой внутренний мир был прекрасен и чтобы мой внешний мир гармонически сочетался с внутренним. Богат только тот, кто мудр. Уделите мне лишь столько денег, сколько нужно человеку умеренному. Стоит ли нам просить еще о чем-нибудь, о друзья? Мне же достаточно и этой молитвы".

    По мнению Гердера, философы Средневековья (Августин, Боэций, Эриугена, Фома Аквинский), такие мыслители и поэты, как Данте, Петрарка, Дидро, Руссо, Монтескье, Шекспир, Мильтон, Поп и др., также стремились следовать благородным представлениям греков. Между тем Кант необоснованно, как полагает Гердер, настаивает на том, что "суждение вкуса должно быть эстетическим; что удовольствие от добра не есть прекрасное; что прекрасным является предмет наслаждения, свободный от всякого интереса; что красота есть то, что познается без понятия, как предмет необходимого наслаждения". По Гердеру, интерес есть то, что меня касается. Гельвеций, правда, необоснованно определял интерес как своекорыстие, но с интересом как пользой добродетель вполне совместима; со своекорыстием же, конечно, – никогда. Интерес присущ и красоте. Чтобы понравиться, поэт, художник, даже сама природа должны сначала нас заинтересовать. Интерес – это душа истины, добра и красоты. Интерес к прекрасному выводит меня за пределы моего "Я": я переполняюсь идеей, она возвышает меня надо мной самим.

    Итак, Гердер не принимает кантовское положение о том, что "чистое суждение вкуса должно быть независимо от чувственно-приятного и трогательного". Напротив, по его мнению, греки и римляне рассматривали чувственную прелесть как один из самых чистых божественных даров. Искусство, как и естественное удовольствие, стремится к наслаждению. И еще: вопреки Канту, считавшему, что суждения вкуса свободны от всякого понятия, что от понятий нет перехода к чувству удовольствия или неудовольствия, Гердер считает, ссылаясь опять-таки на греков, что понятие красоты, безусловно, существует: разум, безусловно, творит идею, образ красоты.

    Полемизировал Гердер и с Лессингом. В "Критических лесах" (1769) Гердер упрекает Лессинга в недостаточной историчности. Анализируя произведения греческого искусства, Лессинг неотчетливо представляет себе их историческое своеобразие, привносит в них черты, соответствующие нравам и психологии своего времени. Между тем в древнем мире отдельный человек был неразрывно связан с коллективом – семьей, родом, государством. Чувства, которыми он жил, не имели узколичного, субъективного характера, как у человека позднейших времен. Отсюда особое качество античного героизма, которое Лессинг не принял во внимание, утверждает Гердер. Далее: по мнению Гердера, Лессинг абсолютизирует особенности гомеровского эпоса, приписывая им свойство универсальных законов поэзии. Но в древней Греции были и лирики – Тиртей, Анакреон, Пиндар. И если душа гомеровского эпоса – действие, то душа лирики Анакреона – чувство, а оды Пиндара представляют образец поэтического живописания. Поэтому, подчеркивает Гердер, рассматривать законы развертывания гомеровского эпоса как всеобщие законы поэзии, значит утопить поэзию в море крови, вычеркнуть из истории ее множество имен "от Тир- тея до Глейма и от Глейма в глубь веков, до Анакреона, от Оссиана до Мильтона и от Клопштока до Вергилия".

    Что касается живописи, то и здесь, считает Гердер, есть движение. Живописец, скульптор так же как и поэт, должны учитывать динамику образа, иначе их изображения будут безжизненны. Живопись и поэзия отличаются друг от друга способом восприятия: "Живопись создает произведение, которое во время работы – ничто, после завершения ее – все; поэзия же насыщена энергией, здесь во время работы душа должна воспринимать все, а не начинать воспринимать тогда, когда работа уже прекращена... Если п поэзии я на протяжении всего изображения красоты ничего не чувствовал, то попытка представить ее в целом ничего мне не даст... Художник воздействует при посредстве образов, стремясь достичь иллюзии для взгляда, обнимающего сразу цельную картину; поэт же воздействует на душу, пользуясь духовной силой слов в процессе последовательного развертывания воображаемой картины".

    Что касается политических воззрений Гердера, то он, как уже отмечалось, последовательный противник государства. Государство, по его мнению, абстракция. Отдельные люди – вот главное. Не государство просвещает; оно – машина, лишенная разума. Отдельные люди трудятся, просвещаются и просвещают. Государство, власть не даруют ни талантов, ни добродетелей; они порождают и поощряют лишь притязания.

    Гёте

    Не был чужд идеям Просвещения и великий немецкий писатель, мыслитель и естествоиспытатель Иоганн Вольфганг Гете (1749-1832). Его жизненная позиция: разум, познание мира, любовь к человечеству, единение с ним. В итоговом философском сочинении – трагедии "Фауст" (1808-1832) Гете воплотил поиски смысла жизни. Гетевский Фауст – титан, исполин, стремящийся познать и покорить Вселенную. Но он отнюдь не бездушный, холодный покоритель мира, а страдающее существо; он знает, "что в мире все страдало всегда, как и теперь, и что счастливых мало". Фауст ощущает благость мира, разлитой в нем любви:

    Зови его, как хочешь:

    Любовь, блаженство, сердце, Бог!

    Нет имени ему! Все – в чувстве...

    Фауст – антипод Мефистофелю, презирающему человечество:

    Затем, что лишь на то, чтоб с громом провалиться

    Годна вся эта дрянь, что на земле живет!

    Не лучше ль было б им уж вовсе не родиться!

    В финале трагедии Фауст, познавший жизнь, более сдержанно апеллирует к целям, которые должен достичь человек:

    Слепец, кто гордо носится с мечтами,

    Кто ищет равных нам за облаками!

    Стань твердо здесь – и вкруг следи за всем:

    Для дельного и этот мир не нем.

    Что пользы в вечность воспарять мечтою!

    Что знаем мы, то можно взять рукою.

    Итог желаний Фауста таков:

    ...Жизни годы

    Прошли не даром; ясен предо мной

    Конечный вывод мудрости земной:

    Лишь тот достоин жизни и свободы,

    Кто каждый день идет за них на бой!

    И все же Фаусту нс хватает моральной ответственности. В сущности, по его вине погибают Филимона и Бавкида. Недостает сострадания у него и по отношению к Маргарите. Гете, конечно, прав: не в меру чуткая совесть, высокая оценка своего нравственного "Я" делают людей ипохондриками, если эти чувства не уравновешивает энергичная деятельность.

    Энергичная деятельность, не уравновешенная чуткой совестью, тем более может иметь опасные последствия. В данном случае "Фауст" – своеобразное предсказание трагедии немецкого духа, немецкого народа. Об этом предостерегал, например, К. Г. Юнг (1875-1961): "Фауст представляет собой символ, не просто семиотический знак (или же аллегорию) чего-то давно известного, но выражение чего-то изначально действующего в немецкой душе, чему Гете должен был помочь появиться на свет... За то, что Фауст мог "чувствовать себя на шесть тысяч футов по ту сторону добра и зла", за то, что он ускользнул от Мефистофеля, сто лет спустя пришлось нести кровавую расплату" ("Psychologie und Dichtung"), О союзе Фауста с Мефистофелем как символе судьбы немецкого народа писал и Томас Манн (1875-1955) в своем романе "Доктор Фаустус. Жизнь немецкого композитора Адриана Леверкюна, рассказанная его другом" (1947). Андриан Леверкюн, заключивший союз с дьяволом, сделал глобальный вывод: "доброго и благородного – того, что зовется человеческим – этого быть не должно".

    Очень важный вывод Гете заключается в следующем: как в природе, так и в обществе развитие есть результат медленных, постепенных, но постоянных изменений, постоянных перемен. Гете защищал идею естественной эволюции; утверждал, что человек происходит от обезьяны. Конечно, он был осторожен: в 1784 г. он обнаружил межчелюстную кость в черепе человека, отсутствие которой рассматривалось бы как доказательство невозможности установить какую-либо анатомическую связь между животными и человеком, но не сделал об этом публичного сообщения. Верный друг Гете, Ф. Шиллер, больше всего ценил в мировоззрении Гете именно этот методологический принцип – подход к природе как целому. Так, он писал Гете: "Вы берете всю природу в целом, чтобы пролить свет на частное, во всеобщности явлений природы Вы ищете основу для объяснения индивида. Шаг за шагом восходите Вы от простейшей организации ко все более усложненным, чтобы под конец вывести генезис самой сложной организации, человека, из элементов всего мироздания".

    Гете рассматривал человека как цельное природное и духовное существо, единство разума и чувств. В своих произведениях – пьесе "Гец фон Берлихинген" (1771), романе "Страдания молодого Вертера" (1774) и особенно в трагедии "Фауст" Гете воспел богатство, полноту человеческих чувств. Он показал, что высокомерие интеллекта ведет к несвободе, утрате гуманности; человек, забывший о душе, предается магии, черту.

    Гете особенно высоко ценил искусство древней Греции. Он считал, что древние изображали жизнь, природу; современные авторы изображают эффект. Древние описывали ужасное, приятное; современники Гете описывают ужасно, приятно. У наших современников, пишет Гете, фальшь, напыщенность, преувеличение. Гете подчеркивает: законы искусства объективны, их суть – подражание природе. Манера – это, конечно, проявление индивидуальности художника, по его стиль всегда должен выступать как постижение сущности, смысла бытия объекта.

    Шиллер

    Очень интересны взгляды немецкого поэта, драматурга и теоретика искусства Иоганна Фридриха Шиллера (1759– 1805). Примечательно, что Шиллер критиковал Канта за то, что он разрывал долг и наслаждение, моральное совершенство связывал с аскетизмом. По мнению Шиллера, чувственная природа человека органично связана с духовной; ни разум, ни чувства не должны подавлять друг друга. Более того, тот, в ком соединяется природа и нравственность, выявляет более высокую нравственную ценность, чем тот, кто не достигает этой гармонии, считает Шиллер.

    Оценивая положение человека в Германии, да и во всем мире, Шиллер отмечал: "...Человек пробудился от долгой бесконечности и самообмана, и упорное большинство требует восстановления своих неотъемлемых прав. Однако он не только требует их... Он восстает... Здание естественного государства колеблется, его прогнивший фундамент оседает, и, кажется, явилась физическая возможность возвести закон на трон, уважать, наконец, человека как самоцель и сделать свободу истинной основой политического союза". К сожалению, признавал Шиллер, "Тщетная надежда! Недостает моральной возможности, и благоприятный миг встречает невосприимчивое поколение".

    Шиллер убежден, что причина бед "не в вещах", а именно в "душах человеческих": "Всякое улучшение в политической сфере должно исходить из облагорожения характера, но как характеру облагородиться под влиянием варварского государственного строя?" Однако такое средство есть: этоискусство, его бессмертные образы. "Путь к свободе ведет только через красоту", – пишет Шиллер. В принципе вывод, что искусство ведет к утверждению новых, высоких форм жизни в Космосе, – чисто немецкий. Он типичен для Лессинга и Винкельмана, Гете, Гельдерлина, Жана Поля и Новалиса, Бетховена и Вагнера. И, конечно же, для Шиллера. По мнению Шиллера, искусство сделало человека. Природа с самого начала сделала человека не лучше, чем все другие вещи, но он, благодаря разуму, дело нужды превратил в свой свободный выбор, от физической необходимости поднялся к моральной свободе. Из элементов, которые ему дает природа, он творит новые вещи. Он творит не просто по законам природы, но по законам красоты. Наука как стремление познать, согласно Шиллеру, также возникает под непосредственным воздействием эстетического чувства. Философия, по Шиллеру, выступает как наука и искусство: она суть художественная обработка действительности. Красота – это не просто свойство предмета, а состояние субъекта: красота – это форма, поскольку мы ее рассматриваем; красота – жизнь, поскольку мы ее чувствуем. Одним словом, красота одновременно есть и наше состояние, и наше дело.

    С точки зрения нравственной природы, Шиллер выделяет два типа человека: реалист и идеалист. Реалист оценивает вещи по их полезности; идеалист – по их достоинству. Реалист старается осчастливить то, что любит, идеалист – облагородить. "Поэтому реалист в своих политических тенденциях преследует как цель благосостояние, хотя бы ценой известного ущерба для моральной самостоятельности народа, а идеалист имеет прежде всего свободу, рискуя для нее и благосостоянием. Высшая цель первого – независимое положение, высшая цель второго – независимость от всякого положения, и это характерное различие можно проследить во всем мышлении и деятельности обоих". Вместе с тем, по Шиллеру, и тот и другой не отвечают идеалу цельной личности: "Идеалист, правда, более благородное, но зато несравненно менее совершенное существо; его судьба не так хороша. Мало того, что он часто бывает в разладе со счастьем, потому что не заботится о том, чтобы не упустить благоприятный случай, – он бывает в разладе и с самим собой; его нс могут удовлетворить ни его знания, ни его деятельность; то, чего он требует от себя, есть бесконечное, – но ограниченным является все, что он совершает. Реалист же обычно кажется менее благородным, но зато гораздо более совершенным, ибо проявление великой мощи уже заключает в себе благородство, но совершенство заключается в выдержанном единстве целого, а также в реальном деянии".

    Что касается непосредственно сути искусства, то его задача, по Шиллеру, – превращать реальную действительность в идеальную. Подлинная красота живет в творческих силах самой природы. Поэт должен посредством идеи овладеть материальной природой, соединить идею и действительность. Величие человека, подчеркивал Шиллер, состоит в том, чтобы дух освободить, свободу и разум утвердить, к истине, добру и красоте в себе стремиться и другим их нести. Когда Шиллер умер, Гете, сказал: "Я стал ничем".

    В России также очень уважали и любили Шиллера. В частности, А. И. Герцен (1812-1870) писал: "Кто теряет вкус к Шиллеру, тот или стар, или педант, очерствел или забыл себя". Как можно не любить поэта, который так верил в чистоту и красоту человеческого сердца:

    Да! Чистое чернится не впервые,

    И доблесть в прах затоптана стократ.

    Но не страшись! Еще сердца людские

    Прекрасным и возвышенным горят.

    Ф. М. Достоевский высоко ценил Шиллера как гуманиста, борца с насилием и несправедливостью: "Французский конвент 93 года, посылая патент на право гражданства au poete allemand Schiller, l'ami de l'humanite, хоть и сделал тем прекрасный, величавый и пророческий поступок, но и не подозревал, что на другом краю Европы, в варварской России этот же Шиллер гораздо национальное и гораздо роднее варварам русским, чем не только в то время во Франции, но даже и потом, во все наше столетие, в котором Шиллера, гражданина Французского и l'ami de l'humanite, знали во Франции лишь профессора словесности, да и то не все, да и то чуть-чуть. А у нас он, вместе с Жуковским, в душу русскую всосался, клеймо в ней оставил, почти период в истории нашего развития обозначил" ("Дневник писателя", 1876).

    Исследуя творчество Гете и Шиллера, выдающийся венгерский литературовед и философ Дьердь Лукач (1885- 1971) отмечал, что они возглавили в Германии то духовно-идеологическое направление, которое "стремилось к слиянию культурной верхушки буржуазии и дворянства на основе постепенной демократизации социально-политической жизни Германии. В известном смысле можно сказать, что оно стремилось к социальным результатам 1789 года, по без революции".

    Э. В. фон Чирнхауз: ars inveniendi как вера в разум.

    Среди тех, кого можно считать предшественниками Просвещения в Германии, следует упомянуть Эренфрида Вальтера фон Чирнхауза, Самуэля Пуфендорфа и Христиана Томазия. Чирнхауз (1651-1708), выходец из знатной моравской семьи, изучал математику, физику и философию. С 1675 по 1678 г., много путешествуя, он побывал в Голландии, Англии, Франции и Италии; во время путешествий познакомился с Гюйгенсом, Ньютоном, Коллинзом, Спинозой и Лейбницем. Его самое значительное большое сочинение - "Исцеление ума, или Общие наставления в искусстве открытия" (Medicina mentis sive artis inveniendi praecepta generalia, 1687), где автор предлагает на базе математической модели ars inveniendi, искусство истины. Это знание должно основываться на опыте, понимаемом, вслед за Декартом, как внутреннее озарение. Вот очевидные истины, на базе которых, по мнению Чирнхауза, формируется знание:

    1. 1) мы осознаем многие веши - что нам нравится и что не нравится (отсюда понятия добра и зла и основы этики);
    2. 2) некоторые вещи доступны нашему восприятию, другие - нет;
    3. 3) с помощью внутренних и внешних чувств мы создаем образ внешних объектов. Чирнхауз убежден, что эти факты внутреннего опыта, воспринятые как основные принципы дедукции и систематически развитые, могут привести к методу, полезному во всех науках. Веру в человеческий разум цементировал идеал всеобщего знания.

    Самюэль Пуфендорф: естественное право и проблема разума

    Самюэль Пуфендорф (1632-1694) преподавал в университете Гейдельберга, на кафедре "естественного и международного права". Затем он переехал в Лунд, где создал наиболее значительное произведение "О естественном и международном праве" (De jure naturae and gentium, 1672). Пуфендорф был лютеранином, с элементами волюнтаризма. Он начал с принципа, в соответствии с которым естественное право это разумное право, поэтому оно не может основываться на религиях, различных у разных народов: право - это "правило действий и отношений между людьми не в качестве христиан, но в качестве людей". Пуфендорф убежден, что на этой основе можно создать науку о праве, такую же точную, как физика. Доктрина естественного права Пуфендорфа, эклектичная по сути, объединила в себе элементы учений Гроция (идею рациональности и социальности человеческой природы) и Гоббса (идею пользы как двигателя всех действий), но не избежала недостатков, гнездящихся в ее философских основах, неточностей и даже противоречий.

    Христиан Томазий: различие между правом и моралью

    Для сторонников доктрины естественного права "естественное" означало "рациональное", или, лучше, "несверхъестественное". Человеческий разум, а не Откровение, стал критерием истины во всех видах человеческой деятельности и, следовательно, юридических норм. Это глубокое убеждение ясно просматривается в творчестве Христиана Томазия (1655-1728). Родом из Лейпцига, решительный борец с консерватизмом (он шокировал общественность Лейпцига тем, что читал лекции не на латыни, а на немецком языке), Христиан Томазий был вынужден покинуть Лейпциг и переехать в Берлин, откуда впоследствии перебрался в Галле. Здесь он написал "Установления Божественного законотворчества" (Instutiones jurisprudentiae divinae, 1688). В первые годы пребывания в Галле увлекся пиетизмом, но к началу XVIII столетия, под влиянием Лок-ка и сенсуалистов, Томазий склонился к идеям Просветительства, о чем свидетельствуют его "Основы права естественного и международного" (Fundamenta juris naturae et gentium, 1709). Если в "Установлениях" Томазий определяет естественное право как "Божественный закон, записанный в сердцах людей, обязывающий их делать то, что по необходимости согласуется с природой разумного человека, и воздерживаться от того, что противно этому", то в "Основах" он заявит, что "рассуждения спокойного духа" устанавливают право и "все моральные наставления". Но наиболее важно в учении Томазия различение и определение самостоятельной категории юрисдикции. Томазий различает юридическое понятие - justum (справедливое), моральное - honestum (честное) и социальное (или общественно-условное) - decorum (приличное). Юридическое justum отличается от морального honestum интерсубъективностью в том смысле, что оно относится к действиям по меньшей мере двух людей. Интерсубъективность и внешняя природа - недостаточные характеристики, чтобы отграничить justum не только от honestum, но и от decorum, ибо и honestum и decorum обладают признаком интерсубъективности. Томазий выдвигает поэтому еще одну характеристику justum: "К decorum нельзя принудить, а если принужден, то нельзя говорить о decorum. Юридическое обязательство всегда имеет внешнее происхождение и предполагает принуждение со стороны других людей". Итак, интерсубъективность и принуждение - вот специфицирующие характеристики права. Поскольку личные, моральные и религиозные убеждения, не подлежат насилию, Томазий допускает и защищает свободу мысли и религии. Понятно, почему Томазию, философу не столь крупного масштаба, традиционно отводится значительное место в истории права: он предвосхитил идеи, - которые, хотя и с иными философскими обоснованиями, мы встретим позднее у Канта - об отличии права от морали, идею свободы, перешедшую из теории в область реформаторского действия.

    Пиетизм и его связи с Просвещением

    Невозможно понять культурную среду, в которой развивалось немецкое Просвещение, без пиетизма, религиозного движения, которое Ладислав Миттнер (в "Истории немецкой литературы") охарактеризовал как связующую ткань немецкой культуры эпохи Просвещения до Гёте. Протестантизм, будучи слишком рационалистичным, не учитывал мистико-сентиментальных потребностей верующих, интимного характера веры. И к концу XVII в. под влиянием "Коллегии благочестия" (Collegia pietatis), основанной Филиппом Якобом Шпенером во Франкфурте-на-Майне в 1670 г., повсюду стали возникать тайные общества, "церкви сердца"; встроенные в "каменную церковь" ортодоксии ("церковка в церкви"). Они противопоставляли себя, практикуя личное переживание Бога и строительство церкви. Этого официальная церковь не одобряла, более того, часто осуждала и сурово преследовала. Пиетизм и Просвещение связывали сложные отношения: "эмоциональность" сторонников пиетизма не могла не столкнуться с "рациональностью" просветителей; и тем не менее раннее Просвещение обрело в пиетизме мощного союзника. Основные задачи пиетизма таковы а) полемика с догматами господствующего ортодоксального лютеранства; б) отстаивание свободы личности; в) примат практической веры перед схоластической теологией. Томазий был тесно связан с философами и теологами - сторонниками пиетизма из "галльского кружка" (Гундлингом - учеником Томазия, Будде, Ланге, Рюдигером, Шперлеттом).

    Пиетизм (корни которого уходят в мистические секты, отколовшиеся от лютеранства, и который имел точки соприкосновения с движениями анабаптистов, квакеров, методистов, французского квиетизма и мистикой французских и испанских иезуитов) достиг своего расцвета в Галле в 1706 г. в деятельности Августа Германа Франке, проповедника суровейшей пенитенциарной дисциплины и основателя образцовых воспитательных институтов (1702), которые вызвали восхищение всей Германии. Именно в результате деятельности Франке Вольф был изгнан из Галле. В своем "Рассуждении о практической философии китайцев" Вольф дерзнул поставить в череде пророков Конфуция рядом с Христом. В результате интриг Франке Вольф, обвиненный в публичном оправдании солдат-дезертиров, был изгнан из Галльского университета. В 1723 г. галльский пиетизм, официально поддерживаемый прусским правительством, восторжествовал и удерживался до тех пор, пока в 1740 г. не был полностью изгнан королем-философом Фридрихом II.

    Фридрих II и политическая ситуация

    Упоминание о Фридрихе II требует хотя бы краткой обрисовки политической ситуации. Германия была истощена Тридцатилетней войной, и мощная французская монархия постоянно угрожала ее независимости. Триста княжеств, на которые была поделена Германия, тормозили продвижение буржуазии, хотя она и сумела достичь определенных успехов в экономике и торговле. Эти успехи подталкивали буржуазные круги к попыткам иного распределения политической власти. Отсутствие политического единства, территориальная и политическая раздробленность страны, старые привилегии и пошлины на товары на границах отдельных "государств", мешая энергичному развитию буржуазных отношений, несмотря на требования, выдвигаемые перед патерналистскими властями. Ситуацию спас король Пруссии Фридрих II, меценат философов, внимающий их советам. Впрочем, реформы, проведенные Фридрихом II, оказались более формальными, нежели существенными.

    "Энциклопедия знания" Христиана Вольфа

    Христиан Вольф, наиболее выдающийся представитель немецкого Просвещения, родился в Бреславле в 1679 г., учился в местной гимназии, где не стихали споры между католиками и протестантами. Позже он продолжил обучение в Иене, занимаясь математикой и философией Декарта. Перебравшись в 1702 г. в Лейпциг, он защитил там докторскую диссертацию "Об общей практической философии, описанной по математическому методу" (De philosophia practice, universali methodo mathematico conscripta). За этой работой в 1704 г. последовала "Алгебраическая диссертация о дифференциальном алгоритме бесконечно малых величин" (Dissertatio algebrica de algoritmo infinitesimali differentiali). В "Ученых записках" (Acta eruditonun), сотрудничал Лейбниц, Вольф в 1704 г. послал ему свою "Диссертацию". Лейбниц ответил длинным письмом, полным комментариев. Так началась переписка между Вольфом и Лейбницем; обмен письмами продолжался вплоть до смерти Лейбница в 1716 г. В 1706 г. при поддержке Лейбница Вольф получил кафедру математики в Галле, где впоследствии читал лекции и по философии.

    В 1710 г. выходит его работа "Первые основания всех математических наук" в четырех томах, где есть сведения не только по математике, но и по механике, артиллерии и т.д. Математике посвящены и другие работы Вольфа - "Основы всеобщей математики" (Elementa matheseos universae, 1713-1715) и "Математический лексикон" (Lexicon mathematicum, 1716). Необходимо заметить, что из логики Лейбница Вольф устраняет важные логико-формальные аспекты, сводя ее к силлогистике. Это направление станет господствующим в немецком Просвещении, которое, за исключением математика Ламберта, оставит в тени комбинаторику Лейбница. Идея mathesis universalis Лейбница теряет у эпигонов XVIII в. метафизическо-онтологический план.

    Первое философское сочинение Вольфа датируется 1713 г. - это "Разумные мысли о силах человеческого рассудка и их исправном употреблении в познании истины". К 1728 г. книга выдержала уже пять изданий общим тиражом более восьми тысяч экземпляров (после чего последовало еще девять изданий, вплоть до смерти Вольфа в 1754 г.), став учебником, получившим наибольшее распространение среди образованных людей и применяемым почти во всех университетах и школах, в которых двенадцать кафедр возглавляли приверженцы учения Вольфа. Разрабатывая систему, Вольф пишет на немецком языке, позднее - на латинском, желая быть "наставником всего человеческого рода". На деле, однако, его главная заслуга состоит в анализе философского языка. Добрая часть философской терминологии XVIII-XIX вв. сложилась под влиянием определений и характеристик Вольфа и сохранилась в научном обиходе вплоть до наших дней.

    Априорный анализ понятий, наблюдения и опыта приводит к рациональной эмпирической науке. С другой стороны, из разграничения теории и практики, знания и действия рождается различие теории и практических наук. На базе этих двух различительных критериев Вольф вырабатывает, основываясь на философии Декарта и, главным образом, Лейбница, настоящую энциклопедию знания. Выделяются следующие теоретические науки: онтология, космология, рациональная психология, естественная теология. Практические науки: практическая философия и естественное право, политика, экономика; эмпирико-теоретические науки: эмпирическая психология, телеология, догматическая физика; практико-эмпирические науки: технические дисциплины, экспериментальная физика. Логика является пропедевтикой ко всей системе наук. Она опирается на два принципа - непротиворечия в теории и достаточного основания для эмпирических наук.

    Вот список научных трудов Вольфа. На немецком языке, помимо уже упомянутых "Разумных мыслей о силах человеческого рассудка": "Разумные мысли о Боге, мире и душе человека" (1719), "Разумные мысли о человеческих действиях" (1720), "Разумные мысли об общественной жизни людей" (1721), "Разумные мысли о действиях природы" (1723), "Разумные мысли о целеустремленности естественных вещей" (1724), "Разумные мысли о частях людей, животных, растений" (1725). А вот список сочинений, написанных на латинском языке: "Рациональная философия, или Логика" (Philosophia rationalis sive Logica, 1728), "Первая философия, или Онтология" (Philosophia prima sive Ontologia, 1729), "Общая космология" (Cosmologia generalis, 1731), "Эмпирическая психология" (Psychologia empirica, 1732), "Рациональная психология" (Psychologia rationalis, 1734), "Естественная теология" (Theologia naturalis, 1736-1737), "Всеобщая практическая философия" (Philosophia practica universalis, 1738-1739), "Естественное право" (Jus naturae, 1740-1741), "Международное право" (Jus gentium), "Моральная философия" (Philosophia moralis, 1750- 1759).

    По мнению Вольфа, онтология - это наука о возможных формах бытия. Такова аристотелевско-схоластическая метафизика (с понятиями субстанции и причины). Вольфианская теодиция основана на космологическом доказательстве (Бог - высший разум, оправдывающий порядок мира) и отклоняет онтологическое и телеологическое доказательства. "Оптимизм и рационализм соединились в концепции мира Вольфа; мир предстает как огромная машина, совершенствование которой следует искать во всеобщей гармоничной взаимозависимости частей. Механический детерминизм, который управляет миром, не исключает ни человеческой свободы, ни Божественного вмешательства. Мир в том, что касается его существования, случаен; Вольф с осторожностью допускает присутствие в космосе сверхъестественного и связанного с чудом, поскольку это всегда - наслоение на естественный порядок, установленный Божественной мудростью" (Б. Бьянко). По мнению Вольфа, отношения между душой и телом регулируются заранее установленной гармонией, и здесь он также следует за Лейбницем. Но в этико-политическом плане Вольф значительно расходится с Лейбницем, "как потому, что он подчеркивает независимость этических норм от любых теологических соображений, так и потому, что в политике и экономике он чувствует смену эпох и предвидит вмешательство государства в экономику и усиление власти" (М. Даль Пра).

    Цель философии, для Вольфа, - человеческое счастье; а человеческое счастье и прогресс человечества неотделимы от познания; а последнее недостижимо без "философской свободы", т.е. невозможно без свободы мысли. "Стиль Вольфа не так изящен, как у французских философов, и не столь обстоятелен, как у здравомыслящих англичан, однако вклад Вольфа в культуру Просвещения значителен, особенно благодаря примененному им методу анализа, как рационального, так и эмпирического, наводящему порядок во всех областях знания" (М. Даль Пра). Вот как Вольф объясняет свою точку зрения: "В философском методе не следует применять термины без четкого определения и считать верным то, что не было убедительно доказано; в высказываниях нужно с одинаковым тщанием определять как субъект, так и предикат, с помощью которых объясняется то, что следует за ними".

    Александр Баумгартен и обоснование эстетической систематики

    Александр Готлиб Баумгартен родился в Берлине в 1714 г. и умер во Франкфурте-на-Одере в 1762 г. В 1730 г. он приехал в Галле; начал изучать философию Вольфа. К 1735 г. относится публикация его дипломной диссертации, озаглавленной "Философские размышления о некоторых предметах, относящихся к поэме" (Meditationes philosophicae de nonnullis ad poema pertinentibus), где уже угадывается ядро теории, которую Баумгартен изложит в двух томах "Эстетики" (1750-1758). В 1739 г. Баумгартен опубликовал "Метафизику", которая до 1779 г. выдержала семь изданий; в 1766 г. она была переведена с латинского на немецкий язык Георгом Фридрихом Мейером (1718-1777), учеником Баумгартена. Кант отозвался об этой работе как о "наиболее полезном и основательном из всех учебников такого рода". Сам Кант использовал его в своих лекциях. "Метафизика" Баумгартена - "компендиум из тысячи параграфов вольфианскои теории, написанный сухим и лаконичным стилем, несомненно, полезен как базовый текст для университетских занятий". "Метафизика, - пишет Баумгартен, - это наука о первых принципах человеческого познания. Составными частями метафизики являются онтология, космология, психология и естественная теология". И если "онтология - наука о наиболее общих предикатах сущего", то "общая космология - наука об основных предикатах мира, она носит эмпирический характер, когда опирается на опыт, и рациональный - когда опирается на понятие мира". Со своей стороны, "психология - наука об общих предикатах души"; она "носит эмпирический характер, когда извлекает свои постулаты из опыта, и рациональный - когда выводит их с помощью длинной дедуктивной цепочки из понятия души". Наконец, естественная теология - "наука о Боге, в той степени, в какой может быть понята без веры, она включает: понятие Бога и Его действия". Как можно видеть из этого краткого резюме, метафизическая мысль Баумгартена в основном вращается в рамках вольфианскои парадигмы. Историческая заслуга Баумгартена прежде всего в том (как хорошо увидел Вундт), что он построил нечто вроде "моста" между схоластической метафизикой и кантианскими трансценденталиями, между реализмом с онтологической перспективой и логико-гносеологическим срезом структуры бытия.

    "Выдающийся аналитик", по оценке Канта, Баумгартен заложил философские основы эстетики. Эстетика (именно Баумгартен предложил этот термин: от греч. aisthesis - чувство) не может быть сведена к правилам создания произведения искусства или анализу его психологического эффекта. Эстетика - "наука о чувственном познании", и потому- низшая гносеология, поскольку занимается низшей способностью к познанию. Подчиненная способность готовит к совершенству чувственное познание, следовательно, необходимо тщательно изучить его законы, и, таким образом, эстетика становится "младшей сестрой логики" и заимствует у нее систематический характер. Параллелизм, установленный между эстетикой и логикой, и последовавший за этим системно-теоретический интерес к "эстетике" вышел далеко за пределы простого декора.

    Изменения связаны с новой антропологией. Чисто научного знания теперь недостаточно. Есть чувственное познание, и оно автономно, а не функционально. Уже Лейбниц, отмечает Кассирер, противопоставил "ясную" идею "отчетливой". "Ясная" идея достаточна для жизни, она делает возможной нашу первую ориентацию в чувственной среде; "отчетливая" идея дает адекватное знание вещей, ответ на "почему", не удовлетворяясь различением предметов по ощущаемым характеристикам. Эстетика, по Баумгартену, - наука о "ясных" и "смешанных" представлениях. Perceptio confusa (смешанное восприятие) "этимологически указывает на восприятие сплетения элементов, когда нельзя вычленить отдельные элементы из целого, следуя за ними изолированно". Эстетическая интуиция - независимое целостное познание чувственного. Оно означает видеть нечто, чувствовать, знать и понимать без почему. Вот как Кассирер пытается объяснить это: "Если на базе методов точной науки мы объясняем феномен цвета, разворачивая цвет в чистом движении, мы не только уничтожаем его чувственный аспект, но и устраняем эстетическое значение. Цвет как художественный образ, завоевание живописи, исчезает при физико-математической редукции; с чувственным опытом пропадет всякий след эстетической функции цвета. Эстетика занимается чувственным феноменом, не делая попыток перейти от него к "причинам", т.е. к чему-то совершенно иному. Обращение к причинам не объясняет эстетического содержания феномена, а разрушает его.

    Итак, мы видим, что Баумгартен - не только выдающийся аналитик, виртуоз схоластической логики, но и мыслитель, видящий границу этой логики: отчетливые идеи и принцип достаточного основания не имеют никакой власти в сфере чувственного познания. Красота пейзажа - не дело геолога: "Интуиция чистого созерцания пейзажа дана только мастеру, художнику или поэту. <...> Созерцающий образ забывает спросить о его "причине". <...> Отдаться чистой экспрессии и остановиться на этом необходимо, если мы хотим, чтобы феномен не выскользнул из рук". Для Баумгартена кроме логики, исследующей законы мышления, существует также эстетика - наука о законах чувственного познания; этим он восстанавливает философское достоинство чувственного. Баумгартен борется "за чистоту эстетической интуиции перед судом разума. Цель эстетики - узаконить внутренние возможности переживания, не подавляя их" (Э. Кассирер).

    Герман Самюэль Реймарус: натуральная религия против религии откровения

    Гамбургский философ Германн Самюэль Реймарус (1694-1768) изучал теологию, филологию и философию в Иене и Виттемберге. Посетив Голландию и Англию, с 1728 г. он начал преподавать восточные языки в гимназии Гамбурга. "Трактат о главных истинах христианской религии" (1754) написан в защиту естественной религии. В нем утверждается, что существование Бога, Создателя мира, реальность провидения и бессмертие души доказуемы. Противник религии откровения, Реймарус, однако, критикует французских материалистов, поскольку без религии нет морали и надежды на счастливую жизнь. С другой стороны, добавляет Реймарус, если без Бога нет мирового порядка, тогда единственное истинное чудо - творение и нет чудес позитивной религии, потому что Бог не исправляет свои творения. Если библейская религия выступает против естественной религии, значит, она ложна. Доказательства Реймарус приводит в "Апологии, или Сочинении в защиту разумных почитателей Бога". Эта работа впервые будет опубликована Лессингом под названием "Фрагменты из анонимного трактата". В этой работе Реймарус заявляет, что 1) единственная настоящая религия рациональна; 2) Откровение и позитивные религии должны быть отвергнуты. Рациональная религия учит долгу и страху перед Богом, а учение Христа, по своей сути, не что иное, как "практическая рациональная религия". Если устранить это моральное ядро, все остальное в христианстве - политика и обман (Иисус Христос и его последователи были политиками; крещение Христа также было сделкой между ним и Иоанном Крестителем, распятие стало событием, нарушившим политический план Христа, а воскресение - выдумкой учеников Христа после его поражения). Все это - относительно Нового завета. В Ветхом завете столько абсурда и злобы, что видеть в нем послание свыше было бы богохульством. Даже из того малого, что сказано об "Апологии", ясно, почему она растревожила покой спящих лютеран.

    Мозес Мендельсон и существенное различие между религией и государством

    Кристоф Фридрих Николаи (1733-1811) стал издателем курса популярной философии, цель которой - не критическая разработка проблемы, а формирование светского человека, общества и культуры как инструмента совершенствования в целях достижения успеха. Отсюда - общий оптимизм и вера в разум как фактор прогресса и лечения социальных болезней. "Среди просветителей Мендельсон отличается широтой интересов, элегантной ясностью стиля и благородством духа в решении этико-религиозных проблем".

    Мозес Мендельсон родился в Дессау в 1729 г. В 13 лет в Берлине он стал репетитором на службе у одного коммерсанта, а затем - управляющим. Познакомившись с Лессингом и Николаи, Мендельсон принимает участие в издательской деятельности последнего, публикуется в солидных журналах. В 1755 г. выходят его первые работы: "Философские диалоги" и "Поп-метафизик", написанные для представления на конкурсы, устраиваемые Берлинской академией. В том же 1755 г. появляются "Письма об ощущениях". В 1763, в год, когда Фридрих II освободил философа от социальных ограничений, в которых находилась еврейская община в Пруссии, Мендельсон публикует "Трактат об очевидности в метафизических науках". "Математика - наука о количествах, а философия - наука о качествах"; метафизическое познание "основано на разуме" и потому "заслуживает названия науки".

    "Федон" Мендельсона (1767) - переработка и модернизация платоновского диалога о бессмертии души. В пользу существования Бога он приводит онтологическое и космологическое доказательства, не отвергая и других. "Утренние часы" (1785) представляют собой нечто вроде резюме метафизических идей Мендельсона. Работа имеет подзаголовок "Лекции о существовании Бога". Из Библии Мендельсон перевел на немецкий "Пятикнижие" и Псалтирь. В защиту французских евреев в 1783 г. была написана работа "Иерусалим: о религиозной власти и иудаизме". В ней Мендельсон размышляет об отношении свободы совести и государства и видит решение в терпимости: религия и мораль не выносят принуждения. Религиозная унификация, по Лейбницу, невозможна, поскольку такая унификация потребовала бы юридической формулировки, апеллирующей к власти. Но, как пишет Мендельсон, религия и государство различны по сути: "Государство обязывает и вынуждает, религия учит и убеждает; государство вводит законы, религия - заповеди. Государство прибегает к физической силе, если это необходимо; сила религии заключается в любви и милосердии. Государство изгоняет неповинующегося, церковь принимает его в свое лоно. Право к принуждению люди получили в результате общественного договора, у религии его нет".

    А у Лейбница - монады. 

    18.07.2016, 10309 просмотров.


    Уважаемые посетители! С болью в сердце сообщаем вам, что этот сайт собирает метаданные пользователя (cookie, данные об IP-адресе и местоположении), что жизненно необходимо для функционирования сайта и поддержания его жизнедеятельности.

    Если вы ни под каким предлогом не хотите предоставлять эти данные для обработки, - пожалуйста, срочно покиньте сайт и мы никому не скажем что вы тут были. С неизменной заботой, администрация сайта.

    Dear visitors! It is a pain in our heart to inform you that this site collects user metadata (cookies, IP address and location data), which is vital for the operation of the site and the maintenance of its life.

    If you do not want to provide this data for processing under any pretext, please leave the site immediately and we will not tell anyone that you were here. With the same care, the site administration.