AAA
Обычный Черный

Кто не делится найденным, подобен свету в дупле секвойи (древняя индейская пословица)

версия для печатиВерсия для печати



Библиографическая запись: Анализ и оценка языка и стиля, ч. 1. — Текст : электронный // Myfilology.ru – информационный филологический ресурс : [сайт]. – URL: https://myfilology.ru//164/analiz-i-oczenka-yazyka-i-stilya/ (дата обращения: 28.03.2024)

Анализ и оценка языка и стиля, ч. 1

Анализ и оценка языка и стиля, ч. 1

Содержание

    Тема главы необычайна сложна. Строго говоря, анализ всех других сторон текста тоже шел через анализ языка и стиля.

    Анализ и оценку языка и стиля произведения можно условно разделить на две части.

    Первая — чисто творческая по характеру. Она связана с индивидуальными особенностями стиля произведения и автора. Очень хорошо сказал по этому поводу Эжен Ионеско в беседе «Между жизнью и сновидением» (Иностр. лит. 1997. N° 10):

    Вспомним и Пушкина: судить писателя по законам, им самим над собою признанным.

    Из этого следует, что нельзя к анализу и оценке языка и стиля очень многих произведений подходить только с общими, тем более стандартными, мерками.

    Вторая часть анализа оценки языка и стиля — менее творческая по характеру, чем первая, но тоже далеко не техническая, — касается соблюдения общих и частных требований к языку и стилю, того, что мы называем стилистическими нормами, грамматической и стилистической правильностью речи.

    С другой стороны, по мнению лингвистов, при анализе и оценке языка и стиля произведения надо принимать во внимание информационно-структурные качества текста (его логичность, связность и цельность, ясность, понятность и доступность) и качества тональные (правильность, чистоту и культуру речи).

    Но необычайная сложность и трудность работы редактора над языком и стилем не только в этом. Было бы ошибочно думать, что, улучшая язык, мы совершенствуем форму — и только. Работу над языком и стилем нельзя искусственно отделять от работы над содержанием. Это тоже работа над содержанием, ради более точного и глубокого выражения смысла или образа. Совершенствовать содержание текста невозможно иначе чем через слово. Любое изменение текста в чем-то меняет и содержание, вносит в него новые оттенки. «Одна и та же мысль меняется в зависимости от слов, которые ее выражают, — писал Б. Паскаль. — Мысли получают свое значение от слов, а не дают его словам» (Паскаль Б. Мысли. М., 1995. С. 289. № 789).

    Мы лишь условно, методически выделяем эту работу в некую самостоятельную часть.

    Читатель может, правда, спросить: ведь для названной выше второй части анализа языка и стиля редактору достаточно знать нормы и рекомендации практической (грамматической) стилистики? При чем тут методика редактирования текста?

    Действительно, анализ языка и стиля произведения, — предмет и область грамматической стилистики. Однако последняя не затрагивает практической методики этого анализа. Она учит, как правильно согласовывать сказуемое с подлежащим; объясняет, почему плохо повторять без специальной цели одинаковые или однокоренные слова, и т. д. Благодаря этой дисциплине редактор знает правила и нормы согласования и управления; знает, в каких случаях повторение одного слова оправданно и допустимо, и т. д. Но, даже хорошо зная все нормы и рекомендации стилистики, редактор на практике нередко не замечает и несогласованность, и другие языково-стили- стические погрешности. Более того, исправляя текст, он порой сам вносит подобные ошибки. Знание норм и рекомендаций оказывается, таким образом, нереализованным. Практическая стилистика не дает ответа на вопрос, как редактору методически построить свою работу над языком и стилем, чтобы не пропускать нарушений правил и рекомендаций стилистики. Прав Б. С. Мучник, который в своей книге «Человек и текст» (М., 1985) утверждает, что «основная трудность часто состоит именно в распознавании ошибки», имея в виду ошибку стилистическую. Вот почему в настоящее пособие и включена глава об анализе языка и стиля, посвященная главным образом методике этого анализа.

    Основные методические требования к анализу

    Соблюдая несколько основных выверенных на практике требований, которым должен удовлетворять анализ языка и стиля произведения, редактор выполнит свои задачи лучше и точнее, избегая существенных ошибок.

    Первое требование — начинать анализ с определения общих и специфических особенностей языка и стиля текста. Требование это, если вдуматься, имеет глубокие основания.

    Не определив функциональный стиль редактируемой работы, нельзя выявить необоснованные отклонения от него. Кроме того, определяя особенности языка и стиля произведения, редактор подготовляет почву для ясного осознания задач языково-стилистической критики текста — с чем бороться, что одобрять, что рекомендовать автору.

    Всегда полезно определить: что обедняет авторский текст, что делает его однообразным, какие свои стилистические погрешности автору свойственно не замечать, в чем сила и достоинства его стиля и т.д. И делать это лучше перед чтением с целью анализа и оценки стиля.

    Кроме того, каждому редактору, кто накопил даже сравнительно небольшой опыт, приходилось замечать, что стоило только ту погрешность, которая ускользала от внимания и оставалась не устраненной, увидеть раз-другой, как она начинала назойливо лезть в глаза и уже редко оказывалась упущенной. Поймав себя на «зевке», редактор невольно ставит себе целью не пропускать больше такого рода погрешности. Например, при неумеренном употреблении одного и того же, да к тому же неудачного, оборота (вроде особое значение получает), редактор, заметив это, при дальнейшем чтении непроизвольно преследует цель найти, не пропустить все такие обороты, чтобы посоветовать автору заменить их, дабы избавиться от однообразия языковых средств. При этом ему уже не приходится искать повторяющиеся обороты, его мозг реагирует на них так, как реагирует на прикосновение пальца к острому или горячему.

    Приведем несколько примеров.

    В книге М.М.Раковой «Русское искусство первой половины XIX века» (М., 1975) редактор явно не видел типичных для автора недостатков:

    • — злоупотребления оборотом играет роль и словом роль, вводимом к месту и не к месту («.. .отличительной чертой школы было увеличение роли работы с натуры»);
    • — глаголом получил («...именно в этот период синтез архитектуры и скульптуры получает свои наиболее яркие и совершенные решения...»; «Этот процесс... получает свое завершение»; «...лепнина получает... замкнутую композицию);
    • — словом решение («...много сходных черт находим мы в решении дома Хрущовых-Селезневых. Здесь особенно интересно асимметричное решение плана дома...»).

    Если бы редактор ставил перед собой задачу вскрыть типичные стилистические недостатки авторского текста, он бы убедил автора в том, что лучше их устранить.

    Есть языково-стилистические ошибки случайные для данного автора, а есть характерные. И если редактору удается выявить последние, то он берет их под критический прицел и, как правило, уже не упустит.

    Если автор, например, на протяжении одной страницы делает две одинаковые по типу ошибки, то, возможно, в этом его характерная слабость, и редактору нужно ее иметь в виду при чтении.

    Так, в одной рукописи редактор на протяжении одной страницы натолкнулся на такие однотипные погрешности в стиле:

    Сначала:

    Их [студентов] беседы занимают в романе не так уж много места, однако даже в них можно проследить, какую чудовищную мешанину представляют взгляды... этой части молодежи.

    Затем:

    Закономерно поэтому, что Кристоф, которому кажется, что он вырвался незамкнутой цели буржуазных отношений, на самом деле оказался замкнутым в новой цепи условностей... 

    Вот этого уже достаточно, чтобы сделать вывод: автор не чувствует неловкости повторяемых случайно одинаковых и однокоренных слов, снижающих качество стиля. Автор не слышит свой текст. Это, видимо, его слабое место. Надо быть начеку. Надо заставить текст звучать. Это нужно делать всегда, но в данном случае особенно.

    Беда, однако, в том, что редактор, случается, начинает подмечать типичную для автора стилистическую погрешность лишь к концу рукописи, и тогда ему приходится читать все сызнова, чтобы устранить эту погрешность везде и в ранее прочитанной части текста.

    Иногда же редактор, поглощенный целиком решением других задач критики текста, вовсе не замечает некоторых типичных погрешностей и спохватывается, когда уже поздно.

    Другое дело, если типичные ошибки автора определены заранее, при оценочном чтении. Тогда при шлифовочном чтении ничего не будет упущено.

    Но главное достоинство работы, начатой с определения особенностей языка и стиля произведения, конечно, в другом. Вряд ли можно без специального анализа, без специально поставленной цели по-настоящему понять источники совершенства и несовершенства авторского стиля, а значит, узнать, что же, собственно, надо делать автору и редактору, чтобы улучшить стиль. Тот, кто читал «Золотую розу» К. Паустовского, уже не сможет забыть описанный там эпизод с рассказом писателя Андрея Соболя.

    В 1921 г. Паустовский работал секретарем в одесской газете «Моряк». «Однажды,- рассказывает он, - Соболь принес в “Моряк” свой рассказ, раздерганный, спутанный, хотя и интересный по теме и, безусловно, талантливый.

    Все прочли этот рассказ и смутились: печатать его в таком небрежном виде было нельзя. Предложить Соболю исправить его никто не решался. В этом отношении Соболь был неумолим - и не столько из-за авторского самолюбия... сколько из-за нервозности: он не мог возвращаться к написанным своим вещам и терял к ним интерес.

    Выручил редакцию «корректор, старик Благов, бывший директор самой распространенной в России газеты ‘Русское слово", правая рука знаменитого Сытина». Он пришел поздно вечером к Паустовскому и предложил: «Вот что... Я все думаю об этом рассказе Соболя. Талантливая вещь. Нельзя, чтобы она пропала.

    <...> Дайте мне рукопись. Клянусь честью, я не изменю в ней ни слова. Я останусь здесь... И при вас я пройдусь по рукописи».

    «Благов кончил работу над рукописью только к утру. Мне он рукописи не показал, пока мы не пришли в редакцию и машинистка не переписала ее начисто

    Я прочел рассказ и онемел. Это была прозрачная, литая проза. Все стало выпуклым, ясным. От прежней скомканности и словесного разброда не осталось и тени. При этом, действительно, не было выброшено или прибавлено ни одного слова...

    - Это чудо! - сказал я.

    - Как вы это сделали?

    - Да просто расставил правильно все знаки препинания. У Соболя с ними форменный кавардак. Особенно тщательно я расставил точки. И абзацы. Это великая вещь, милый мой. Еще Пушкин говорил о знаках препинания. Они существуют, чтобы выделить мысль, привести слова в правильное соотношение и дать фразе легкость и правильное звучание. Знаки препинания - это как нотные знаки. Они твердо держат текст и не дают ему рассыпаться».

    Паустовский рассказал эпизод с Андреем Соболем для того, чтобы показать силу знаков препинания. А для нас этот эпизод интересен другим — редакторским талантом Благова, его умением увидеть языковые особенности произведения, понять, в чем сила и слабость авторского языка. Именно это позволило ему блестяще решить редакторскую задачу и дать, по словам самого Соболя, чудесный урок автору, который стал чувствовать себя «преступником по отношению к своим прежним вещам».

    Такого рода разбор поучителен не только для оцениваемой работы автора, но и особенно для его будущих работ.

    Есть еще одна причина первого требования и еще одна польза от него.

    Если редактору придется самому править авторский текст, то при соблюдении этого условия он лучше выполнит свою задачу, поскольку одно из требований к редакторской правке — пользоваться не своими, а авторскими языково-стили- стическими средствами (иначе правка будет выглядеть как заплата другого цвета, как нечто чужеродное). Для того же, чтобы перевоплотиться в автора, овладеть его лексикой, синтаксисом, его стилем мышления и речи, требуется исследование этого стиля, определение его специфических особенностей.

    В умении определять манеру автора можно поучиться у В. П. Боткина, который писал П. В. Анненкову о стиле историка Кудрявцева 07.03.1851:

    Ловко охарактеризовали вы книгу Кудрявцева и тонко подметили ее хорошие стороны. С вашим мнением я с удовольствием соглашусь, но прибавлю только, что у автора в то же время есть какая-то странная неохота прямо высказывать свою мысль: он всегда, подходит к ней исподтишка, помаленьку, выговаривает ее не вдруг. Такой процесс не столько служит для пользы читателя, сколько для личного удовольствия самого автора, который находится еще в медовом месяце исторического изложения и, как любовник, не наговорится с своею любезной. Книга получила от этого излишнюю длинноту, и длиннота лежит также и в мыслях, и в языке. Вас заинтересовало содержание, и вы этого не замечаете. Но надо желать, чтобы в следующих трудах автор приобрел более исторического стиля и определенности в исторических представлениях. Заметьте, какой мастер в этих отношениях Грановский. Разумеется, Кудрявцев ученее и трудолюбивее его и оставит по себе более прочные следы; но в нескольких страничках, из которых состоит ученая деятельность Грановского, будет больше таланта, чем во всех книгах Кудрявцева, хотя книги его будут несравненно полезнее. Но мистицизм и некоторая романтическая туманность, лежащая в его сознании, много повредят ему в исторических трудах, потому что отдалят его от практического взгляда на людей и события. Да и мьюли у него как-то все ложатся в немецкую, книжную форму. В книге его не чувствуется русского ума и русской манеры - так, как, например, чувствуется английский ум и английская манера в Маколее... я думаю, что надо стремиться к национальности и в науке (П. В. Анненков и его друзья. СПб., 1892. С. 566-567).

    Разве не извлек бы Кудрявцев пользу из такого редакторского по сути разбора его стиля В. П. Боткиным? Разве не помог бы этот разбор В. П. Боткину, случись ему быть редактором сочинений Кудрявцева, при правке текста сохранить стилистические особенности автора?

    Нужны ли еще доказательства справедливости первого требования к анализу языка и стиля?

    Второе требование — избегать субъективности в стилистических оценках, поправках, замечаниях. Одно из самых драгоценных редакторских качеств — умение отделить субъективные пристрастия от объективной необходимости стилистических исправлений в тексте. Беспристрастных к языку людей, пожалуй, не существует. И вот что нередко получается, когда автор не испытывает любви, допустим, к деепричастиям, а редактор их любит и охотно употребляет в собственных писаниях. Чуть отклонится автор от приятных редактору оборотов, как у редактора непременно возникнет острая потребность, прямо-таки непреодолимое желание подогнать авторскую речь под свой вкус. И притом с искренним ощущением: так лучше, так выразительнее, так проще и понятнее.

    Показательно ироническое описание первого дня собственной редакторской работы критиком Б. Сарновым в статье «Разбойник Мерзавио и редактор» в сб. «Редактор и книга» (М., 1962. Вып. 3) (см. выше, в подразд. 1.3, с. 30). Б.Сарнов объясняет случившееся с собой тем, что действовал под влиянием традиционного представления: «Ведь я редактор! Значит, я должен что-то вычеркивать, вписывать, править — одним словом, редактировать!» Правят, конечно, и по такой причине, но ведь желание заменить одно слово другим возникло стихийно, а не по сознательному намерению.

    Субъективность многих стилистических поправок и пристрастий вполне объяснима. Любой человек, читая текст, нередко мысленно переделывает его, приспосабливая для себя, чтобы лучше понять и тем более запомнить. Ведь психологически текст понимается благодаря тому, что свертывается в сокращенную и обобщенную схему, которая помогает усвоить общий смысл речи. При этом отдельные читатели воспринимают и понимают некоторые логико-синтаксические структуры лишь при дополнительной переделке. Редактору важно научиться понимать любые логико-синтаксические структуры и, если требовать отказа от какой-либо из них, то не потому, что она трудна для его, редактора, понимания, а потому, что не отвечает задачам издания или будет трудна для читателя.

    Но, к сожалению, мысленную переделку текста с целью приспособить его к собственному строю мыслей многие редакторы воспринимают нередко как результат недостатков авторского стиля. А недостатки, разумеется, должны бьггь устранены. Вот и возникает субъективная правка — переделка текста лишь по причине индивидуальных особенностей восприятия и мышления редактора: авторскую конструкцию он заменяет конструкцией более для него привычной, более ему приятной, слова непривычные и малознакомые — более близкими и знакомыми.

    Вот несколько таких невыдуманных поправок:

    Кверху ногами, — пишет автор. Вверх ногами, — поправляет редактор. Ему представляется, что так лучше, понятнее.

    Того и жди, — начинает фразу автор. Того и гляди, — «уточняет» редактор. Он привык к такому обороту и считает его более правильным.

    Ошибки возникают под влиянием разнообразных причин, но обычнее всего — когда мысль опережает руку, — объясняет автор.

    «Обычнее всего? — недоуменно спрашивает сам себя редактор. — А можно ли так писать?» И жирной чертой зачеркивает слово обычнее, заменяя его словом чаще. Обычнее всего — такого сочетания ему встречать не приходилось, и, хотя никаких нарушений законов языка тут нет, он исправляет его, применяя тот, в безошибочности которого уверен на все сто процентов. Так проще и надежнее.

    В чаянии привести к единству, — выражает свою мысль автор, выбирая слово, характерное для своей манеры.

    В надежде привести к единству, — исправляет редактор.

    Так нелюбимые, незнакомые слова последовательно и неизменно замещаются словами привычными, любимыми, знакомыми.

    У редактора и автора могут быть разные стили мышления и речи. Например, автор пишет грамотно, ярко, точно, но с неторопливой обстоятельностью, многоречиво (случай историка Кудрявцева, см. выше), редактор же тяготеет к лапидарному стилю, или автор красочен и живописен, а редактору импонирует строгий, суховатый язык. Как быть? Единственный путь для редактора — преодолеть себя, критиковать автора не за манеру, а за неудачное ее использование. И ни в коем случае не переписывать, не перелицовывать текст.

    Иногда субъективность оценок стиля — от недостатка знаний у редактора и чрезмерной осторожности. Так, редактор порой забывает о многозначности слова и расценивает как ошибку употребление слова в значении, которое не совпадает с хорошо ему известным. Именно этим можно объяснить курьезное замечание редактора на полях одной рукописи возле места, где автор сообщает о том, что маточному молочку посвящено много работ: «...посвящать работы можно только живым людям, но не неодушевленным предметам», — безапелляционно заключает редактор. Сразу два надуманных ограничения: только людям и только живым. Хотя загляни редактор в толковый словарь русского языка, он увидел бы, что у глагола посвящать не одно, а три значения, среди которых и такое: «затратить на какое-либо дело, занятие и т.п.» и пример: «...ему лучше всего было посвятить себя кабинетным занятиям. Куприн».

    Другой редактор в фразе Как оградить детей от инфекции? — подчеркивает слово оградить, ставя вопрос, видимо, потому, что приемлет только одно значение этого глагола, буквальное — обносить оградой, забывая о переносном — оберечь, предохранить, отделить от чего-нибудь.

    Конфуз с более сложным случаем многозначности слова испытал хорошо знакомый автору редактор, который стал заменять в рукописях слово качественный (в значении «хорошего качества») словом доброкачественный или высококачественный. Свою правку он объяснял просто и убедительно: вещей, которые не обладали бы каким-либо качеством не бывает (плохим или хорошим — другое дело). «Нет, например, — рассуждал он, — бескачественной печати. Если автор хочет сообщить читателю, что печать высокого качества, то лучше, если он так и напишет: высококачественная печать, а не качественная печать, поскольку любая печать (и хорошая, и плохая) качественная, только в одном случае хорошего или высокого качества (доброкачественная или высококачественная), а в другом — низкого, плохого качества (низкокачественная)». И так он изгонял слово качественный много лет, что и заставило его засомневаться: так ли уж он прав, поступая подобным образом. «Может быть, — стал думать он, — слово качественный приобрело в речевой практике значение „доброкачественный“, а переиграть речевую практику невозможно». И лишь такое рассуждение побудило его заглянуть в толковый словарь. И оказалось, что даже в толковом словаре под редакцией Д. Н. Ушакова, составленном в середине прошлого века, слово качественный имеет и значение хорошего качества (пример: качественное определение объекта), и в словаре С. И. Ожегова прямо написано: «качественный — ...2. Лучший, высокий по качеству (качественные стали)». Правда, в академическом Словаре русского языка (2-е изд. М., 1982) у слова качественный сделана помета разг., что говорит о не вполне обоснованном распространении слова в этом значении во все стили речи.

    Вывод ясен: редактор обязан помнить о многозначности слова и дружить со словарями, памятуя оіраниченность своих знаний.

    Другая причина субъективности в правке и замечаниях — бездумное следование мнению какого-либо крупного авторитета, который свои пристрастия в языке с большой силой и убежденностью вьщает нередко за объективную закономерность. Это исторический факт, что великие авторитеты в языке, выдающиеся художники слова порой становились гонителями вполне допустимых слов. Категорически следуя их мнениям, редактор неизбежно будет вносить хотя и не свои, но субъективные, не вызванные объективной необходимостью поправки.

    К. С. Горбачевич в своей книге «Нормы современного русского литературного языка» (М., 1978) привел убедительные примеры воинственного, но малообоснованного, чисто субъективного неприятия слов некоторыми русскими писа- телями-классиками.

    Л. Н. Толстой не любил слова зря и избегал его в своих произведениях, считал совершенно бессмысленным.

    Безосновательную, чисто субъективную антипатию к некоторым словам (лексическую идиосинкразию, как определил ее критик А. Лейтес в статье «Возможности слова» /Лит. газ. 1965. 25 мая/) испытывают и писатели, а также авторы- ученые XX века. К. Федин осуждал слова киоск и боевитость, Б. Лавренев испытывал физическую ненависть к словам учеба (вместо учения) и зачитать (вместо прочесть или прочитать). Непримиримую враждебность к слову учеба испытывал и Ф. Гладков. К. Паустовский в «Книге скитаний» пишет о том, что «ко многим словам, таким, как поприветствовать, боевитый, я испытывал такую же ненависть, как к хулиганам».

    Блок, например, решительно отверг слово принципиально. «Что значит — принципиально? Такого и понятия-то нет...».

    Демьян Бедный в одном из стихотворений слово сберкасса приводил как образец «порчи языка».

    Сергей Вавилов терпеть не мог вспомогательный глагол является. «О чем угодно можно сказать по-русски без „является“», — утверждал он.

    Каждый писатель вправе не употреблять слов, которые ему не нравятся, но когда они на этой основе делают обобщающие декларации, то следовать им было бы явной ошибкой. Ибо нет слов плохих и хороших. Все дело в контексте. И если слово не противоречит само по себе законам языка, то объективно судить, хорошее оно или плохое в данном тексте, можно, лишь исходя из задач и специфики этого текста, из совокупности всех слов, употребленных в нем.

    Вот почему редактору никак нельзя подчиняться даже таким авторитетам, как В. Г. Белинский, тем более что его стилистические замечания связаны с речевой практикой первой половины XIX века.

    В. Г. Белинский справедливо писал, что «употреблять иностранное слово, когда есть равносильное ему русское слово, — значит оскорблять и здравый смысл и здравый вкус». В качестве примера он приводил слова утрировать и преувеличивать: «...ничего не может быть нелепее и диче, как употребление слова „утрировать“ вместо „преувеличивать“». Может быть, для своего времени Белинский и был прав.

    Может быть, тогда слово утрировать было равносильно преувеличивать, ничем от него не отличалось. Но сегодня это слово — уже синоним к слову преувеличивать и означает не просто преувеличивать, а преувеличивать грубо, упрощенно, нарочито подчеркивая что-то, выпячивая одну из сторон. И русский язык выиграл от того, что рядом со словом преувеличивать оказалось слово утрировать. Правда, уместно оно не везде, как книжное по окраске и не утратившее оттенка своего иностранного происхождения, но суть дела от этого не меняется.

    Субъективность и односторонность оценки стиля особенно наглядно продемонстрировал А. Ф. Писемский, написавший А. Н. Майкову по поводу его стихотворений:

    Дурочка - чудо, а Ребенок прелесть, только в первой употреблено одно слово неправильно «воркотня». Этого слова, во 1-х, я не слыхал, а если оно и есть, то может произойти только от слова ворковать, что значит нежничать, а не ворчать. К милому моему поэту я придирчив, как Покровский,- мне хочется, чтоб у него все было безукоризненно (Писемский А. Ф. Письмо к А. Н. Майкову. < 12 марта 1854 г.> // Писемский А.Ф. Письма. М.; Л., 1936. С. 62).

    Если бы Писемский не полагался в критике только на свой словарь и свое языковое чутье, а проверил бы по словарю Даля, то увидел бы, что там слово воркотать, от которого образована воркотня, имеет и значенье «ворчанье». Так что А. Н. Майков вправе был употребить это слово.

    Итак, не каждое высказывание тех, кто стал авторитетом в области слова, заслуживает равного доверия. Слепо следовать нельзя даже за крупным авторитетом.

    Это не отменяет рекомендации, что ко многим суждениям о стиле выдающихся мастеров слова редакторам надо внимательно прислушиваться и опираться на эти суждения в своей работе.

    Например, нельзя не следовать за великими в том, что следует ценить в стиле авторов.

    Так, А. С. Пушкин особенно ценил в текстах П. А. Вяземского их своеобразие и остроту:

    ...за одну статью Вяземского в Телеграфе отдам три дельные статьи Московского вестника. Его критика поверхностна или несправедлива, но образ его побочных мыслей и их выражение резко оригинальны, он мыслит, сердит и заставляет мыслить и смеяться: важное достоинство, особенно для журналиста (Полн. собр. соч. Т. 13. С. 340).

    С Пушкиным был солидарен и сам Вяземский, когда оценивал речь вице-президента Киевского отделения Библейского общества Орлова:

    Я ее читал с отменным удовольствием: много неправильности в слоге, но всегда сила, всегда живопись, везде отпечаток ума бодрого и души плотной (Остафьевский архив. Т. 1. С. 29).

    О простительности незначительных погрешностей стиля при общей простоте и ясности слога писал в рецензии на книгу Н' Д. Телешова «За Урал...» И. А. Бунин:

    От всей книжки веет такой неподдельной искренностью и простотой, что читатель легко прощает автору встречающиеся местами погрешности против синтаксиса (например: «едва входишь во двор, стоит на особом постаменте огромная чугунная пушка», стр. XVI) (Лит. наследство. Т. 84, кн. 1. С. 331).

    Не чуждаться неологизмов призывал Вяземский:

    Я перевел в речи государя: esprit de parti - дух сообщничества. Слова этого у нас нет: тем лучше. Лучше в словах самовласничагь, чем известному уже слову дать насильственное значение (Остафьевский архив. Т. 2. С. 65).

    Нельзя не прислушаться к их осуждению стиля нейтрального, обезличенного. В художественном произведении он вызывал их неприятие. Например, И. А. Гончаров писал:

    Писатель... думающий на одном, говорящий на другом, нейтральном языке,- невозможен (Лит. наследство. Т. 87. С. 22).

    Любопытно, за что Л. Н. Толстой резко критиковал язык и стиль некоторых научных сочинений и художественных произведений. Он говорил H. Н. Гусеву:

    - Этот научный язык... Эго - желание скрыть свое незнание, точно так же, как литературный язык - желание скрыть то, что нечего сказать (Гусев H. Н. Два года с Л. Н. Толстым. С. 147).

    Наукообразный стиль осуждал в письме к И. С. Тургеневу критик П. В. Анненков:

    ...Я прочел на досуге громадный том Вудке «История письмен». Он начинает ее с татуировки диких, находя в ней первый зародыш письменности и переходя через живопись мексиканцев, слоеоизображения китайцев, гиероглифы египтян и клины ассирян, доходит до первой азбуки финикийской - за 1000 лет до Рождества Христова. Картина усилий человечества дойти до азбуки - изумительная, но читать Вутке - это... то же, что кули с песком тащить на гору. Лет через 15 какой-нибудь новый Ренан расскажет книгу Вутке яснее и любезнее (Рус. обозр. 1898. Т. 51. Май. С. 25-26).

    Суждения писателей-редакторов о том, как относиться к слову, более чем поучительны. В. Г. Короленко обобщал в одном из своих редакторских писем:

    Слово - это не игрушечный шар, летящий по ветру. Это орудие работы: оно должно подымать за собой известную тяжесть. И только по тому, сколько оно захватывает и подымает за собой чужого настроения, мы оцениваем его значение и силу (Собр. соч. Т. 10. М., 1956. С. 395).

    И. А. Гончаров проницательно выявлял значение языка в письме к одной своей корреспондентке:

    ...Язык - все. Больше всего языком человек принадлежит своей нации. <...> Различие языков никогда не допустит до совершенного, интимного, искреннего сближения. Язык - не есть только говор, речь: язык есть образ всего внутреннего человека: его ума, того, что называют сердцем, он выразитель воспитания, всех сил умственных и нравственных - недаром сказано: le style c’est l’homme. Да, язык есть весь человек в глубоком, до самого дна его природы, смысле. Ему учатся не по тетрадям и книгам, в гостиной у папа и мама - а первый учитель кормилица с своими а/у, ату... и другими междометиями, потом нянька с своими прибаутками и сказками, затем куча товарищей и подруг (русских мальчиков и девочек), начиная с деревенских и до школьных сверстников, язык народ а, купцов, мещан, язык ремесел, а затем уже обработанный, чистый, книжный или литературный язык в образцовых писателях. Стало быть, язык, а с ним русскую жизнь всасывают с молоком матери - учатся и играют в детстве по-русски, зреют, мужают и приносят пользу по-русски. Он то же для человека, что родной воздух (Лит. наследство. Т. 87. С. 15).

    Многие русские писатели оставили в наследство всем литераторам, редакторам в том числе, высказывания о желательности простоты слога, близости его к народному языку. Чтобы не отклоняться от основной линии темы, приведу только свидетельство писателя А. И. Эртеля о словах JI. Н. Толстого по этому поводу, которые он слышал от Льва Николаевича в Москве:

    Надо стараться писать так, чтобы меня понял д аже китаец; «то, чего я достигну, стараясь писать так - это и будет самым лучшим изложением». То есть это не значит подделываться под китайца или под народ, но это значит брать предмет, стремясь к возможной, обусловленной самим предметом простоте (Эртель А. И. Письма. М., 1909. С. 274).

    Так что прислушиваться к словам мастеров редакторам надо. Обязательно надо. Их опыт работы со словом драгоценен и по сути, и как образец неустанного труда. К. Федин писал:

    Самое трудное для меня - работа над словом. Чем руковожусь я, предпочитая одно слово другому? Во-первых, слово должно с наибольшей точностью определять мысль. Во-вторых, оно должно быть музыкально выразительно. В-третьих, должно иметь размер, требуемый ритмической конструкцией фразы. Трудность работы состоит в одновременном учете этих трех основных требований. К ним надо прибавить два других, не менее сложных: в авторской речи надо избегать частых повторений одного и того же слова, нельзя употреблять изношенных, вульгарных, мнимо красивых слов.

    О своей скрупулезной работе над стилем пишет и Л. Пантелеев (см.: Октябрь. 2001. N° 8. С. 179—180). Из его рассказа особенно ясно, какими тонкими и вдумчивыми должны быть анализ и оценка стиля редактором. Под напором редакторов Л. Пантелеев, например, вынужден был заменить слова сукин сын, которыми мысленно припечатывал герой «Пакета» своего конвоира («И все молчит этот Зыков, сукин сын»):

    Сукин сын, конечно, очень скоро полетел к чертовой матери. Достойной замены ему я не нашел. В последующих изданиях рефрен этот звучит или так:

    «И все молчит этот Зыков-подлец...»

    Или когда редактором оказывалась особенно рьяная гувернантка - просто:

    «И все молчит этот Зыков...»

    Как ни смешно это звучит, а для автора исчезновение этого «сукина сына» было очень тяжелой утратой. Как я сейчас понимаю, понадобился он мне не только для ритма (и уж, конечно, не для того, чтобы «отвести душу», выругаться), а потому, что нагромождение «з-с-з-с-с-с-с-з-с-с» подчеркивало зловещий характер сцены и переживаний героя. Кроме того, и ботиночки как-то лучше поскрипывали» (с. 180).

    Особенно полезны для редакторов письма великих русских писателей, содержащие замечания по присланным им рукописям. Превосходное знание ими родного языка и тонкий вкус делают эти редакторские по сути письма превосходной стилистической школой для редакторов и авторов. Как правило, замечания тяготевшего к редактированию А. П. Чехова или профессионально занимавшихся им М. Е. Салтыкова- Щедрина и В. Г. Короленко носили в основном объективный характер.

    Приведу в качестве примера одно письмо А. П. Чехова литератору конца XIX века Н. А. Хлопову, приславшему Чехову для оценки свою пробу пера. Прочитав его рассказ, Чехов написал ему, что рассказ «хорош и, вероятно, пойдет в дело», но предупредил автора:

    Если Вы рассчитываете на него как на серьезный шаг и дебютируете им, то в этом смысле, по моему мнению, он успеха иметь не будет. Причина не в сюжете, не в исполнении, а в поправимых пустяках - в чисто московской небрежности в отделке и в кое-каких деталях, неважных по существу, но режущих глаза.

    Начать с того, что то и дело попад аются фразы тяжелые, как булыжник. Например, на стр. 2 фраза: «он заходил ко мне два раза в продолжение получаса». Или: «На губах Ионы появилась долгая, несколько смущенная улыбка». Нельзя сказать «брызнул продолжительный дождь», так, согласитесь, не годится фраза «появилась долгая улыбка» (Полн. собр. соч. и писем. Письма. Т. 2. С. 199-200).

    Редакторская субъективность проявляется также в том, что у редактора в борьбе за правильность речи порой просыпаются и утверждаются черты пуризма, он превращается в поборника речи дистиллированной, лишенной естественного своеобразия.

    Редакторы-пуристы особенно боятся якобы грубых, а на самом деле народных слов. Любое отклонение от книжной речи воспринимается как недопустимое.

    Доктор медицинских наук П. П. Кожевников в «Заметках редактора научной медицинской литературы» (Рус. речь. 1968. МЬ 1) протестует против того, чтобы в печатные медицинские издания проникали такие вульгарные, как он их характеризует, слова, как «простыть, прыщи, плешь, помусолить, раздирать (кожу), врачиха, и другие. Опытному редактору их легко устранить» (с. 44). Никаких сомнений у П. П. Кожевникова, что устранять их нужно непременно, нет. Между тем ни слово прыщ, ни слово плешь к вульгарным не относятся. Толковые словари лишь слово плешь относят к просторечным, но не вульгарным. Устранять и заменять названные П. П. Кожевниковым слова надо не во всех случаях, а только в научной медицинской литературе, с которой он имел дело. В ней, действительно, подменять термины просторечными словами не годится.

    Еще одна беда ожидает автора, когда редактор, чей словарь и знания лексики родного языка намного уступают словарю и знаниям автора, не признает за ним права пользоваться словами, которые редактору неизвестны. Такой случай со слов Т. Г. Габбе описала в своем дневнике Лидия Чуковская:

    Туся [Т. Г. Габбе] рассказала мне подробно и изобразила в лицах безобразную сцену в Гослите между Мясниковым [главным редактором Гослитиздата], редакторшей и Самуилом Яковлевичем Маршаком. Редакторша сделала С. Я. замечания. Такие, например:

    - Сапоги с подборами? Что за подборы? Такого слова нет.

    С. Я. потребовал Даля. Подборы нашлись.

    - Все равно, мне как-то не нравится, - сказала редакторша.

    С. Я. сначала что-то уступал, потом взорвался:

    - Это неуважение к труду! Я лучше возьму у вас совсем свою книгу!

    - И возьмите! - крикнул Мясников. 

    Туг вмешалась Туся и стала успокаивать и улаживать. Жаль, в данном случае скандал мог бы быть победоносен (Чуковская Л. К. [Избр. соч.]: в 2 т. М .: Арт- Флекс, 2001. С. 289).

    Итак, тот, кто критикует или правит текст стилистически, в большинстве случаев искренне стремится улучшить произведение, но если он при этом не умеет отделить справедливых, объективных требований от субъективных пристрастий, то на самом деле не столько улучшает стиль, сколько подчиняет его своему вкусу, делая удобным для собственного восприятия. С одной стороны, тут сказывается сила привычки, с другой — свои и чужие (под влиянием авторитетов) предрассудки.

    Стать выше этих пристрастий и предрассудков, знать законы языка и критиковать текст, исходя только из них, а также из особенностей и задач контекста, — вот что необходимо редактору для полноценного анализа языка и стиля.

    Третье требование — осторожно, осмотрительно пользоваться правилами и рекомендациями нормативной грамматической стилистики. Выдвигать это требование приходится по двум причинам:

    1. 1) потому, что некоторые редакторы пользуются правилами и рекомендациями грамматической стилистики грубо прямолинейно, не сообразуясь с особенностями и задачами контекста;
    2. 2) потому, что язык произведения — вещь вообще чрезвычайно тонкая, и шаблонные действия могут его уродовать, а не улучшать.

    Когда уже упоминавшийся доктор медицинских наук П. П. Кожевников в своих «Заметках редактора научной медицинской литературы» (Рус. речь. 1968/?/. N° 1) приводит пример неудачно, в нарушение нормы, использованного местоимения:

    Брумит описал больного, имевшего сужение пищевода, которое он связывал с лейшманиозом (с. 48),

    - то он прав, спрашивая: «Кто он? — Брумит? Больной?» Ведь ближайшее к местоимению существительное больного, и формально, а также по закономерности восприятия он — больной. А значит, редактор вправе обоснованно требовать замену местоимения, хотя читатель после недолгого размышления поймет, что он не больной, а именно Брумит. Впрочем, лучше не заставлять читателя размышлять по таким поводам, теряя время.

    Но не всегда следует отказываться от местоимения по такой формальной причине.

    Правилен ли, нуждается ли в исправлении такой текст:

    Перед окном разбит палисадник, и на самой средней клумбе, под розовым кусточком, лежала собака и тщательно грызла кость. Софья Петровна увидала ее.

    «Ее — получается кость»,— обязательно отметит редактор, знающий установленное нормативной грамматической стилистикой правило: местоимение заменяет ближайшее к нему существительное того же рода и числа.

    Но будет ли он прав, если потребует от автора заменить местоимение существительным?

    Нет, потому что иногда связь между местоимением и существительным определяется не формально (порядком слов), а когда другое прочтение невозможно, противоречит здравому смыслу. В таких случаях — а именно с одним из них мы имеем дело — никакой двусмысленности или неясности не возникает, читателю все ясно, и придираться к фразе можно лишь по формальному, некорректному здесь поводу.

    Иван Сергеевич Тургенев, которому принадлежит эта фраза из «Муму» (лишь слово барыня мы для конспирации заменили Софьей Петровной), не считал зазорным употребить здесь местоимение, видимо, потому, что понимал: у читателя перед глазами собака, грызущая кость, а не кость в зубах у собаки, и местоимение ее всякий не задумываясь отнесет только к главной видимой «персоне». К тому же у Тургенева за процитированной выше фразой следует:

    - Боже мой! - воскликнула она вдруг. - Чья это собака?

    Конечно, в принципе лучше избегать всякой возможности двойного прочтения и избавляться от таких конструкций, но нет правил без исключения. Если при отказе от местоимения синтаксический строй фразы усложнится, фраза потеряет упругость, энергию, будет восприниматься хуже, а двоякое прочтение, как в нашем случае, маловероятно, вряд ли стоит устранять незначительный и сомнительный недостаток ценой добавления другого, существенного.

    Грамматическая стилистика обоснованно требует воспроизводить так называемый парный союз Не только, но и в полном объеме без пропуска или замены какой-либо из составных частей.

    Но вот мы читаем у М. А. Булгакова:

    Как видите, его терзает бессонница. Она мучает не только его, но его верного сторожа, собаку (Булгаков М. А. [Избранное]. М., 1973. С. 796).

    Если следовать изложенной выше норме, то следовало поправить Булгакова:

    Он мучает не только его, но и его верного сторожа, собаку.

    Однако при этом образуется трудно произносимое сочетание «о и е» (подчеркнуто в примере), которое, возможно, и заставило Булгакова опустить «и», хотя, конечно, можно было использовать и другой вариант, дабы не нарушать норму:

    Она мучает не только его, но и верного его сторожа, собаку.

    Правда, в этом случае текст начинает звучать несколько напыщенно, торжественно патетически, что вряд ли здесь уместно, тем более что Булгакову присущ более спокойный тон вообще. Так что приходится согласиться с вариантом автора, хотя и с отклонением от стилистической нормы.

    Редактор должен знать язык профессионально. Для него слова «владеть языком» означают не только совершенное знание лексики, фразеологии, норм синтаксиса, знание процессов языка, но и знание его теории, специально-языковедческие знания, поскольку редактору приходится решать на практике самые разнообразные речевые задачи. Успешно решить их можно, только опираясь на солидную теоретическую основу.

    К сожалению, такой основы редактору часто не достает. Урывки же теоретических знаний, их поверхностное усвоение ведут во многих случаях к субъективным и произвольным решениям и рекомендациям.

    Короче говоря, шаблонные решения при работе над языком противопоказаны. Одно и то же правило нормативной стилистики в одних случаях, при одних условиях применимо, а в других совершенно не подходит. Вот и получается, что редактору каждый раз приходится анализировать текст, прежде чем решать, нарушено в нем правило стилистики или нет.

    В другом стихотворении того же цикла, напечатанном в д р у г о м журнале, поэт... — написал автор. Нашелся редактор, который недрогнувшей рукой подчеркнул повтор слова другой как стилистический недостаток. Не оправданный в самом деле повтор одних и тех же слов, вызванный лишь тощеньким словарным запасом автора, делает текст менее выразительным и точным. Но в нашем тексте автор повторяет слово другой не от бедности словаря. Этим он старательно подчеркивает сходность одних и тех же явлений в творчестве поэта, несмотря на различие условий (и стихотворение другое, и орган печати другой). Такой повтор стилистически и логически оправдан, полезен, выразителен.

    Можно привести десятки ярких примеров из произведений наших классиков с намеренными, художественными повторами слов. Лидия Чуковская, измученная неоправданными придирками редакторов, приводит их, в частности, в своей книге «В лаборатории редактора» (2-е изд. М., 1963. С. 139—142). Эти примеры очень полезно перечитывать редакторам, пользующимся арифметическими методами критики стиля.

    Красочную картину общения автора с редактором по поводу арифметических редакторских замечаний нарисовал в письме к Л. Чуковской писатель Л. Пантелеев (см.: Октябрь. 2001. № 8. С. 178-179):

    Немытый, замазанный лиловыми чернилами палец лихорадочно листает рукопись.

    - Вот. Тут у вас на одной странице шесть раз употреблена частица «не».

    - Где?

    - Вот тут.

    - Ну и что ж? Ведь это - не описка и не результат небрежности, этого требуют и логика, и грамматика, и самый строй фразы...

    -Да... Но все-таки... Если бы можно, я бы вас попросила убрать в двух или трех случаях.

    И вот - неизвестно даже из каких соображений: из малодушия ли, из жалости или уже просто по привычке - начинаешь торговаться с этой миловидной ведьмой и наконец сторговываешься - убираешь одну частицу «не».

    Стоит сунуть в рот палец... Редактор смелеет:

    - Вот еще птичка... Позвольте, что тут такое? Ах да. Тут у вас в одном предложении три сказуемых подряд. Так, по-моему, нельзя все-таки.

    - Почему нельзя? Одного не хватило. Вот я и взял три.

    - Не знаю. Я не встречала такого. Конечно, я не настаиваю, но если не трудно - подумайте, пожалуйста.

    Свирепеешь, скрипишь зубами, сжимаешь кулаки, но одерживаешь себя и обещаешь подумать. А вечером роешься в книгах - листаешь Аксакова, Бунина, Тургенева, Чехова - и выписываешь на отдельных листочках примеры из классиков, призванные поддержать твое злосчастное предложение с тремя сказуемыми.

    Четвертое требование — осторожно следовать рекомендациям о необходимости стилистической однородности текста и о предпочтительности одного приема изложения перед другими.

    Так, автор украинского учебника «Загальне редагування. Нормативни основы» (Общее редактирование. Нормативные основы» (Львов, 2001) 3. В. Партыко настойчиво рекомендует заменять любые слова другого стиля речи, чем стиль текста произведения. Опасность такой рекомендации в том, что редакторы, прямолинейно ей следующие, в стремлении достичь стилистической однородности текста заменой одних слов другими, могут обеднить текст, оскопить его, поскольку нередко к словам другого стиля автор прибегает для большей красочности и выразительности текста.

    Конечно, когда в деловом тексте автор его безосновательно пользуется разговорно-просторечными словами, точно так же как в публицистическом или художественном автор злоупотребляет без стилистической цели канцелярскими штампами — это стилистический дефект, с которым надо бороться. Тут редактору на помощь должно прийти языковое чутье, языковый вкус, чувство меры. Если же он станет устранять канцелярские штампы в деловом тексте только потому, что многие писатели справедливо объявили им войну в не деловых текстах, то он допустит ошибку. Точно так же, если он начнет изгонять просторечные слова из научного текста только потому, что они принадлежат к другому стилю речи.

    Очень хорошую статью «В защиту делового штампа» (о полезности штампов в деловом тексте и их вредоносности в текстах не деловых) опубликовал в журнале «Русская речь» преподаватель из Харькова В. М. Богуславский (1968/?/. № 6. С. 33-38).

    Цельность стиля, в том числе и в лексике, необходима. Об этом редакторское письмо А. П. Чехова к писателю И. Л. Леонтьеву (Щеглову):

    ...всю музыку Вы испортили провинциализмами, которыми усыпана вся середка [рассказа «Идиллия]. Кабачки, отчини дверь, говбрит и проч.- за всё это не скажет Вам спасибо великоросс. Язык щедро попорчен... (Полн. собр. соч. и писем: в 30 т. Письма. Т. 2. С. 205).

    Многие слова могут принадлежать к нескольким функциональным стилям, что также ограничивает рекомендацию 3. В. Партыко.

    Другой автор, О. И. Слуцкий, рекомендует авторам (а значит, и редакторам) писать только короткими фразами, как более понятными. Это справедливо, но не всегда это лучший способ изложения. Отказаться вовсе от сложных, длинных предложений — значит отказаться от одной из возможностей речи, что не может не обеднять текст и не затруднять автору передачу сложной мысли, а то и делать эту передачу невозможной.

    Сторонникам стилистической безличности текста полезно помнить высказывание Макса Вебера:

    В каждом труде, достойном внимания, должна отражаться личность автора» (Вебер М. «Объективность» познания в области социальных наук и социальной политики // Культурология. XX век: антология. М., 1995. С. 572).

    А рекомендации, подобные приведенным выше, как раз и могут привести к тому, что не дадут личности автора отразиться в его тексте.

    Да, сложные фразы понять, как правило, труднее, чем простые, короткие. Социолог Ганнинг вычислил даже «индекс туманности», который равен

    П М + 2 М П / 5 + 3

    где ПМ — среднее число слов в одном предложении, а МП — число многосложных слов на каждые сто слов. С помощью этой формулы он определял «степень туманности» в различных изданиях (Эпштейн С. Большой бизнес и идеология // Коммунист. 1970. № 13. С. 113).

    Такой, арифметический подход к тексту представляется однобоким й механистичным. Текст из коротких фраз может вполне поспорить по туманности с текстом из сложных фраз. Да и сложные фразы могут быть очень простыми по синтаксису и не менее понятными, чем простые короткие.

    Пятое требование — знать приемы анализа, помогающие замечать типичные нормативно-стилистические ошибки и развивать эти приемы в навыки. Без таких навыков многочисленные, часто случайные, упущения в тексте и мелкие погрешности стиля будут проскальзывать в печать. Приемам, навыкам, помогающим замечать, а значит, и устранять типичные стилистические ошибки и погрешности, посвящен следующий подраздел главы.

    Приемы, помогающие устранять распространенные ошибки — нарушения норм грамматической стилистики

    Описанные ниже приемы могут предостеречь редакторов от пропуска распространенных ошибок разного рода — от тех, что снижают речевую культуру текста, делая его не вполне грамотным, до тех, что вносят смысловую неясность.

    У сознательно использующего эти приемы редактора они по мере повторения превратятся в навыки, помогающие непроизвольно, почти автоматически замечать подобные ошибки, освобождая редактору время для тонкого стилистического анализа текста

    Соотнесение между собой грамматически связанных слов для устранения ошибок согласования и управления

    Соотнесение членов предложения, требующих согласования. Если члены предложения, которые должны быть согласованы между собой, отдалены друг от друга, то их несогласованность часто не замечается: сказуемое оказывается во множественном числе, а подлежащее — в единственном или наоборот, причастие (прилагательное) — в одном падеже, а слово, от которого оно зависит, — в другом. Чтибы «не прозевать» несогласованности, редактору надо всегда соотносить сказуемое с подлежащим, а прилагательное и причастие с определяющим словом — в роде, числе и падеже.

    Соотнести — это значит мысленно или зрительно связать члены предложения, требующие согласования между собой: прочитав подлежащее, вспомнить о сказуемом и найти его взглядом, или наоборот. Такая мысленная или зрительная связь между указанными членами предложения должна стать навыком шлифовочного чтения редактора, т.е. автоматически выполняемым в ходе чтения обязательным действием.

    Особенно часто нарушается согласование причастия (прилагательного) с определяющим словом. Например:

    Подобно римскому сенатору Катону, о чем бы ни говорившему, но всегда кончавшего выступления сакраментальной фразой: «Кроме того, я считаю, что Карфаген должен быть разрушен»,- их лидеры все свои действия сводили к единой цели...

    Так написал автор. Непонятно, почему, но второе причастие он поставил в более привычном для себя родительном падеже, хотя и определяющее слово и первое причастие стоят в дательном. Этого бы не случилось, соотнеси он кончавшего с определяющим словом сенатору, спросив себя: «Сенатору — какому? — кончавшему».

    Тогда бы несогласованность бросилась в глаза, и ошибка не проникла в напечатанный текст.

    Что именно отдаленность причастия от определяемого существительного становится часто причиной их несогласованности, подтверждается такой, например, уже приводившейся фразой из современной газеты:

    Вокруг хакеров существует множество мифов, самый распространенный из которых рисует их этакими гениями, сидящими где-нибудь в подвале и из идейных соображений взламывающих серверы военных ведомств.

    Гениями — какими? — сидящими и взламывающими, а не взламывающих. Проделай редактор или корректор такую словесную операцию, и несогласованности бы не было.

    Итак, чтобы не пропускать ошибок согласования причастия и прилагательного с существительным, надо после существительного ставить вопрос в виде местоимения какой в том падеже, числе и роде, что и это существительное. Если отдаленное причастие или прилагательное поставлено в другом падеже, числе или роде, то в сопоставлении с этим местоимением ошибка бросится в глаза.

    Соотнесение управляющего слова с каждым из управляемых. Когда один глагол (одно отглагольное существительное) управляет несколькими словами, нередко не замечают, что в сочетании, например, с одним существительным управляющее слово требует одного предложного управления, а в сочетании с другим — другого (поехал в Белоруссию, на Камчатку, в Краснодарский край). Соотнося при чтении (особенно, если употреблен один общий предлог) каждое управляемое слово с управляющим, редактор непременно заметит, в каких случаях в сочетании глагола с разными существительными невозможно употребить один предлог, если в языке утвердилось управление с разными предлогами.

    Например, встретив сочетание ...разослали в учреждения, предприятия, организации, заводы—редактор будет читать так: «в учреждения, в /?/ предприятия, в организации, в /?/ заводы». Не заметить ошибки управления будет невозможно, и редактор поправит: ...разослали в учреждения и организации, на предприятия и заводы.

    Отдаленность управляемого слова от управляющего нередко мешает заметить стилистическую или смысловую их не- сочетаемость.

    Так, в одной рукописи автор (редактор по профессии) и редактор текста посчитали вполне приемлемой фразу:

    Эта задача [речь идет о выпуске хороших книг] выполнялась путем привлечения высококвалифицированных авторов и тщательностью редакционной работы.

    Между тем задача выполнялась тщательностью редакционной работы — пример явной несочетаемосги. Если бы редактор соотносил каждое управляемое словосочетание с управляющим, несочетаемость бросилась бы ему в глаза и в таком виде фраза не была бы напечатана.

    Соотнесение каждого из нескольких управляющих слов со словами, ими управляемыми. Когда несколько однородных слов управляют одним, а каждое из них требует разных предлогов и падежей управляемого слова, то неизбежны стилистические ошибки несочетаемости.

    Например, норма стилистики не допускает Уход и обслуживание машины, так как Уход (за чем?) за машиной, а обслуживание (чего?) машины. То же самое в сочетании Доставка и удаление продукции с рабочих мест, поскольку доставка продукции на рабочие места, а удаление продукции с рабочих мест.

    В таких случаях рекомендуется исправить текст: Уход за машиной и ее обслуживание; Доставка продукции на рабочие места и ее удаление с них.

    Даже редакторы, которые хорошо знают это правило, могут не заметить и не исправить подобные погрешности, если не научатся непременно соотносить управляемое слово с каждым из управляющих, т.е. мысленно прочитывать каждое сочетание отдельно.

    В словосочетании Бережное отношение, сохранение и разумное использование земли это будет выглядеть примерно так: «отношение земли» (стоп, отношение к чему, а не чего); «сохранение земли» (сохранение чего — верно); «разумное использование земли» (использование чего — верно). Вывод — требуется поправка: Бережное отношение к земле, ее сохранение и разумное использование.

    Подобный способ чтения гарантирует от случайностей. Выработав подобный навык, редактор уже не пропустит такой, например, неправильности в построении фразы:

    Книга написана с неподдельной любовью и увлеченностью личностью и творчеством поэта (любовью - к чему, увлеченностью - чем).

    Не годится, и редактор исправляет:

    Книга написана с неподдельной любовью к поэту и с увлеченностью его личностью и творчеством.

    Выделение отыменных предлогов, не полностью утративших значение слов, от которых они образованы (типа благодаря, за счет). Мысленное выделение таких предлогов помогает избежать распространенных стилистических ошибок — употребления этих предлогов в сочетании со словами, противоречащими еще не утраченному ими значению тех слов, от которых они образованы. Например, нелепо благодарить за что-то плохое. Поэтому крайне нежелательно так употреблять предлог благодаря.

    Благодаря этим ошибкам мы понесли большие потери.

    Предлог за счет не утратил еще значения утраты чего-то чем-то, за счет чего и получена выгода. Поэтому не рекомендуется грамматической стилистикой употреблять этот предлог, когда никакой утраты одного за счет другого нет. Например:

    В первом случае «хромающий» текст, лишенный облагораживающей сюжетной рамки, попал в яблочко за счет точно выбранной интонации.

    Почему за счет? Разве точно выбранная интонация что-то утратила, как-то пострадала и за ее счет текст попал в яблочко? Ничего подобного. Не за счет, а именно благодаря точно выбранной интонации был достигнут такой результат.

    Такое неправомерное употребление предлога за счет стало очень распространенным в нашей печати. Вот примеры:

    Значительный перечень опций стандартной конфигурации печатных машин может быть расширен за счет ряда дополнительных функций...

    Расширен за счет — это значит, что дополнительные функции будут как-то ущемлены, хотя на самом деле они совсем не пострадают: расширен перечень будет не за счет дополнительных функций, а как раз ими: ...может быть расширен рядом дополнительных функций.

    Чтобы не пропускать такого рода ошибки, редактору и рекомендуется выделять отыменные предлоги благодаря и за счет. Вьщеление и послужит сигналом для проверки, не возникает ли смыслового противоречия, которое следует устранить. Со временем прием станет полезным навыком.

    Схематизация синтаксических связей в сложных фразах. Этот прием помогает уловить синтаксические сбои в сложных фразах.

    В одной журнальной публикации можно было прочитать:

    В Доме пионеров было интереснее, чем в школе. В школе я учился, кажется, сносно... Но школа - это школа. Я предпочитал свой седьмой класс седьмой комнате Дома пионеров. Настоящие друзья были там. И туда всегда хотелось идти...

    По смыслу всего текста автор воспоминаний, конечно же, предпочитал Дом пионеров классу, а не класс — Дому пионеров. Но в тексте получилось наоборот. Почему же редактор не заметил несоответствия формы слов смыслу, который автор хотел передать? Вероятнее всего, потому, что понимал оборот, вопреки его грамматической форме, правильно, но не проверял, ведет ли эта форма к такому пониманию.

    Если бы редактор, читая этот текст, мысленно накладывал на сочетание слов, подчиняющееся сложному управлению, схему последнего (предпочитал что — класс — чему — Дому пионеров), то противоречие между смыслом всего текста и управлением бросилось бы в глаза и заставило изменить текст:

    Я предпочитал своему седьмому классу седьмую комнату Дома пионеров.

    Этот же прием целесообразно использовать в сложных длинных фразах, чтобы не пропустить смещения конструкции. Например:

    Каждый, кто рассказывает о Черкасове,- Янина Жеймо, с ее незабываемыми врчно юными глазами Золушки; Толубеев, которого из кадра приглашают на сцену, Потому что ид ет спектакль и актер не может надолго отвлекаться; Товстоногов, читающий лекцию студентам; Борисов перед пустым залом в тот таинственный час, когда зрители уже ушли; загримированный Кадочников в перерыве между съемками; писатель Рахманов, режиссер Хейфиц, Нина Николаевна Черкасова или лифтерша из дома на Кронверкской, вспоминавшая о своем депутате,- все это трогает естественностью. '

    Начав читать фразу и дойдя до развернутого вводного предложения, полезно задать вопрос: «каждый, кто — что делает?» и, прочитав это предложение, постараться рассмотреть конец фразы как ответ на ранее поставленный вопрос: каждый, кто... все это трогает естественностью. Смещение автором конструкции трудно будет не заметить.

    Эффективен и прием соотнесения начальной и конечной части фразы для проверки правильности их связи.

    Благодаря схематизации редактору проще анализировать сложные фразы, в которых грамматически связанные слова очень отдалены друг от друга. Это делает такие фразы неясными, вынуждая читателей перечитывать их, чтобы разобраться что к чему. Например:

    Слушатели семинара благодарят правление за его организацию и просят в дальнейшем практиковать проведение таких семинаров, а также преподавателя Н. И. Лукашова (пример Б. С. Мучника).

    Сказуемое благодарят отдалено многими словами от дополнения преподавателя Н. И. Лукашова, что не может не вызвать недоумения читателя, тем более что образуется бессмысленная связь между глаголом практиковать и словом преподавателя. Схематизация связи между разъединенными словами позволяет редактору верно понять текст и быстро найти причину затрудненного его понимания. А зная причину, легче воссоединить эти слова хотя бы так:

    Слушатели благодарят правление и преподавателя Н. И. Лукашова за организацию семинара и просят проводить его в дальнейшем.

    Даже в очень простых по синтаксису фразах можно встретить ошибочную связь, особенно при сравнении чего-то с чем-то. Например:

    Стабильность линейного напряжения в сравнении с обычными синхронными генераторами более высокая.

    Стоит только спросить, что здесь с чем сравнивают — и станет ясно, что сравниваются несопоставимые вещи — стабильность напряжения с генераторами, а нужно сравнивать стабильность напряжения одних генераторов со стабильностью других либо одни генераторы с другими по стабильности напряжения:

    Стабильность линейного напряжении у них более высокая, чем у обычных синхронных генераторов.

    Прием схематизации синтаксических связей может быть использован и для анализа и оценки построения сложных фраз, трудных для понимания.

    В тексте одной переводной книги пришлось невольно задержаться на следующей фразе:

    Цель, которую, по мнению почт всех иррационалистов, на основе учения которых сформировался фашизм, должен преследовать государственный деятель, наиболее ясно выразил Ницше (Рассел Б. Искусство мыслить. М., 1999. С. 192).

    Понять ее трудно не из-за элементарных стилистических погрешностей (цепи придаточных определительных со словом который), а по совсем другим причинам. Прием схематизации усложненных синтаксических связей помогает выявить эту причину — оторванность подлежащего цель от 381Глава 13. Анализ и оценка языка и стиля сказуемого наиболее ясно выразил Нищие. Поэтому нельзя не прийти к выводу о необходимости сблизить подлежащее со сказуемым, перестроив всю фразу хотя бы так:

    Мнение почти всех иррационалистов, чьи теории послужили источником фашизма, о той цели, которую должен преследовать государственный деятель, наиболее ясно выразил Ницше.

    Теперь читателю не придется надолго останавливаться, чтобы понять авторскую мысль, но и в перестроенной фразе многоступенчатая связь все же заставляет читателя напрягаться для того, чтобы проникнуть в ее смысл. И, вероятно, те, кто сложным фразам предпочитает простые, останутся недовольны такой перестройкой и предложат свой вариант с разбивкой фразы на две через точку с запятой или точку:

    Все иррационалисты, чьи теории послужили источником фашизма, писали о цели, которую должен ставить перед собой государственный деятель; наиболее ясно их мнение выразил Ницше.

    Понять этот текст теперь совсем просто. И с последним вариантом можно было бы согласиться, если бы не одно «но». Это перевод, а в оригинале одна фраза, а не две. Далеко не все переводчики считают такую вольность корректной. Именно поэтому здесь фразы разделены не точкой, а точкой с запятой, что несколько смягчает отличие по синтаксису перевода от оригинала

    Еще один пример сложной фразы из переводного научного труда с такого же рода стилистической погрешностью:

    От эмотивизма - тезиса о том, что в утверждениях, претендующих на фактуальность в этике и эстетике, не говорится о чем-то, что может быть истинным или ложным, а дается выход чувствам говорящего,- отказалось, как и от самого логического позитивизма, большинство философов, разделявших это положение (Лайонз Дж. Лингвистическая семантика. Введение. М., 2003. С. 161).

    Читать, воспринимать и понимать эту фразу очень трудно, причем не столько из-за сложности мысли, сколько из- за сложности ее построения. Во-первых, развернутое вводное предложение вставлено после дополнения, до сказуемого и подлежащего. Во-вторых, подлежащее отделено от сказуемого сравнительным оборотом, и не сразу поймешь, к кому относится отказалось. Если схематизировать фразу — мысленно удалить вводное предложение и сравнительный оборот,— то все станет ясным и понятным:

    От эмотивизма отказалось большинство философов.

    Значит, фразу можно сделать понятной, если, во-первых, выделить вводное предложение в отдельную фразу или сделать его не вводным, а во-вторых, отказаться от инверсии подлежащего и сказуемого. Например:

    Большинство философов отказалось от тезиса о том, что в утверждениях, претендующих на фактуальность в этике и эстетике, не говорится о чем-то, что может быть истинным или ложным, а дается выход чувствам говорящего, т.е. от эмотивизма. как и от самого логического позитивизма.

    Помогает схематизация синтаксических связей и при анализе фраз, включающих вводные обороты со словами кроме, помимо, наряду. Эти фразы строят очень часто неверно, нарушая правило грамматической стилистики, согласно которому эти обороты должны управляться сказуемым предложения так же, как это сказуемое управляет зависимым от него словом. Например:

    Трусит ишачок, навьюченный тяжело, на нем, помимо прочей поклажи, восседает грузный хозяин.

    Что хозяин восседает на ишачке, спору нет. Но поклажа на ишаке не восседает — она на нем лежит, покоится и т.п., а получилось именно так, если по схеме правила соотнести сказуемое восседает с оборотом помимо прочей поклажи.

    Такую ошибку устраняют, либо подыскивая такой глагол - сказуемое, который мог бы управлять и оборотом со словами кроме, помимо, наряду, либо же, если подыскать такой глагол сложно, как в приведенном примере, отказываясь от таких вводных оборотов. Например, в данном случае:

    Трусит тяжело навьюченный ишачок. На нем восседает грузный хозяин.

    На тяжело навьюченном ишачке восседает грузный хозяин.

    По дороге трусит тяжело навьюченный ишачок, на котором восседает грузный хозяин.

    Другой пример:

    Наряду с широким использованием клишографов на предприятии изготовляют клише методом однопроцессного эмульсионного травления.

    Схематизация показывает, что оборотом с наряду сказуемое изготовляют управлять не может (изготовляют... использованием клишографов не сочетается). Надо заменить сказуемое и соотносить использование двух методов (на клишо- графах и травлением):

    Наряду с клишографами на предприятии для изготовления клише используют метод однопроцессного эмульсионного травления.

    Примеры показывают, что в любом случае обороты со словами кроме, помимо, наряду, вместо нужно выделять, чтобы схематизацией синтаксической связи проверить, не нарушено ли правило грамматической стилистики.

    Замена местоимения словами, им замещаемыми

    Тот, кто читал перевод романа У.Фолкнера «Сарторис» в сборнике произведений писателя, выпущенном в серии «Мастера современной прозы» (М., 1973), не мог не испытывать затруднений, пытаясь мысленно увидеть обстановку комнаты в одном описании романа:

    В теплом воздухе комнаты плавала прозрачная голубая дымка, пропитанная едкими ароматами стряпни, на длинном столе горела ровным светом керосиновая лампа. У одного конца стола стоял единственный стул, с остальных трех сторон к нему были приставлены деревянные скамейки без спинок (с. 270).

    Как хозяин комнаты умудрился приставить к трем сторонам стула деревянные скамейки? Смысл такого действия уловить трудно. В чем же дело? Вчитываясь снова в текст, читатель в конце концов поймет: к нему должно означать к столу, а не к стулу. Но по правилу местоимение замещает ближайшее существительное, и поэтому текст поначалу может быть понят неверно. Из-за ошибки читатель наверняка потратит время на разбирательство. Между тем автор и редактор не должны допускать, чтобы читателю приходилось разбираться там, где текст мог быть понят без всяких усилий.

    Почему же редактор не заметил такой элементарной ошибки? Потому что не владел приемом и навыком непременной замены местоимения словом, которое это местоимение замещает, а по закономерности восприятия этим словом бывает ближайшее существительное предшествующего текста, в данном случае существительное стул. Замена местоимения этим словом, как не может не убедиться редактор, порождает неясность, и, значит, чтобы читатель не тратил время на разбор того, как следует понимать этот текст, нужно не употреблять здесь местоимения нему, поставив вместо него то слово, которое оно должно было замещать, т.е. с остальных трех сторон к столу были приставлены деревянные скамейки без спинок.

    Этот прием или навык убережет от случайных описок: нужно его, а поставлено ее, нужно им, а стоит ими. Кроме того, он поможет избежать двусмысленности, которую порождает неумело употребленное местоимение, как в следующих примерах:

    Под контроль вооруженных сил ставятся профсоюзы. Их уполномоченные уже назначены в 18 важных профобъединений.

    Возникает вопрос: их — кого? Формально уполномоченных профсоюзов, но тогда в чем же контроль над ними вооруженных сил? Так что их — вооруженных сил. Чтобы не запутывать читателя и чтобы он сразу понял, о чем речь, надо было объединить две фразы в одну, перестроив первую и превратив в придаточное определительное вторую:

    Профсоюзы ставятся под контроль вооруженных сил, уполномоченные которых назначены в 18 важных профобъединений.

    Все ясно, и никаких затруднений читатель испытывать не будет.

    Изображая Петра как выдающуюся историческую личность, автор не забывает, однако, что он - защитник интересов помещичьего класса.

    Здесь он, — конечно, Петр, но не исключено, что читатель первоначально поймет: он — автор. И лучше, исключая всякое двойное прочтение, пусть даже способное позабавить читателя, но снижающее эффективность нормального чтения, вместо он поставить тот или царь.

    Двусмысленность нередко вызывается и возможностью двоякого понимания местоимения: и как личного, и как притяжательного.

    Конечно, каждый правильно поймет фразу:

    Артистку [Ермолову] порой сравнивали по силе темперамента с Мочаловым, называя его дочерью (Дейч Ал. Мы любим театр. М., 1960. С. 73).

    И все же комичный эффект при понимании местоимения как личного: его — Мочалова — называли дочерью (а для этого есть некоторые формальные основания — прежде всего близость слова Мочаловым к местоимению) может на какое- то время отдалить читателя от правильного прочтения текста. Раз его может быть воспринято по-разному: и как личное (кого называли дочерью?), и как притяжательное (называли чьей дочерью?), исправить фразу необходимо. Заметит редактор эту необходимость только в том случае, если в ходе чтения подставит вместо местоимения все возможные в качестве замещенных слова. Не менее комичен следующий пример:

    Однако, несмотря на все сходство со своими кошачьими родственниками, ученые выделяют гепарда за его своеобразие в самостоятельный род.

    Здесь ученые превращены в родственников гепарда из-за отдаленности слова гепарда от его кошачьих родственников. Стоит только объединить гепарда с ними, как ошибочный смысл фразы исчезнет:

    Однако, несмотря на все сходство гепарда со своими кошачьими родственниками, ученые выделяют его за своеобразие в самостоятельный род.

    Можно было уйти от комичного обращения ученых в родственников гепарда, заменив местоимение своими местоимением его. Когда местоимение идет после двух существительных, одно из которых управляет другим, то не всегда легко определить, какое из них оно замещает. Например:

    Значительно расширилась за 10 лет география участников ярмарки. В настоящее время организаторы решили ограничить ее размеры двумя, хотя и огромными, залами, с тем чтобы она сохраняла разумные пропорции.

    В словосочетании география участников ярмарки ведущее слово — география. Местоимение ее отделено рядом слов от замещаемого им слова ярмарка, и так как в памяти читателя фиксируется и сохраняется прежде всего слово география (как ведущее) и к тому же он ожидает объяснения того, как именно расширилась география, то в момент чтения значение ее может быть понято читателем неверно. Но нелепость сочетания (размеры географии) и конец фразы убедят читателя, что ее — значит ярмарки. Все же и от временного затруднения в понимании текста лучше избавить читателя. Средства для этого здесь многообразны: 1) заменить слово география словом число стран, что в большей мере отвечает последующему содержанию; 2) заменить в последнем придаточном предложении местоимение она словом ярмарка.

    Чуткие к слову люди остро реагируют на двусмысленно употребленное местоимение. Об этом, например, свидетельствует одно из писем А. П. Чехова к брату:

    Выпив у И. Грэка стакан крепкого, как деготь, чаю, я пошел с ним гулять на Неву, т.е. не с чаем, не с дегтем, а с Билибиным.

    Итак, обязательная замена местоимения ближайшим к нему предшествующим словом, которое оно формально может замещать, тоже должна стать навыком редакторского анализа.

    Выделение и связывание одних и тех же, однокоренных и противостоящих по смыслу слов

    Не всякий заметит стилистическую погрешность в следующих фразах:

    Достигнув этой позиции, исследователь в последующих работах полным голосом говорит о самом обществе.

    Но при любой конструкции оглавления главное - это создание оптимальных условий для пользования им.

    По сути дела он не вступает с ними в сделку, и «благотворительный спектакль» проваливается.

    ...«соседство» звуковых последовательностей может простираться очень далеко в обе стороны, теряя четкость своих пределов. Этот недостаток отчетливо проступает...

    Конечно, знай редактор заранее, что эти фразы небезупречны, он, вчитываясь в них, в конце концов увидит, что рядом стоят однокоренные слова исследователь — последующих; оглавление — главное', дела — в сделку, четкость — отчетливо. Поняв, в чем погрешность, он постарается устранить ее: заменит в последующих работах — в дальнейших работах, главное — важное или основное', вместо по сути дела напишет в сущности, вместо четкость — границы.

    Но кто предупредит редактора? Между тем неоправданный повтор одних и тех же слов или слов одного корня упустить из виду,- не заметить очень легко. Чтобы не читать текст специально для поиска и выкорчевывания таких повторов, редактору надо владеть сложным навыком острой реакции на них, навыком, который заставляет редактора останавливаться, как только он доходит до повторно употребленного или однокоренного слова.

    Вот редактор читает фразу.

    Такая точка зрения спорная, так как рассматриваемые процессы взаимозависимы.

    Если он владеет этим навыком, то, дойдя до союза так как, непременно споткнется, почувствует сначала неосознанную неудовлетворенность читаемым текстом. Ее сразу же сменит сознание того, чем вызвано ощущение неправильности — неоправданным, случайным повтором однокоренных слов {такая — так как).

    Это своего рода отрицательный стереотип на подобные языковые явления. Он позволяет легко замечать их, не отвлекаясь от смысла текста, помечать и идти дальше. Причем у опытного редактора отрицательный стереотип вырабатывается не только на все погрешности того же типа, но и специально на конкретные сочетания, в частности на сочетание такой {такая, такие) — так как. Редактор этот уже не может не замечать подобное сочетание, оно заставляет его ощущать примерно то же, что ощущает музыкант, когда слышит фальшивую ноту (она режет ему слух), или машинистка, когда, печатая вслепую, ударяет не по нужному клавишу (ей кажется, что палец провалился). Чем больше таких отрицательных стереотипов накопил редактор, тем надежнее действует общий навык.

    Как добиться, чтобы прием выделения и связывания одинаковых и однокоренных слов стал навыком? Как заставить себя реагировать на каждый такой повтор? 

    Если проделать специальные упражнения (с заданием подчеркнуть при чтении все повторяемые одинаковые слова, все однокоренные слова, все противостоящие по смыслу слова), то в конце концов выработается навык мысленного выделения таких слов по ходу чтения. Подкрепленный навыками подчеркивания типичных повторов (такая — так как и т.п.), общий навык будет безотказно действовать.

    И тогда редактор не будет глух к фразе:

    Большое значение имеют наименьшие затраты времени...

    Он обязательно заметит, как противостоят здесь друг другу эпитеты большое — наименьшие, что существенно сказывается на их восприятии читателем.

    Тогда редактор, безусловно, споткнется о случайные, стилистически неоправданные одинаковые зачины фраз вроде:

    Для этого очень важно изучать приемы и методы работы передовиков. Изучение целесообразно проводить поэлементно, фиксируя метод выполнения каждого элемента и время, затрачиваемое на его выполнение. Для этого используется хронометраж, киносъемка и другие методы.

    Редакторский навык выделения и связывания одних и тех же, однокоренных или противостоящих по смыслу слов будет оберегать текст от речи обедненной, словесно однообразной.

    Другой прием, помогающий замечать указанные погрешности,— мысленное или действительное чтение вслух, когда слова звучат в сознании или воспринимаются слухом и когда повторы одних и тех же или однокоренных слов не ускользают от внимания, а отчетливо ощущаются редактором: он слышит повторы.

    Уместно будет здесь привести урок Марины Цветаевой для авторов и редакторов:

    Начинаю прошение - просыпается мьюль, юмор, «игра ума». Если два раза «что» или два раза «бы» - беру другой лист, не нравится, хочется безукоризненной формы, привычка слуха и руки (Цветаева М. Письма к АЛесковой. Прага: Academia, 1969. С. 44).

    В заключение следует оговорить, что прямолинейное стремление редактора заставить автора во что бы то ни стало соблюсти это стилистическое требование может столкнуться с упорным сопротивлением автора не только из-за сознательного, эстетически или стилистически значимого повтора таких слов, но и потому, что замена их другими словами в таких случаях может быть нежелательна для автора по другим стилистическим соображениям, которые он считает более важными. Именно так отнесся к подобному замечанию Лидии Чуковской поэт Давид Самойлов.

    Чуковская, прочитав его стихотворение, написала ему:

    И, быть может, вместо «Словно» - Будто или Точно, потому что в следующем четверостишии «Тянем, тянем слово...».

    Ну, простите, наверное, пишу вздор (Знамя. 2003. № 5. С. 151).

    Давид Самойлов не оставил это замечание без ответа, написав:

    «Слово» и «словно», пускай себе откликаются. Уж очень я не люблю «будто», а «точно» должно стоять там, где действительно точно (Там же. С. 152).

    Приемы выявления стилистических ошибок, влекущих за собой смысловую неясность текста

    Приемы выявления ошибочной смысловой связи

    Во многих случаях синтаксический строй фразы ведет к возможности двоякого ее понимания — и правильного, и неправильного, и не исключено, что читатель поймет фразу совсем не так, как задумал автор. Чтобы этого не произошло, редактор при чтении текста обязан видеть все варианты синтаксических зависимостей, возможные в условиях контекста и прежде всего те, что вытекают из закономерностей восприятия текста, если они ведут к неправильному пониманию или к неясности текста. На помощь здесь приходит прием соотнесения синтаксически взаимосвязанных слов в разных вариантах.

    Соотнесение слова который придаточного определительного со всеми соотносимыми словами в главном предложении. Формально слово который в придаточном определительном соотносится с ближайшим стоящим перед ним словом в главном предложении. Однако на этом месте нередко оказывается дополнение к тому слову, которое по смыслу должно определяться придаточным предложением. Возникает неясность: с каким же из двух слов связано придаточное? Например:

    В опытах этого исследования студентам предлагались 8 пар фраз, каждая из которых иллюстрировала какое-либо орфографическое правило.

    Каждая из фраз или каждая из пар фраз иллюстрировали правило? Формально — каждая из фраз. По смыслу вероятнее — каждая из пар фраз. И дальнейший текст это подтверждает. Но читатель вынужден поначалу гадать, замедляя без нужды чтение. Ни автор, ни редактор монографии, из которой взят пример, возможности двоякого соединения придаточного не заметили. Причина, вероятно, одна: они читали текст правильно, и у них даже намека на мысль не возникло, что кто-то может прочитать иначе и задуматься.

    Если бы автор и редактор, читая, прикидывали, с какими словами может связать читатель придаточное определительное, двусмысленность была бы устранена, хотя бы так:

    В опытах этого исследования студентам предлагались 8 пар фраз. Каждая пара иллюстрировала какое-либо орфографическое правило.

    Даже в тех случаях, когда вариант прочтения явно бессмыслен, надо иметь его в виду, чтобы не отвлекать читателя и не заставлять его посмеиваться там, где он должен быть только серьезным. Например:

    Сам Менделеев тяжело переживал прекращение издания, которого он добивался много лет и на которое возлагал большие надежды.

    Конечно, не прекращения издания добивался Менделеев. Но именно таким может быть первое прочтение фразы. Затем читатель поймет, что добиваются скорее не издания, а его выпуска или прекращения, т.е. какого-то действия с изданием, и что Менделеев не мог добиваться прекращения издания, на которое он возлагал большие надежды. Правда, слово издание тоже может передавать действие, но тогда за ним должно следовать дополнение: издание сборника, издание журнала (здесь бы это очень утяжелило фразу). Как и вомногих других случаях, фразу можно сделать однозначной, если ввести слово выпуска в придаточное:

    Сам Менделеев тяжело переживал прекращение того издания, выпуска которого он добивался много лет, возлагая на него большие надежды.

    Вывод из примеров: редактору надо выделять любое придаточное определительное со словом который, чтобы проверить, с каким словом оно связывается и правильна ли эта связь.

    Когда читаешь о том, что

    ...Кроуфорд принимал активнейшее участие в колонизации Дальнего Запада и войнах с индейцами, опыт которых он и положил в основу большинства своих пьес,

    то, даже понимая, что которых — это не индейцев, а войн с индейцами, не можешь не протестовать против таких сочетаний: приходится разбираться что к чему.

    То же самое в научной автобиографии А. Р. Лурия «Этапы пройденного пути» (М., 1982 и М., 2001):

    Когда Л. С. Выготский приехал в Москву, я продолжал исследования при помощи сопряженной моторной методики совместно с А. Н. Леонтьевым, в прошлом учеником Челпанова, с которым я сотрудничал всю дальнейшую жизнь (с. 26).

    С кем же всю дальнейшую жизнь сотрудничал А. Р. Лурия? Формально с Челпановым. И только те, кто знает, что Лурия сотрудничал с А. Н. Леонтьевым, споткнутся на этой фразе и сразу поймут, что имел в ввду автор. Другие же моїут понять ее неверно, допустив фактическую ошибку. А если бы редактор книги, не переделывая фразу, на что у него не было права, заключил вводный оборот в прошлом учеником Челпанова в круглые скобки, то неясность была бы устранена

    Трудно удержаться здесь от анекдотичного примера:

    В опытах Даверана над мышами наблюдался отек хвоста, который отсутствовал у других авторов.

    Е. И. Регирер. приводя этот заимствованный из заметок редактора «Казанского медицинского журнала» пример в своей книге «Развитие способностей исследователя» (М., 1969; 2-е изд. М., 2003), не без иронии вопрошает: у других авторов отсутствовал хвост? Хотя с равным правом можно спросить: у других авторов отсутствовал отек хвоста? Следовало: 

    В опытах Даверанау мышей отекал хвост, чего не наблюдалось в опытах других авторов.

    Заметить возможность неверного прочтения редактору всегда поможет прием соотнесения придаточного определительного с каждым из слов в главном, к которым может соотнести придаточное читатель. Слово который должно служить сигналом для такого соотнесения.

    Иногда придаточное определительное ставят так, что оно искажает смысл, потому что связывается не с тем словом в главном, к которому должно быть отнесено. Например:

    Казахстан - в прошлом экономически отсталая колония царской России, народ которой находился под двойным гнетом.

    Здесь которой может быть понято Россией, что неверно по существу, поскольку под двойным гнетом, хотел сообщить автор, находился казахский народ. И, значит, слово которой надо было отнести к слову колония. Ею в царской России был Казахстан, и народ этой колонии был под двойным гнетом. Следовало исключить возможность всякого иного прочтения. Например, заменить колонию словом другого рода {регион, район):

    Казахстан - в прошлом экономически отсталый регион царской России, народ которого находился под двойным гнетом.

    Другой вариант правки:

    Народ Казахстана - в прошлом экономически отсталой колонии царской России - находился под двойным гнетом.

    Иногда диву даешься, как авторы и редакторы не замечают нелепых связей придаточных определительных, поставленных так, что грубо искажают смысл:

    Потом начался процесс реабилитации жертв сталинского антисемитизма, который значительно активизировался после XX съезда КПСС.

    Автор имел в виду активизацию не антисемитизма, а процесса реабилитации его жертв, но получилось у него не то, что он хотел. Выдели редактор слово который и соотнеси его со словом в главном предложении, ошибка наверняка была бы устранена.

    Соотнесение причастия со всеми соотносимыми словами предшествующего текста. Как и прилагательное, причастие нередко согласуется не с тем словом, от которого оно должно зависеть по смыслу, а с другим, более близко к нему стоящим. Например:

    Это, естественно, приводит к закону сохранения веса вещества, открытого Ломоносовым опытным путем (школьный учебник химии).

    Конечно же, открытому Ломоносовым, поскольку Ломоносов открыл именно закон, а не вещество и не вес вещества.

    Значит, мало убедиться в том, что причастие согласовано с существительным в падеже, числе и роде. Надо непременно проверить, то ли это существительное, с которым следует согласовать причастие по смыслу, или случайно принятое за него. Соотнося по смыслу определяющее слово и согласованное с ним причастие, редактор никогда не пропустит в печать предложений с формально согласованными словами.

    Прочитаем следующую уже цитировавшуюся фразу вместе с опытным редактором, владеющим навыком соотнесения слов, подлежащих согласованию:

    В начале XVIII века в результате нового усиления феодальной эксплуатации, вызванной войной со Швецией и внутренней политикой Петра I, разко ухудшилась жизнь народных масс.

    Дойдя до последнего слова причастного оборота, редактор мысленно подчеркнет: «феодальная эксплуатация вызвана войной и политикой Петра — так ли?».

    Вопрос, выражающий сомнение, возник, как только редактор соотнес по смыслу существительное и согласованное с ним причастие. Отрицательный ответ (эксплуатация не может бьггь вызвана войной и политикой) вынудил редактора на поиск другого, верного по существу определяющего слова. По смыслу подходит только слово усиление, война и политика могут усилить эксплуатацию. Значит, нужно:

    ...в результате нового усиления эксплуатации, вызванного войной... и политикой Петра I...

    Таков механизм анализа, пущенный в действие соотнесением согласованных слов по смыслу. Прием надежно ограждает от ошибок в согласовании причастия с определяющим словом.

    Соотнесение по смыслу вводного оборота с тем словом в предложении, которое этим оборотом поясняется. Это необходимо делать для того, чтобы не возникла из-за поставленного не на место вводного оборота ошибочная смысловая связь. Например:

    Да, во все века во всех странах угнетатели жестоко расправлялись с теми, кто боролся за народ - будь то римские захватчики в Иудее, английские колонизаторы в Индии или царское самодержавие в России (Таратуга Е. Этель Лилиан Войнич. С. 80).

    По какой-то случайности из-за того, что вводный оборот оказался не на месте, в борцов за народ обратились его угнетатели. Надо было переставить вводный оборот к тому слову, которое он поясняет, т.е. к слову угнетатели'.

    Да, во все века во всех странах угнетатели - будь то римские захватчики в Иудее, английские колонизаторы в Индии или царское самодержавие в России - жестоко расправлялись с теми, кто боролся за народ.

    Ошибочная смысловая связь исчезла. Всё стало на свои места.

    Соотнесение сложных однородных членов предложения с общим словом. Этот прием необходим потому, что в таких случаях возможна вариация зависимостей этих однородных членов с общим для них словом и ошибочная смысловая связь.

    В. А. Ицкович в своей книге «Языковая норма» (М., 1968) приводит выразительный пример такой вариации зависимостей:

    Он занимал пост заместителя наркома, а затем министра нефтяной промышленности.

    В этой фразе возможны два варианта связей, каждый из которых придает фразе иной смысл:

    1) слово пост подчиняет себе два однородных члена предложения: один — сложный заместителя наркома, другой — простой: министра нефтяной промышленности, т.е. человек, о котором идет речь был сначала заместителем наркома нефтяной промышленности, а затем стал министром этой промышленности; 

    2) слово пост подчиняет себе только слово заместителя с двумя зависимыми словами: одним — наркома, другим — министра, т.е. сначала этот человек был заместителем наркома нефтяной промышленности, а затем стал заместителем министра той же промышленности.

    Подобная возможность разного прочтения, разумеется, недопустима: один читатель поймет так, другой — эдак.

    Как заметить оба варианта зависимостей, чтобы правкой сделать предложение однозначным? Пробовать в качестве общего слова не одно слово (пост), но и его сочетание с другим словом (пост заместителя). Если возможными окажутся оба варианта, нужно уточнить у автора, какой из них правилен и, исходя из этого, исправить текст:

    Он занимал пост заместителя наркома нефтяной промышленности, а затем стал министром этой промышленности;

    или:

    Он занимал пост заместителя наркома, а затем заместителя министра нефтяной промышленности.

    Другой пример подобной ошибки:

    Значительное влияние на работоспособность оказывают санитарно-гигиенические условия труда, создание в цехах соответствующей температуры, вентиляции, освещения, соответствующего бытового обслуживания, ликвидации вредных шумов и вибраций, чистоты и порядка на рабочих местах.

    Прием сопоставления общего слова со всеми однородными членами в данном случае спасет от нелепой ошибки — ликвидации чистоты и порядка на рабочих местах как средства повысить работоспособность, хотя автор текста, конечно, имел в вицу нечто противоположное. Заметить ошибку в этом унылом тексте можно, только сопоставив слово ликвидации с каждым из следующих за ним однородных членов: ликвидации шумов и вибраций (все в порядке), ликвидации чистоты и порядка (непорядок: зачем ликвидировать чистоту и порядок, вещи хорошие и нужные?).

    Соотнесение предлога со всеми словами, которыми он формально управляет. Когда предлог стоит перед несколькими словами или словосочетаниями, которыми он формально управляет, но по смыслу и замыслу автора относится только к первому из них, смысл фразы искажается или возникает двусмысленность, которая в лучшем случае вызывает усмешку понимающего читателя, но все же мешает ему, отвлекая от существа дела. Например:

    Немецким коммунистам и социал-демократам,- говорится в воззвании, - необходимо, опираясь на свой опыт в борьбе против развязывания войны и успешного сплочения всех противников нацизма, укрепить единство своих рядов, расширить его и в тяжелых военных условиях вести всестороннюю подготовку народной революции.

    Здесь предлог против относится по замыслу автора только к словосочетанию развязывания войны, однако формально он управляет и следующим словосочетанием успешного сплочения всех противников нацизма, что искажает смысл, потому что коммунисты выступали не против, а за сплочение противников нацизма. Коль скоро предлог не должен управлять обоими словосочетаниями, перед вторым из них надо вставить свой подходящий по смыслу предлог, избавляясь тем самым от двусмысленности: против развязывания войны и за успешное сплочение...

    Таким образом, во всех случаях, когда за предлогом следует несколько однородных словосочетаний, требуется проверить, не управляет ли он каждым и отвечает ли такое управление замыслу автора.

    Соотнесение по смыслу грамматически связанных слов. Между двумя словами, связанными грамматически, но не по смыслу, может возникнуть смысловая связь, причем, вопреки намерениям автора, ошибочная. Поэтому редактор, читая фразу, обязан выделять все грамматически связанные слова для проверки, не свяжет ли их читатель по смыслу, не образуется ли между ними ошибочная смысловая связь. Например:

    Разделение валиков в красочном аппарате при остановках позволяет снизить количество макулатуры.

    Здесь слово разделение грамматически связано со словами при остановках, хотя имеется в виду постоянное разделение валиков в красочном аппарате, а не при остановках, если связывать эти слова по смыслу. А раз так, то во избежание двусмысленности лучше изменить порядок слов так, чтобы разрушить эту связь:

    Разделение валиков в красочном аппарате позволяет снизить количество макулатуры при остановках.

    В перестроенном предложении сочетание при остановках грамматически связано уже не со словом разделение, а со сказуемым позволяет снизить, что отвечает и смыслу, который хотел донести до читателя автор.

    Еще один пример:

    Новые, живые формы пришли на смену старым, застывшим в молодой Советской республике.

    Так начинает одну из глав своей книги «Повесть о странном жанре» Е. Сперанский (М., 1971. С. 49). По-видимому, ни автор, ни редактор книги не заметили, что слово застывшим может в сознании читателя объединиться со словосочетанием в молодой Советской республике, хотя автор и не думал утверждать, что эти живые формы застыли в молодой Советской республике. Наоборот, застыли они до того, как образовалась эта республика, но неудачный порядок слов грамматически связал эти слова, и образовалась смысловая связь, причем ошибочная. Достаточно было разъединить слова застывшим и в молодой Советской республике, и ошибочная смысловая связь была бы устранена:

    Новые, живые формы пришли в молодой Советской республике на смену старым, застывшим.

    Теперь обстоятельство места связано грамматически со сказуемым, т.е. с тем словом, с которым оно и должно быть связано и грамматически и по смыслу, в то время как в напечатанном тексте оно было связано с причастием, к которому отношения не имело.

    Иногда грамматическая связь слов придает тексту не просто не тот смысл, что нужно, но и смысл нелепый. Например:

    В книге опубликованы воспоминания о битве командиров и политработников - представителей всех родов войск.

    Конечно, автор не имел в виду, что командиры сражались с политработниками, тем не менее эти слова объединились, придав тексту двусмысленность. Достаточно было изменить порядок слов, чтобы она исчезла:

    В книге опубликованы воспоминания о битве представителей всех родов войск, и командиров, и политработников.

    Возможность двусмысленного прочтения обязан предвидеть редактор, чтобы избавить читателя от пустой траты времени и ума. Но как? Ведь редактор может прочитать фразу, объединяя слова верно и не замечая, что здесь вполне вероятно и другое, неправильное прочтение. Например:

    Это нарушение речи, очень сходное с адинамией речи ранних авторов (Клейст, 1930,1934; Пик, 1905 и др.) могло быть описано следующим образом... (Лурия А. Р. Нейропсихологический анализ предикативной структуры высказывания //Теория речевой деятельности. М., 1968. С. 219).

    Они познакомились с ним во время войны в Ташкенте.

    Здесь маловероятно прочтение адинамия речи ранних авторов (как будто адинамией речи страдали эти авторы, а не те больные, которых они наблюдали), но все же не исключено, а значит, лучше устранить такую возможность (например: с адинамией речи, отмеченной ранними авторами). Конечно, и война была не в Ташкенте, но так построенная фраза может насмешить читателя, и поэтому лучше ее перестроить: Они познакомились с ним в Ташкенте во время войны. Заметить двусмысленность правильно понимающему текст редактору нелегко. Ясно, что редактору надо владеть приемом разного прочтения фраз, в которых неожиданно образовавшаяся грамматическая связь слов ведет к ошибочной смысловой связи. Б. С. Мучник предложил для этого соотносить каждый структурный элемент фразы с каждым из двух других ее элементов, с которыми его может связать читатель. Автор книги «Человек и текст» исходил при этом из таких установленных им закономерностей:

    Закономерность первая: Каждое слово, которое может быть связано в предложении либо с одним словом, либо с другим (из тех, что стоят по одну сторону от данного слова), объединяются при первоначальном восприятии с ближайшим из этих двух слов, даже если пишущий относил его к более отдаленному.

    Один из приведенных им примеров очень удобен для выработки навыка такого соотнесения:

    Неожиданно уснувший Чапаев услышал выстрел.

    Здесь слово неожиданно может быть связано с двумя словами — ближайшим (уснувший) и отдаленным (услышал). По закономерности восприятия, установленной Б.С.Мучником, слово неожиданно читатель поначалу свяжет со словом уснувший, из-за чего получится глупость: как будто Чапаев неожиданно уснул, хотя на самом деле он неожиданно услышал выстрел. Конечно, любой здравомыслящий человек сразу поймет ошибочную смысловую связь в таких очевидных случаях, но, во-первых, он потеряет время на выяснение, что же хотел сказать автор, а, во-вторых, будет смеяться там, где у автора не было никакого желания его рассмешить. Прием позволяет увидеть ошибочную смысловую связь в более сложных случаях, когда она не бросается в глаза. Итак, в данном случае надо воссоединить разорванную построением фразы правильную грамматическую связь, при которой ошибочная смысловая связь возникать не будет:

    Уснувший Чапаев неожиданно услышал выстрел.

    То же самое в другом примере:

    Горничная с накрахмаленной на голове наколкой...

    Здесь словосочетание с накрахмаленной может бьггь связано и со словосочетанием на голове, и со словом наколкой. По закономерности восприятия читатель сначала свяжет его с сочетанием на голове и вынужден будет улыбнуться: накрахмалили на голове. Ошибочная смысловая связь может быть легко устранена подстановкой слова наколкой к словосочетанию с накрахмаленной:

    Горничная с накрахмаленной наколкой на голове...

    Закономерность вторая: Каждое слово, которое может бьггь объединено в предложении либо с предыдущим словом, либо с последующим, объединяется при первоначальном восприятии с предыдущим словом, даже если пишущий относил его к последующему.

    Однако предложенная Б.С. Мучником схема распознавания смысловых ошибок, когда связанные грамматически слова образуют ошибочную смысловую связь, представляется слишком сложной. Распознавать проще проверкой, не возникает ли ошибочная смысловая связь между любыми двумя грамматически связанными словами — между глаголом или причастием и дополнением (обстоятельством). В выше приведенных примерах это можно было сделать так. Неожиданно уснувший — слова грамматически связаны, но образовавшаяся между ними связь ошибочна. Накрахмаленная на голове — слова грамматически связаны, но образовавшаяся между ними смысловая связь ошибочна: наколку крахмалили не на голове.

    Проверим этот прием на других примерах.

    Художник изобразил, как Петр I ведет войско в бой, придерживаясь манеры Сурикова (пример Б. С. Мучника).

    Здесь налицо грамматическая связь между словами ведет войско... придерживаясь. Между тем смысловая связь между ними ошибочная, поскольку вести в бой, придерживаясь манеры художника, — бессмыслица. Не случайно студенты, выполнявшие упражнение с этими примерами, неизменно замечали и исправляли такие ошибки, не владея никакими приемами, а руководствуясь только здравым смыслом.

    Иногда, правда, двусмысленность может быть не замечена, если ошибочная смысловая связь между двумя грамматически связанными словами не является фактически очевидной читателю. Например:

    Вернувшись из ссылки в Англию, Буланже снова принял горячее участие в «Посреднике».

    Здесь возможно двоякое прочтение: 1) вернувшись в Англию из ссылки и 2) вернувшись в Россию из Англии, куда Буланже был сослан. Судя по тому, что Буланже принял горячее участие в «Посреднике», издательстве российском, знающий историю издательского дела читатель поймет, что Буланже вернулся в Россию из Англии, куда был сослан, а не в Англию, где, скорее всего, никакого «Посредника» не было. Однако если текст рассчитан не только на знающего историю издательского дела читателя, нельзя строить фразу так, чтобы такому читателю пришлось гадать, что имел в виду автор. В данном случае сочетанием в Англию можно пожертвовать без ущерба для текста и тем самым устранить ошибочную смысловую связь верну лея...в Англию. Другой вариант — замена обстоятельства места в Англию прилагательным английской:

    Вернувшись из английской ссылки, Буланже снова принял горячее участие в «Посреднике».

    Для редактора вся сложность в том, чтобы не пропустить неожиданно образовавшуюся ошибочную смысловую связь. Когда эта связь нелепа, ее распознавать относительно просто, но когда она возможна, но неверна, распознать ее сложнее. В примере с Буланже для редактора удобна позиция неосведомленного читателя. Тот непременно спросил бы: «Значит, Буланже вернулся в Англию?» Редактор из этого сделал бы вывод: текст ведет к неверному пониманию смысла фразы. Буланже вернулся не в Англию, а в Россию.

    Пожалуй, судя по тому, что такая ошибочная связь чаще всего возникает, как уже отмечалось, при сочетании глаголов и глагольных форм (отглагольное существительное, причастие, деепричастие) с дополнениями-обстоятельствами, наиболее подходящий для распознавания прием — обязательное соотнесение глаголов и глагольных форм с грамматически относящимися к ним обстоятельствами для проверки, не образовалась ли от такого сочетания ошибочная смысловая связь.

    Покажем это на последнем примере.

    Вернувшись из ссылки в Англию, Буланже снова принял горячее участие в «Посреднике».

    Здесь деепричастие вернувшись сочетается с обстоятельством места из ссылки (вернувшись откуда?), а отглагольное существительное ссылки — с обстоятельством места в Англию (ссылка куда?). Поскольку эта связь в обоих случаях передает фактическую смысловую связь, она требует фактической проверки либо с известными редактору фактами (соответствует ли им), либо с данными справочных источников (не противоречит ли им).

    В принципе этот прием работает и в случаях нелепой связи, в чем читатель может легко убедиться, проанализировав с помощью этого приема предшествующие примеры.

    В примере с разделением валиков отглагольное существительное разделение сочетается с обстоятельством времени (когда?) при остановках. По смыслу это противоречит фактическому положению вещей, так как валики разделены постоянно.

    В примере о Петре I глагол ведет... в бой, придерживаясь — сочетание глагола с обстоятельством образа действия, порождающее очевидную ошибочную связь. Редактор, владеющий приемом обязательного соотнесения глагола и глагольных форм с зависимыми от них обстоятельствами, никогда не пропустит такое сочетание, ведущее к ошибочной смысловой связи, независимо от того, очевидна ли она по нелепости или ее ошибочность вытекает из фактической неточности, требующей проверки.

    В примере с горничной причастие накрахмаленной сочетается с обстоятельством места действия на голове, порождая ошибочную смысловую связь. Она, правда, бросается в глаза и потому не требует произвольного соотнесения. Но сам прием все равно работает, если допустить, что редактор не заметит нелепости этой связи.

    В первом примере (из книги Е. Сперанского) причастие застывшим сочетается с обстоятельством в молодой Советской республике. «Разве старые формы застыли в молодой Советской республике?» — не может не спросить редактор, сопоставив члены сочетания по смыслу. А сделав это, редактор неизбежно заметит ошибочную смысловую связь и правкой постарается ее устранить.

    И в примере с уснувшим Чапаевым то же самое: причастие заснувший сочетается с наречием — обстоятельством образа действия неожиданно. Смысловая связь сочетания заснувший неожиданно не выдерживает проверки: человек обычно не может заметить, когда наступает сон. Если редактор воспользуется приемом обязательной проверки сочетания по смыслу глагольных форм с грамматически относящимися к ним обстоятельствами, то он не сможет не заметить нелепости, которая получается при таком сочетании.

    Короче говоря, превращение этого приема в редакторский навык способно избавить тексты от подобных ошибочных смысловых связей. 

    Приемы выявления ошибочного логического ударения

    Выделение слов, логически акцентированных своим местом в предложении. На слово, поставленное в конец предложения, падает логическое ударение. Нередко на этом месте оказывается вовсе не то слово, которое, по замыслу автора, должно быть ударным. Из-за этого читатель, по крайней мере поначалу, может неверно понять смысл предложения. Правда, последующий текст или осмысленный в связи с таким ошибочным логическим ударением предшествующий текст подскажут ему, что логическое ударение в предложении было сделано неверно и что надо было сделать его на другом слове, поставив именно его в конец предложения. Но этот вывод потребовал бы от читателя дополнительного времени. По сути дела, он занимался бы тем, чем должен был заниматься редактор, т.е. проверял правильность логического ударения по месту поставленного в ударное положение слова. Редактор обязан был избавить читателя от этой, непроизводительной траты времени.

    Б. С. Мучник в своей книге «Человек и текст» (М., 1985) приводит такой пример:

    Иван Иванович приходил вчера вечером.

    Здесь на ударное место поставлено сочетание вчера вечером. Если по смыслу именно это должно было подчеркнуть предложение, то логическое ударение сделано верно. Оно отвечало на вопрос: «Когда приходил Иван Иванович?» Но если автор должен был сообщить читателю нечто иное: что вчера приходил именно Иван Иванович, а не, например, Петр Петрович, то в ударное положение он должен был поставить сочетание Иван Иванович:

    Вчера вечером приходил Иван Иванович.

    Предложение отвечает на вопрос: «Кто приходил вчера вечером?» Если в этом был замысел автора, тогда предложение построено верно, с нужным логическим ударением.

    Особенно хорошо видна ошибка в построении предложения, когда построение второго, следующего в фразе за первым предложением обнажает ошибочное логическое ударение в первом предложении. Примитивный, хотя и очень показательный пример Б. С. Мучника:

    Направо мы сеяли, налево - совхоз.

    Прочитав фразу до конца, читатель поймет, что в первом предложении логическое ударение надо было делать не на слове сеяли, а на слове мы, которое противопоставлено совхозу.

    Направо сеяли мы, налево - совхоз.

    Предвидеть это обязан был редактор, чтобы избавить читателя от необходимости разбираться, как должно было быть построено предложение.

    Владей редакторы книги А.Курчаткина «Солнце сияло» (М., 2004) этим приемом, они бы посоветовали автору исправить вторую фразу в цитируемом тексте:

    И, как Стас, он похоронен в цинковом гробу. Только Стаса в таком гробу увезли из Москвы, а Николая привезли (с. 639).

    Параллелизм построения предложений требовал такого порядка слов, при котором бы в каждом предложении второй фразы под ударением оказались противопоставляемые слова {увезли — привезли):

    Только Стаса в таком гробу из Москвы увезли, а Николая [в нее] привезли.

    Такого рода неточности объясняются тем, что, когда автор пишет, мысленно произнося вслух записываемый текст, он интонацией придает ему правильное логическое ударение и не замечает, что средствами письменной речи оно не передается и окажется неверным.

    В сложных предложениях проверка правильности логического ударения не так проста, как в выше приведенном примере. Б. С. Мучник приводит в своей упоминавшейся уже книге такую фразу:

    Писатель рассказывает о некоторых жителях этого города, но создает представление обо всех.

    В первом предложении логическое ударение смещено на слово города и его местом в конце предложения, и поставленным перед ним местоимением этого, и читатель вправе ожидать, что далее пойдет речь о жителях других городов. Ожидание, однако, не оправдывается. Оказывается, что противопоставляются не жители этого города жителям других городов, а некоторые жители — всем жителям того же города.

    Б. С. Мучник воображает сцену беседы редактора с автором по этому поводу. Редактор якобы предлагает автору вставить перед словом некоторых слово лишь, чтобы логическое ударение в первом предложений падало на нужное для противопоставления слово. Автор же в воображаемой беседе возражает, говорит: «Фраза потеряет точность». И он прав, считает Б. С. Мучник: слово лишь неточно передает мысль автора. Никакого ограничения действий писателя написавший фразу критик не предполагал. Все же Б. С. Мучник предлагает редактору постараться убедить автора в том, что, хотя текст потеряет в точности, но читателям при вставке слова лишь будет легче понимать фразу. Мы же считаем, что это как раз тот случай, когда не следовало настаивать только на одном варианте поправки, а постараться, прислушавшись к возражению автора, поискать другой вариант правки, который не делал бы фразу неточной. И такой вариант есть. Если во второе предложение после сказуемого вставить слова даже при этом (но даже при этом создает представление обо всех), т.е. поставить во второй фразе в логически ударное положение слова создает представление обо всех, не трогая первое предложение. Тогда логическое ударение в обоих предложениях будет верным. Так что можно было найти выход без потери точности.

    Рассмотрим для выработки навыка проверки правильности логического ударения по месту слова в конце предложения следующий пример:

    Не буду утверждать, что благодаря этим маскировочным мероприятиям нам удалось обеспечить полную тактическую внезапность на действительном направлении этого удара с Сандомирского плацдарма. Однако некоторую положительную роль сыграл наш маскировочный маневр.

    «Это ли хотел подчеркнуть автор, поставив в конец первой фразы слова на действительном направлении этого удара с Сандомирского плацдарма?». Вот что следовало спросить редактору у самого себя. Или автор все же хотел подчеркнуть нечто иное — неуверенность в том, что успех внезапности удара можно объяснить единственно маскировочными действиями? Подумав, редактор признал бы более вероятным второе, но тогда и фразу следовало строить в соответствии с замыслом:

    Не буду утверждать, что полная тактическая внезапность удара с Сандо- мирского плацдарма нам удалась только благодаря маскировочному маневру.

    Сомнительна правильность логического ударения и во второй фразе. Логическое ударение надо было сделать не на поставленное в конец этой фразы сочетание наш маскировочный маневр, а на слово сыграл:

    Однако некоторую положительную роль он [наш маскировочный маневр] сыграл.

    Логическое ударение теперь полностью отвечает логическому ударению в первой фразе. Поскольку в первой фразе автор выражает сомнение в том, что одним маскировочным маневром можно объяснить полную тактическую внезапность удара, а в следующей фразе хочет все же отдать ей должное, подтвердить, что свою роль этот маневр все же сыграл. Отсюда необходимость сделать логическое ударение на слове сыграл постановкой его в конец фразы.

    Еще один пример, заслуживающий внимания малой заметностью своей вариативности:

    Из приведенных примеров это только в некотором смысле касается «Паутины», созданной в Интернете и существовавшей исключительно в нем несколько лет.

    Вряд ли автор хотел сделать логическое ударение на сочетании несколько лет, но, поставив его в конец фразы, сделал это. Между тем напрашивается постановка в конце фразы сочетания исключительно в нем (существовавшей несколько лет исключительно в нем), так как само слово исключительно делает более вероятным необходимость именно такого построения конца фразы.

    Соотнесение логически акцентирующих слов с подударными словами. Это слова даже, только, именно и т.п. Выделять логически акцентирующие слова необходимо потому, что довольно часто их ставят не на то место, что нужно, из-за чего акцентируется вовсе не слово или словосочетание, которое требуется сделать ударным. Происходит это потому, что авторы считают ударным как раз нужное слово и не замечают, что объективно сделали ударным совсем другое. Редакторы же не замечают указанную логико-стилистическую погрешность потому, что не научились выделять логически акцентирующие слова, а они логически акцентируют то слово, которое стоит непосредственно перед ними.

    Например; в «Избранных трудах» (М., 1995) замечательного ученого и выдающегося логика Г. П. Щедровицкого читаем:

    Следовательно, он [участник т.н. системного движения] всегда лишь развивает за счет системного материала свою профессиональную «машину» (с. 65).

    А хотел Г. П. Щедровицкий сказать нечто иное: что развивает этот участник лишь свою профессиональную «машину», сказал же, что лишь развивает, т.е. не то, что хотел.

    Еще пример, на этот раз из художественного произведения. Персонаж, слуга другого персонажа, предупреждает гостя:

    ...Всякая информация о том, кто вы такой и что вы создали, только его утомит.

    Акцентирующее слово только поставлено перед местоимением его, тем самым поставив это местоимение в логически ударное положение, в чем ни грана смысла. Почему только его? При беседе никого, кроме гостя и хозяина, не будет. Так что утомить кого-то еще просто невозможно. А хотел автор акцентировать слово утомит: его только утомит, т.е. вот каким будет итог излишней для хозяина информации. В соответствии с этим акцентирующее слово только надо переставить, поставив перед глаголом утомит.

    Подобных смещенных логических ударений из-за неверно поставленного акцентирующего слова в печати тьма тьмущая. Например, один автор вспоминает:

    ...была мысль воспользоваться этим случаем, чтобы помочь Андрею Дмитриевичу Сахарову, недавно лишь возвратившемуся из Горького в Москву, выехать на Запад... (Знамя. 2003. № 3).

    Почему Сахаров стал лишь возвратившимся? А потому, что автор мысленно интонацией делал ударным не слово возвратившимся, а слово недавно, хотя читатель объективно может это понять, если слово лишь будет поставлено перед словом, которое нужно логически акцентировать: лишь недавно возвратившемуся. ..

    У Чехова в одном письме встретилась фраза, в которой место слова даже придает ей, казалось бы, не тот смысл, который он хотел выразить:

    Бьггь может, даже я поселюсь в Ялте.

    Ударным оказалось местоимение я, т.е. Чехов как бы выделил себя из многих других, которые желали поселиться в Ялте. На самом же деле Чехов, скорее всего, имел в виду, что даже, быть может, он поселится в Ялте, выберет ее в качестве постоянного места жительства. Ударной у него должна была быть предположительность такого решения. Править Чехова нельзя, но текстология допускает расстановку знаков препинания по современным правилам пунктуации. И если поставить запятую не перед словом даже, а после него, то это соединит акцентирующее слово даже с выражающим предположительность чеховского намерения вводным оборотом быть может:

    Быть может даже, я поселюсь в Ялте.

    В последнее время в печати особенно часто ставят не на место акцентирующее слово также. ‘Например:

    Исполнителями этого преступления... были члены тамбовской банды Игоря Коровникова... Также Генпрокуратура считает Пичугина виновным в покушении на убийство сотрудника ЗАО «Роспром» Сергея Колесова (Буторина Е. «Полить ЮКОС кровью» // Время новостей. 2004.7 июня). Почему также прокуратура'? В предшествующем тексте не было названо каких-либо еще учреждений, которые предъявляли кому-либо какие-то обвинения, чтобы ставить в ударное положение именно Генпрокуратуру. А хотел автор сделать логически ударным виновность Пичугина еще в одном преступлении, что обязывало найти соответствующее место для слова также, а именно: Исполнителями этого преступления... были члены тамбовской банды Игоря Коровникова... Генпрокуратура считает Пичугина виновным также в покушении на убийство сотрудника ЗАО «Роспром» Сергея Колесова. 

    Почему-то начинать предложение словом также стало чуть ли не модным вне всякой зависимости, какое слово надо логически акцентировать. В доказательство приведу две фразы из одной газетной корреспонденции, а можно было бы привести двадцать две из разных:

    В первую очередь это бензобаки - проверить их сложно, а собаки из-за резкого запаха топлива не могут учуять наркотиков. Также дельцы нередко делают вторые стенки в специальных контейнерах для груза, между которыми и прячут героин.

    Здесь не было необходимости акцентировать слово дельцы, ибо ни о ком другом выше не было речи. Надо было: «Дельцы нередко делают также вторые стенки...»

    Когда грузовики были готовы к отправке, подыскивались несколько перегонщиков. Их плата за работу составляла примерно 500 долл. плюс деньги, вырученные за официальный груз. Также шоферам выдавалось 7-8 тыс. долл. на накладные расходы, в том числе на взятки пограничникам, таможенникам, сотрудникам ГИБДД.

    Акцентировать нужно было дополнительные деньги, выдаваемые шоферам, а не шоферов- перегонщиков. Ведь до этого никому другому деньги не платили. И следовало: Шоферам также выдавалось...

    Такого же рода навык применим и к соотносительным союзам (например, к союзу не только..., но и...). Части этого союза по правилу грамматической стилистики должны стоять только у соотносимых слов (именно они логически акцентируются). Авторы же нередко нарушают это правило, а редакторы пропускают подобные нарушения. Например:

    Информационная работа должна ориентировать читателя не только в литературе по специальности, но и дать ему возможность получить сведения о выходящих изданиях по всем вопросам общественной жизни, науки, техники, литературы и искусства.

    Здесь могут соотноситься либо предметы (литература по специальности с изданиями по другим вопросам), либо действия (ориентировать в литературе с давать возможность черпать сведения), однако части союза поставлены так, что соотносятся предмет в первой половине фразы и действие во второй половине. Между тем фраза упрощается и точно передает смысл при соотнесении либо предметов, либо действий:

    Задача информационной работы должна не только ориентировать читателя в литературе по специальности, но и сообщать ему сведения о новых изданиях по вопросам общественной жизни, науки, техники, литературы и искусства.

    Задача информационной работы - ориентировать читателя не только в литературе по специальности, но и в изданиях по вопросам общественной жизни, науки, техники, литературы и искусства.

    Таким образом, редактору целесообразно выделять и сложные соотносительные союзы для проверки правильности расстановки их частей.

    Проверка смысла акцентирования графически выделенных слов. Выделение слов курсивом, полужирным, разрядкой для их логического усиления должно быть оправдано смыслом, который придает фразе такое выделение. На практике случается, что выделяют графически не то слово, которое должно передать нужный смысл. Именно поэтому и требуется проверять смысл, который придает фразе каждое графически выделенное слово.

    Прекрасно показал примером одной фразы с графическим выделением разных слов его логическую силу психолог А. Р. Лурия:

    Я иду в кино (логическое ударение падает на я, чтобы показать: в кино иду именно я, а не кто-то иной).

    Я иду в кино (логическое ударение падает на иду, и это означает: я не еду, а именно Н4У)>

    Я иду в кино (логическое ударение падает на в кино, и это означает: я иду не в театр, а именно в кино).

    Покажем, как может выглядеть анализ графического логического выделения на фразе из журнальной статьи: ...

    Если доминантой является осознание себя жертвой обстоятельств и ощущение бессилия перед жизнью, если человек склонен считать именно свою ситуацию безвыходной, то эксклюзия (униженность бедностью, которая блокирует всякие попытки противостоять обстоятельствам] ему обеспечена (Фрумкина Р. М. Там, где в пространстве затерялось время // Новый мир. 2004. № 3. С. 129).

    Сопоставив логическое усиление курсивом слов именно свою с тем, что, вероятнее всего, хотел этим выделением дополнительно сказать автор, мы не можем не признать, что выделены именно те слова, что нужно. Человек, о котором пишет автор, потому и оказывается в безвыходном положении, что считает не чью-то, а именно свою ситуацию безнадежной. Этот смысл и передают выделенные курсивом слова. Так что проверка подтвердила точность графического выделения. Правда, у автора была еще одна возможность — выделить только слово свою, что, пожалуй, удвоило бы силу логического ударения. Ведь логически акцентирующее слово именно уже выделяет слово свою. Курсив еще больше усиливает это логическое ударение.

    Выявление омонимических форм (омоформ), порождающих неясность текста

    Установление падежа начального слова предложения при омоформе именительный — винительный. Если слово в винительном падеже, неотличимом от именительного, начинает предложение, то это слово, как показывают экспериментальные исследования Б. С. Мучника, итоги которых он изложил в своей книге «Человек и текст» (М., 1985), воспринимается читателем сначала как стоящее в именительном падеже, что меняет смысл предложения. Лишь при последующем чтении читатель понимает, что нужно было читать и понимать текст иначе, но на выяснение требуется время, из-за чего эффективность чтения снижается. Именно поэтому при такой омоформе нужна авторская или редакторская правка. Например:

    Три комбайна обслуживали шесть автомашин вместо восьми (из журнала «Сельский механизатор»).

    Кто кого обслуживал: три комбайна обслуживались шестью автомашинами или наоборот? По смыслу процесса не комбайны обслуживали машины, а машины обслуживали комбайны, вывозя убранное зерно. Именно это, видимо, имел в виду и автор. Однако построил фразу без учета закономерности восприятия подобных структур, которую Б. С. Мучник сформулировал так:

    «Омоформа именительный — винительный... стоящая в начале предложения, воспринимается читающим в значении именительного падежа, даже если она употреблена пишущим в значении винительного». Эта омоформа ведет к двусмысленности и требует правки.

    Б. С. Мучник цитирует А. С. Пушкина, который приводил это правило и способ правки текста при его нарушении:

    Там, где сходство именительного падежа с винительным может произвести двусмыслие, должно по крайней мере писать все предложение в естественном его порядке (sine invers[ione]) (Пушкин А. С. О литературе. М., 1962. С. 157).

    Так что, по Пушкину, надо было перестроить цитированную выше фразу, начав ее с подлежащего в именительном падеже, а не с дополнения в винительном:

    Шесть автомашин вместо восьми обслуживали три комбайна.

    В примере из сельскохозяйственного журнала ошибку можно было заметить, лишь подвергнув грамматическому анализу начальное слово предложения. Если этого не сделать, ошибка проскользнет в печать, даже если редактор знает изложенное Пушкиным правило. Так что спасение в непременном анализе начальных слов предложений (в том числе и внутри фраз) во всех случаях, когда вероятно, что это слово стоит в винительном падеже, неотличимом от именительного. Анализ этот, правда, прост, когда можно относительно легко определить по смыслу, какое слово должно быть подлежащим, а какое — дополнением. То же самое легко сделать, когда ясна абсурдность восприятия начального слова как подлежащего в именительном падеже. Например:

    Двери для непосредственного выхода наружу должны иметь следующие помещения.

    Двери не могут иметь помещения, в то время как двери для помещений — обычная вещь.

    Но бывают случаи, когда только автор, знающий то, о чем он пишет, может внести ясность. Например:

    Крейсер обстрелял эсминец. <-> Эсминец обстрелял крейсер.

    Как происходило в действительности, знает только автор — очевидец описанного события: какой из кораблей открыл стрельбу, тот и должен начинать предложение как подлежащее.

    Еще один относительно трудный пример:

    ...Пробравшийся в Автуры отряд боевиков числом около 30 человек обнаружил милицейский патруль около 23.00 в субботу. Вступив в бой, бойцы вызвали подкрепление (Время новостей. 2004.16 июня. С. 3).

    Кто кого обнаружил: отряд боевиков — милицейский патруль или милицейский патруль — отряд боевиков? Можно догадаться, что субъектом действия был все же милицейский патруль, который вступил в бой. Но окончательное слово за журналистом, который знает, как было дело. И если догадка редактора верна, то фразу надо было перестроить, поскольку не было основания начинать ее со словосочетания в винительном падеже, не отличимом от именительного (отряд боевиков):

    ... Милицейский патруль обнаружил в субботу около 23.00 пробравшийся в Автуры отряд боевиков числом около 30 человек. Бойцы вызвали подкрепление и вступили в бой.

    Неясность устранена. А началось все с пристального внимания редактора к начальному слову, с выяснения, действительно ли оно подлежащее в именительном падеже или дополнение в винительном падеже, т.е. не нарушено ли правило, так хорошо сформулированное А. С. Пушкиным (см. выше).

    Еще один пример для анализа:

    Успех новых моделей Огако бесспорно подтверждает тот факт, что одна из линий была продана уже на второй день работы выставки.

    Представим себя на месте редактора, владеющего приемом проверки падежа начального слова предложения. «В каком падеже стоит слово успех?» — таким вопросом должен озаботиться редактор. Если в именительном падеже, т.е. является подлежащим, тогда все в порядке. Если в винительном, т.е. является дополнением, то фраза требует перестройки по методу, который описал А. С. Пушкин. Значит, надо разобраться, успех подтверждается фактом продажи или продажа подтверждает успех. Скорее второе, так как по логике быстрая продажа подтверждает успех, успех же не может подтверждать продажу. А раз так, то фразу нужно перестроить:

    Одна из новых линий Озако была продана уже на второй день работы, что подтверждает успех новых моделей.

    Вьделение омоформы именительный — косвенный. Если слово стоит в косвенном падеже, неотличимом от именительного, то по закономерности восприятия любой читатель будет воспринимать это слово как стоящее в именительном падеже. Дальнейший текст может подсказать читателю, что он ошибся и что читать нужно было иначе, поскольку на самом деле слово было поставлено автором в косвенном падеже и читать его нужно с другим ударением. Примеры Б. С. Мучника:

    Белок в это время не было.                              Леса в этой области было мало.

    Возможное первоначальное чтение: белок и леса (в именительном падеже единственного и множественного числа) было бы неверным. Требуется читать, как ясно из последующего текста: Белок и леса. Чтобы читатель сразу, не теряя времени на разборы, правильно прочитал эти предложения, их лучше перестроить, избавляясь от омоформы начального слова именительный — косвенный или знаком ударения показать, как их следует читать:

    В это время белок не было.                      Белок в это время не было.

    В этой области было мало леса.             Леса в этой области было мало.

    Неверное первоначальное чтение исключено. Может такая омоформа приводить и к первоначальному ошибочному пониманию текста. Например:

    Ученица Степанова сыграла полонез.

    В этом наглядном примере Б. С. Мучника слово Степанова поначалу воспринимается как стоящая в именительном падеже фамилия ученицы (такова закономерность начального восприятия), хотя вовсе не исключено, что слово Степанова — родительный падеж фамилии учителя Степанова (его ученица сыграла полонез).

    Налицо неясность, двусмысленность. Редактор обязан видеть обе возможности и устанавливать по контексту или из ответов автора, что он имел в виду, чтобы предложить ему правкой придать однозначность тексту:

    Степановская ученица сыграла полонез (если слово Степанова - родительный падеж фамилии педагога).

    Степанова, ученица Петрова, сыграла полонез (если Степанова - именительный падеж фамилии ученицы).

    Такое сочетание, как ученица Степанова, требуется подвергать испытанию вопросами: «Чья ученица сыграла полонез? Или: «Какая ученица сыграла полонез?» Ответы на них покажут, как лучше построить предложение для его однозначного понимания.

    Значит, задача редактора — выделять начальное слово предложений, которое может быть принято по форме за именительный падеж, хотя на самом деле, вполне возможно, оно стоит в косвенном падеже. Конечно, редактор в ходе чтения выяснит, как нужно понимать форму начального слова, если последующий текст подскажет, как нужно было читать это слово (см. первые примеры этого подраздела). Но не всегда это происходит. Та же омоформа может вести к ошибочному пониманию текста. В таких случаях редактору ее легко пропустить, если он не подвергнет ее анализу, поскольку может принять свое первоначальное чтение за правильное, не требующее никаких корректировок. Поэтому выход видится в обязательном мысленном выделении начального слова предложения, чтобы выяснить, нет ли здесь омоформы именительный — косвенный и не нужно ли устранить порождаемую ею двусмысленность, как это было сделано с ученицей Степанова.

    Выделение омоформы деятель — объект. Б. С. Мучник экспериментально установил такую закономерность восприятия омофоры деятель — объект: первоначально читатель воспринимает первое из слов предложения в значении деятеля, даже если автор употребил его в значении объекта, и приводит такой пример:

    Помощь Италии Франции.

    Если предшествующий текст не поясняет, какая страна какой оказывала помощь, то читатель первоначально поймет, что Италия (субъект) помогала Франции (объект), хотя на самом деле все могло быть наоборот: Италии помогала Франция. Значит, лучше от такой омоформы отказаться и написать либо Франция помогает Италии, либо Италия помогает Франции, исключив двусмысленность, порождаемую омоформой. Правда, и в предшествующий текст можно ввести слова, которые придадут однозначность приведенной фразе. Но этот способ не подходит для заголовков, так как у них нет предтекста.

    Другие примеры Б. С. Мучника с омоформой косвенный — косвенный:

    Ответ Лидии Клавдии.

    Герасимову позвонить Овчинникову.

    Кто кому отвечал: Лидия — Клавдии или Клавдия — Лидии?

    Герасимов должен звонить Овчинникову или Овчинников Герасимову?

    Б. С. Мучник считает, что первое из двух существительных (стоящее после неопределяющего предтекста) воспринимается как субъект действия, а второе соответственно поэтому — как объект, т.е. Лидия отвечает Клавдии: Лидии — род. падеж (ответ кого?), а Клавдии — дательный (ей отвечают).

    Точно так же первое из двух существительных второй фразы, по Б. С. Мучнику, будет восприниматься как субъект действия (именно Герасимову надо позвонить Овчинникову, а не наоборот).

    Но все же такие омоформы падежей порождают у читателя неуверенность в том, что он правильно понял текст, и поэтому лучше придать фразам однозначность.

    Б. С. Мучник предлагает для этого такие средства:

    1) Заменить активную конструкцию пассивной:

    Помощь Италии, оказанная Францией. Ответ Лидии, посланный Клавдией. Овчинникова просят позвонить Герасимову;

    2) ввести перед омоформой минимальный определяющий (вносящий ясность) предгекст:

    Французский парламент не остался безучастным к итальянским бедам. Помощь Франции Италии выразилась в том-то и том-то.

    Клавдия вошла в положение Лидии. Ответ Клавдии был послан Лидии немедленно.

    На столе Овчинникова лежала записка: Овчинникову срочно позвонить Герасимову; 

    3) Поставить в двоякоударной омоформе знак ударения:

    Помощь Франции Италии. Ответ Клавдии Лидии. Овчинникову позвонить Герасимову.

    Последний вариант не кажется убедительным, хотя ударением и подчеркивается, кто субъект действия.

    Выделение омоформы вводное слово — однородный член предложения. Это редкий, но все же возможный случай. Например:

    Правда, проста и безыскусственность нередко оборачиваются в его новеллах прямолинейностью, упрощенностью, а лаконичность - невыразительностью, и тогда полнота жизни писателем не передается.

    Автор не заметил, что вводное слово правда в соседстве с простотой и безыскусственностью может восприниматься не как вводное, а как первое в ряду однородных подлежащих. Читатель же, лишь прочитав фразу дальше, поймет, что ошибся, и станет разбираться, как же надо понимать слово правда. И потеряет время, хотя мог бы этого избежать, если бы редактор распознал эту омоформу и предложил автору изменить порядок слов:

    Простота и безыскусственность нередко, правда, оборачиваются в его новеллах прямолинейностью, упрощенностью, а лаконичность - невыразительностью, и тогда полнота жизни писателем не передается.

    Выделенное с обеих сторон запятыми слово правда уже не может восприниматься иначе, чем вводное слово, что и требовалось. 

    Часть 2

    14.12.2016, 18896 просмотров.


    Уважаемые посетители! С болью в сердце сообщаем вам, что этот сайт собирает метаданные пользователя (cookie, данные об IP-адресе и местоположении), что жизненно необходимо для функционирования сайта и поддержания его жизнедеятельности.

    Если вы ни под каким предлогом не хотите предоставлять эти данные для обработки, - пожалуйста, срочно покиньте сайт и мы никому не скажем что вы тут были. С неизменной заботой, администрация сайта.

    Dear visitors! It is a pain in our heart to inform you that this site collects user metadata (cookies, IP address and location data), which is vital for the operation of the site and the maintenance of its life.

    If you do not want to provide this data for processing under any pretext, please leave the site immediately and we will not tell anyone that you were here. With the same care, the site administration.