Исторические песни 17 века. Песни, записанные для Ричарда Джемса в 1619—1620 годах

Песни 17 века имеют свой круг героев и сюжеты. В них нашла отображение эпоха смутного времени.

Был создан «Плач Ксении Годуновой». В отличие от свадебных причитаний, речь идет о настоящей трагедии героини. Она плачет, что ей никогда не быть невестой, потому что ее увозят в монастырь.

В песнях создаются карикатурные образы Отрепьева и Мнишек, они нарушают правила этикета.

Второй цикл песен 17 в. – песни о Степане Разине. Эти песни создаются во второй половине 17 в. Они разнообразны по содержанию, а по характеру относятся к лирическим песням. Типичная песня о разбойнике. Образы героев идеализированы. Степан Разин предстает как обобщенный персонаж, он типичный удалой молодец. У него большое войско. В песнях рассказывается об освобождение Степана Разина из тюрьмы: он попросил у тюремщиков воды, а сам превратился в уточку, нырнул в ковш, а вынырнул в Волгу. Он заговорен от пуль, однако его предала Азовка. Он попал в плен и был казнен.

Героями песен разиновского цикла стали и приближенные. Например «Песня о сынках Степана Разина» (сынками называли его воинов, разведчиков). В песне рассказывается о разведчике, который попал в плен, но не выдал Степана Разина. Эти песни были любимы русским народом и поэтами. 

Из песен «Смутного времени» наибольшее распространение получила песня о Гришке Отрепьеве, которая выразила резко отрицательное отношение народа к Лжедмитрию, который изображен как явный самозванец, предавший национальные интересы, вступивший в сговор с врагами Руси:

…Сослал нам, боже, прелестника,

Злого Расстригу Гришку Отрепьева,

Ужели он, Расстрига, на царство сел?

Называется Расстрига прямым царем

Образы Григория Отрепьева и его жены-иноземки Марины Мнишек в песнях всегда пародийные, карикатурные. В песне Тришка Расстрига» оба они осуждаются за надругательство над русскими обычаями. Марина Мнишек называется злой еретницей-безбожницей.

В свою очередь народная историческая песня так отозвалась на облик Годунова:

Ох, было у нас, братцы, в старые годы…

<…>Как преставился-то наш православный царь

Фёдор Иванович,

Так досталась-то Россеюшка злодейским рукам,

Злодейским рукам, боярам-господам.

Появилась-то из бояр одна буйна голова,

Одна буйна голова, Борис Годунов сын,

Уж и этот Годунов всех бояр-народ надул.

***

Во второй половине 17 в. (восстание под руководством Степана Разина), тема социального протеста, которая была лишь сопутствующей в песнях начала 17 в., в песнях разинского цикла стала основной и получила самостоятельное художественное решение.

Песни, записанные для Ричарда Джемса в 1619—1620 годах

Песня о весновой службе

Дата создания: конец XVI — начало XVII веков, опубл.: 1861, 1907. Источник: Памятники литературы Древней Руси. Конец XVI — начало XVII веков. — М.: Художественная литература, 1987. — С. 536 • Курсивом отмечены слова, восстановленные при публикации, пропущенные переписчиком.

Бережечик зыблетца,
да песочик сыплетца,
а ледочик ломитца,
добры кони тонут,
молодтцы томятца.

Ино, боже, боже!
сотворилъ ты, боже,
да и небо-землю, —
сотвори же, боже,
весновую службу!

Не давай ты, боже,
зимовые службы:
зимовая служба —
молотцам кручинно
да сердцу надсадно.

Ино дай же, боже,
весновую службу:
весновая служба —
молотцамъ веселье,
а сердцу утеха.

А емлите, братцы,
яровы веселца,
а садимся, братцы,
в ветляны стружечки,
да гренемте, братцы,
вь яровы веселца,
ино вниз по Волги!

Сотворил намъ, боже,
Весновую службу!

Песня о последовавшем за смертью воеводы князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского

Ино что у нас в Москве учинилося:
с полуночи у нас в колокол звонили.
А росплачютца гости москвичи:
«А тепере наши головы загибли,
Что не стало у нас воеводы,
Васильевича князя Михаила!»

А сьезжалися князи-бояря супротиво к нимъ,
Мъстисловской князь, Воротынской,
и межу собою оне слово говорили;
а говорили слово, усмехнулися:
«Высоко сокол поднялся
и о сыру матеру землю ушибся!»

А росплачютца свецкие немцы:
«Что не стало у нас воеводы,
Васильевича князя Михаила!»
Побежали немцы в Новгород,
и в Новегороде заперлися,
и многой мире-народ погубили,
и в латынскую землю превратили.

Первый плач царевны Ксении Борисовны Годуновой

Сплачетца мала птичка,
белая пелепелка:
«Ох-те мне молоды горевати!
Хотят сырой дуб зажигати,
мое гнездышко разорити,
мои малыи дети побитии,
меня пелепелку поимати».

Сплачетца на Москве царевна:
«Ох-те мне молоды горевати,
что едет к Москве изменникъ,
ино Гриша Отрепьев рострига,
что хочет меня полонити,
а полонив меня, хочет постритчи,
чернеческой чин наложити!

Ино мне постритчися не хочетъ,
чернеческого чину здержати,
отворити будет темна келья,
на добрых молотцов посмотрити.
Ино, ох, милыи наши переходы!
А кому будетъ по вас да ходити,
после царского нашего житья
и после Бориса Годунова?

Ахе, милыи наши теремы!
А кому будетъ в вас да седети
После царского нашего житья
и после Бориса Годунова?»

Песня о въезде в Москву возвращавшегося из литовского плена патриарха Филарета Никитича

Зрадовалося царство Московское
и вся земля Святоруская:
умолил государь православной царь,
князь велики Михайло Федорович.

А что скажутъ, вьехалъ барюшко
государь Филарет Микитичъ,
из неверной земли из Литовской.

С собою он вывез много князей-бояр,
еще он вывез государева боярина,
князя Михаила Борисовича Шеина.

Сьезжалися многии князи-бояря,
князи-бояря и многие власти
ко силнему царьству Московскому:
хотятъ встречать Филарета Микитича.

Из славнаго града каменной Москве
не красное солнце катилося,
пошел государь православной царь
встречати своего батюшка,
государя Филарета Микитича.

З государемъ пошел его дядюшка,
Иван Микитич бояринъ.
«Дай, господи, здоров был государь мой барюшко,
а батюшко государь Филарет Никитич!»

А какъ будутъ оне в каменной Москве,
не пошли оне в хоромы в царьские,
а пошли оне к пречистой соборной,
а пети чесныхъ молебенов.

Благословлял своего чада милого:
«И дай, господи, здоров был православной царь,
князь великий Михайло Федорович,
а ему здержати царьство Московское
и вся земля Святоруская!»

Второй плач Ксении Борисовны Годуновой

А сплачется на Москве царевна,
Борисова дочь Годунова:
«Ино, боже, Спас милосердой!
За что наше царьство загибло:
за батюшково ли согрешенье,
за матушкино ли немоленье?

А светы вы, наши высокие хоромы!
Кому вами будетъ владети
После нашего царьсково житья?
А светы, браныи убрусы!
Береза ли вами крутити?
А светы, золоты ширинки!
Лесы ли вами дарити?
А светы, яхонты-серешки!
На сучье ли васъ задевати
после царьсково нашего житья,
после барюшкова преставленья,
а света Бориса Годунова?

А что едетъ к Москве Рострига,
да хочетъ теремы ломати,
меня хочетъ, царевну, поимати,
а на Устюжну на Железную отослати,

меня хочетъ, царевну, постритчи,
а в решетчатой сад засадити.
Ино ох-те мне горевати:
какъ мне в темну келью ступити,
у игуменьи благословитца?»

Песня о нашествии крымских татар на Русь в 1572 году

А не силная туча затучилася,
а не силнии громы грянули:
куде едет собака крымской царь?

А ко силнему царству Московскому:
«А нынечи мы поедем к каменной Москве,
а назад мы поидем, Резань возмем».

А как будут оне у Оки-реки,
а тут оне станут белы шатры роставливать.
«А думайте вы думу с цела ума:

кому у нас сидеть в каменной Москве,
а кому у нас во Володимере,
а кому у нас сидеть в Суздале,

а кому у нас держать Резань Старая,
а кому у нас в Звенигороде,
а кому у нас сидеть в Новегороде?»

Выходить Диви-Мурза сын Уланович:
«А еси государь наш, крымской царь!
А табе, государь, у нас сидеть в каменной Москве,
А сыну твоему в Володимере,

а племнику твоему в Суздале,
а сродичю в Звенигороде,
а боярину конюшему держать Резань Старая,

а меня, государь, пожалуй Новым городом:
у меня лежатъ там свет-добры-дни батюшко,
Диви-Мурза сын Уланович».

Прокличет с небес господен глас:
«Ино еси, собака, крымской царь!
То ли тобе царство не сведомо?

А еще есть на Москве Семьдесят апостолов
опришенно Трех святителей,
еще есть на Москве православной царь!»

Побежал еси, собака, крымской царь,
не путем еси, не дорогою,
не по знамени, не по черному!