AAA
Обычный Черный

Кто не делится найденным, подобен свету в дупле секвойи (древняя индейская пословица)

версия для печатиВерсия для печати



Библиографическая запись: Шумерская литература. Тексты Эдубы. — Текст : электронный // Myfilology.ru – информационный филологический ресурс : [сайт]. – URL: https://myfilology.ru//140/shumerskaya-literatura-teksty-eduby/ (дата обращения: 28.03.2024)

Шумерская литература. Тексты Эдубы

Шумерская литература. Тексты Эдубы

Содержание

    Большую группу шумерских литературных текстов составляют так называемые тексты Эдубы. Эдуба  (также Эдубба, Э-дубба  – букв. «дом табличек») – так называлась шумерская школа. Ни об одной из школ древнего мира (систем школьного образования) мы не знаем так много, как о шумерской школе, ибо ученые располагают большим количеством табличек, по которым учились шумерские школьники и которые они сами исполняли, подражая учителям. Учебные тексты относятся к самым древним находкам в Двуречье и датируются концом 4-го – началом 3-го тыс. до н. э. В 3-м тыс. до н. э. шумерская школа достигает своего расцвета. Школы были подлинными очагами шумерской культуры. Здесь давалось универсальное по тем временам образование: ученики учились не только трудному искусству клинописи, но и изучали математику (до нас дошли математические таблицы), богословие, ботанику, зоологию, минералогию, географию, лингвистику, литературу (при этом и сами упражнялись в сочинении литературных текстов).

    Обучение строилось по принципу лингвистической классификации (обучение другим предметам неизбежно было связано с обучением письму, лексике и грамматике). Лексика разделялась на группы, в которых слова и выражения были связаны общим смыслом. Эти группы слов заучивались и переписывались учениками, пока они не привыкали грамотно воспроизводить их. До нас дошли длиннейшие списки названий животных и растений, птиц, насекомых, камней, минералов и т. д., списки сложных существительных, глагольных форм. Ученики переписывали и заучивали наизусть поэтические тексты объемом от 50 до 1000 строк, и во многом их успехи определялись тренированностью их памяти. Школьные учителя – уммиа  (букв. «знающий человек») создавали образцовые литературные тексты, содержащие поучения или рассказывающие о школьной жизни, а также учили писать подобные сочинения своих учеников (несомненно, именно из учительской среды выходили очень многие талантливые шумерские поэты, равно как и из воспитанников Эдубы). 

    Итак, литературные тексты Эдубы – это во-первых, произведения о школьной жизни, во-вторых – дидактические сочинения (поучения, споры-диалоги), в-третьих – афористика, пословицы, поговорки, басни. Исследователи были удивлены, обнаружив среди древнейших учебных текстов (XXVII в. до н. э.) сборник пословиц и поговорок (собирание такого рода произведений традиционно считалось явлением гораздо более позднего времени). Очевидно, это объясняется тем, что очень лаконичные и выразительные тексты было удобно использовать для обучения, переписывания, запоминания.

    Тексты Эдубы очень живо и непосредственно, используя разговорную речь того времени, рисуют жизнь шумерской школы, обычные школь ные будни. Одна из поэм, впервые реконструированная С. Н. Крамером из 21 отрывка и отдельных фрагментов, хранящихся в музеях Пенсильвании, Стамбула и Парижа (в Лувре), и опубликованная в 1949 г., описывает день школьника (до этого отдельные ее фрагменты были переведены и исследованы Т. Якобсеном и А. Фалькенштейном). А. Фалькенштейн назвал поэму «Сын дома табличек»[1], а Крамер – «Школьные будни»[2], о которых он рассказал в главке с соответствующим названием в своей книге «История начинается в Шумере»[3]; в русском переводе В. К. Афанасьевой текст именуется в соответствии с его первой строкой – «Школьник, куда ты сызмальства ходишь?» – с подзаголовком «Сочинение о школьном обучении»[4]. Это одно из первых произведений о жизни Эдубы, которое стало известно ученым и всему остальному миру. Оно начинается с вопросов, обращенных к ученику:

     

    «Школьник, куда ты сызмальства ходишь?»

    «Я хожу в школу».

    «Чем же ты занимаешься в школе?»

    «Я табличку мою изучаю, завтрак мой потом съедаю.

    Вот табличку мою я сделал, написал ее, закончил.

    Копии мои поставив,

    К полудню задания мои подготовив,

    Школьные занятья окончив – я могу идти домой.

    Я спешу домой, где отец меня ждет.

    Вот заданье мое я ему рассказал,

    Табличку мою ему прочитал – очень доволен мой отец.

     

    Судя по всему, этот школьник совсем еще мал, ибо он говорит отцу: «Пить хочу – напои меня. // Есть хочу – накорми меня. // Ноги помой мне, уложи в кровать – я лягу спать». А утром шумерский школьник спешит в школу и так же, как современный, боится опоздать, только последствия для шумерского ученика были гораздо хуже: в шумерской школе существовали телесные наказания:

     

    Матушка мне два хлебца дала – прямо пред нею я и поел.

    С собою  мне матушка два хлебца дала – и в школу я побежал.

    А в школе наставник : «Ты что опоздал?» – так он сказал.

    Все внутри у меня затряслось.

    Вот к учителю я подошел, вот ему поклонился я.

    Школьный «отец» мой табличку мою посмотрел

    И, ее поломав , ударил меня.

     

    В этот день ученику явно не везло: учителя, воспитатели и надзиратели сплошь делали ему замечания и беспрерывно наказывали его. Воистину, это был «черный день» для школьника, а в шумерской школе царили суровые нравы:

     

    Учитель, за школьными правилами следя,

    С надзирателем вместе : «Ты на улицу глядишь,

    ты не почистил своего платья!» —

    И меня ударил.

    …А тот, кто за поведеньем следит: «Без разрешения моего

    что ты болтаешь?» —

    И меня ударил.

    …А учитель черчения : «Без разрешения моего

    почему встаешь?» —

    И меня ударил.

    А сторож, что в воротах стоит: «Без разрешения моего

    почему ты выходишь?» —

    И меня ударил.

    А другой надзиратель : «Без разрешения моего

    что берешь?» —

    И меня ударил.

    А учитель шумерского : «По-шумерски  плохо ты говоришь!» —

    И меня ударил.

    А мой учитель: «Твоя рука нехороша!» – и меня ударил.

     

    «Твоя рука нехороша!» – это значит, что табличку, написанную школьником, признали абсолютно негодной. Ученик страшно расстроен, он близок к отчаянью: «Я ученье ненавижу! Я к ученью неспособен ! // Учитель мой слова со мною не молвит !». Школьник предвидит, что его вообще могут отчислить из школы. Вопреки отчаянию, в нем очень сильно желание учиться, и он, рассказывая отцу обо всех своих злоключениях в школе, говорит: «Писцовую грамоту да осилю ! // Среди младших учеников школы , // Среди “старших братьев” учиться да разрешат мне! //  Дай ты ему плату, пусть найдет к тебе дорогу! // От счетов-расчетов да освободит он! // Да будет принято решенье о школе! // Учеников школы считая, пусть и меня к ним присчитает!». Тем самым ученик предлагает отцу пригласить учителя домой, одарить его подарками и как следует угостить. С. Н. Крамер называет героя поэмы «первым подхалимом в истории школы»[5]. Но, как предполагают современные шумерологи, таков был кодекс поведения, предписанный в шумерской школе (поэма и представляла его, имела назидательный смысл и, вероятно, была написана одним из учителей Эдубы). Показательно, что дома, в раскованной обстановке, ученик демонстрирует перед своим отцом и учителем блестящие знания:

     

    Отец внял словам ученика.

    Учителя школьного он позвал,

    В дом пригласил, на место почета его посадил.

    Школьник служил ему, пред ним он встал

    И все, что грамоте он постиг,

    Отцу своему он показал.

    Отец его с ликующим сердцем

    Отцу школьному радостно молвит:

    «Вот малыш мой руку раскрыл,

    и ты мудрость свою в нее вложил.

    Грамотейную мудрость, всю искусность ее ты ему открыл.

    Все решения, все вычисления,

    все толкования ты ему объяснил,

    Познание, сокровенность его – тем сиянием его озарил!»

     

    Отец ученика чрезвычайно признателен школьному учителю и стремится всячески отблагодарить его: «Добрый елей на живот и спину, словно воду, ему излили. // В новое платье обрядили, хлебом-пищей одарили, кольцами руки его украсили». Благодарный учитель, которого так хорошо приняли и вознаградили в доме ученика, произносит особое благословение своему воспитаннику, призывая на помощь покровительницу писцовой мудрости – богиню Нидабу:

     

    Учитель в радости сердца молвит:

    «Малыш, ты слов моих не отбрасывал, не отшвыривал.

    Грамотейной мудрости вершины достигнешь,

    в совершенстве ее изучишь!

    Нечто ты сумел мне дать, так, что я мог это принять[6].

    Хлеб – мое пропитанье – сверх меры ты дал,

    честь большую мне оказал.

    Нидаба, владычица защитниц,

    твоей покровительницей да станет!

    В тростниковую палочку удачу да вложит,

    Из копии глиняной зло да изымет,

    Перед братьями своими да встанешь,

    Над сверстниками верховодить будешь,

    Будешь средь школьников

    лучшим из лучших признан…»

     

    Учитель обещает школьнику блестящую будущность, так что им будут гордиться отец, мать и все родственники: «Родичи твои твоими доблестями воистину облагорожены будут!». Поэма заканчивается кратким сообщением о том, что ученик полностью оправдал надежды своего учителя и своей семьи: «Он блистательно закончил школу, он получил хорошую должность. // Нидаба, владычица школьного дела, об успехах его похвалу сказала. // Славься, Нидаба!». Ученые обнаружили 21 копию этой поэмы, что свидетельствует о ее высокой популярности (вероятно, текст ее был практически в каждой школьной библиотеке).

    Еще один школьный текст, восстановленный профессором Крамером из более чем двадцати табличек и фрагментов, исследованный им[7], а затем его учеником Аке Шёбергом и названный условно «Отец и его непутевый сын»[8], а по первой строке в русском переводе В. К. Афанасьевой – «Подойди же ко мне!» («Наставление непутевому сыну»)[9], поднимает проблему «трудных» подростков и является древнейшей известной нам вариацией извечной темы «отцов и детей». Текст построен как диалог отца и сына и удивляет своими очень живыми интонациями: отец нетерпеливо спрашивает, а сын нехотя, скрывая раздражение, отвечает:

     

    «Подойди же ко мне!»

    «Вот подошел я» .

    «Куда ты собрался?»

    «Никуда не собрался».

    «Если ты никуда не ходишь, как ты дни свои проводишь?

    В школу иди. В школе сиди.

    Заданье читай. Задачки решай.

    Табличку глиняную пиши.

    Новую табличку глиняную “старший брат твой школьный”

    пусть тебе напишет.

    Как домашнее заданье свое закончишь,

    Старосте своему ответишь, вот тогда ко мне иди.

    Заданье свое мне говори .

    Слоняться по улицам прекрати!

    Ну, отвечай же!

    Что сказал я , ты понял?»

    «Да, я понял и могу ответить».

    «Так отвечай».

    «Ну и отвечу».

    «Так говори же».

    «Ну и скажу».

    «Быстрей скажи же».

     

    Сын нехотя повторяет наставления отца, а отец все больше и больше распаляется, ругая сына-бездельника: «Ну так ступай же, будь человеком. // На площадях не торчи, не шляйся. // По улицам не слоняйся. // …Так, как я о тебе забочусь, // Никто о сыне своем не заботится. // По одаренности природной никто ведь не может с тобою сравниться! // Ты поступаешь как бездельник, рука твоя тебя недостойна! // Ведь если среди семьи искать нашей, // Тебе подобного не найдется!». Одновременно отец страстно защищает знания и искусство писца – «грамотейную мудрость», свою профессию, и упрекает сына в том, что тот не хочет достойно продолжить его дело:

     

    Средь премудростей человеческих, существующих в мире.

    Из тех, что богом Энки по имени названы,

    Столь тяжелого дела, как грамотейная мудрость,

    то, что я избрал,

    Не было названо. Разве что искусство пения.

    Подобно морским берегам, что далеки друг от друга,

    Сердце искусства пения так же удалено.

    О деле писцовом моем  ты не думаешь вовсе… 

     

    Отец упрекает сына в том, что тот не ценит особого отношения к нему в семье: его освободили ради учебы от трудной работы, и в то время как его братья трудятся физически, он только гуляет и веселится: «Стал ты толстым, стал ты жирным, // Весь расползся, весь расплылся! // Вся родня твоя думает, что ты плохо кончишь! // Почему ты не хочешь стать человеком, чему веселишься? // А меня веселье твое доконало!». Как суровый приговор сыну звучат слова: «Лентяй ты на веки вечные!». Эти обвинения, а главное – утверждение отца, что абсолютно все говорят о его сыне плохо, задевают того за живое, но не в смысле признания своей вины, а только в смысле возмущения несправедливыми, как полагает сын, словами: «Что, они меня хулят? Такое говорят?! ». Это вызывает новый взрыв негодования у отца, который уже не может остановиться, и брань из его уст становится все более крепкой (этот фрагмент был первоначально непонятен исследователям, и Крамер принял его за афоризмы, пословицы и поговорки, с помощью которых отец учит сына уму-разуму[10]):

     

    Если я так привязан к тебе,

    А ты, что я делаю, не понимаешь!

    Обманщик ты, лжец, ты насквозь неверен!

    Обманщик, грабитель, что в дом ворвался!

    Сквернословец, вонючка,

    Тупица, дикарь!

    Слюнтяй отвратительный!

    Разбойник, уродец!

    Зловонец, хулитель,

    Прогорклое масло, вонючка!

    Грязнуля вонючий и злобный,

    Отвратительный изверг!

     

    Древний автор прекрасно передал психологическое состояние человека, которым овладел сильный аффект: чем больше отец распаляется, тем больше теряет контроль над собой, и бранные выражения становятся почти неприличными:

     

    Молоко, что прокисло, вонючая задница,

    Пес, что мордой нюхает землю, обманщик!

    …Пес, что член свой постоянно лижет!

    Осел, что жрет свою же подстилку!

    …Дикарь, что жрет всякую гадость!

    Овца параличная, что трясет головою!

    …В колодец брошенный, в дыру уроненный,

    Черепок разбитый, что на земле валяется!

     

    Сын только и может, что вставить одну-единственную реплику: «Долго ли ты оскорблять меня будешь?». Однако именно она, а еще, вероятно, понимание, что он дошел до некоей критической точки, что дурные слова, сказанные о сыне, могут стать окончательной реальностью, заставляет отца изменить интонацию. И хотя он и ворчит, что такого, как его сын, разве оскорбишь («Да, тот, кто тебя оскорбит, пусть на три тысячи шестьсот верст от тебя пусть держится!»), он все же вновь высказывает надежду, что сын станет человеком, и благословляет его:

     

    Подними голову, грудь распрями – человек же ты!

    Среди мудрецов городских ты должен быть лучшим!

    Город твой, место прекрасное, имя твое да назовет!

    Имя честное, слово доброе да будет богом твоим тебе дано!

    У Нанны, бога твоего, ищи милости!

    Матерью Нингаль да будешь ты обласкан!

     

    Такова эта поэма о «трудном подростке», завершающаяся хвалой богине Нисабе (Нидабе), покровительнице «грамотейной мудрости». Интересно, что именно в этом тексте впервые встречается слово намлулу , которое профессор Крамер перевел как «человечность» («качества, приличествующие человеку»).

    Шумеры очень ценили меткое, острое слово, интеллектуальную игру и использовали это при обучении школьников. В школьных библиотеках обнаружено достаточно большое количество табличек с записями афоризмов, пословиц, поговорок (они на несколько столетий древнее сходных египетских текстов и типологически близки как египетской, так и древнееврейской афористике – знаменитой библейской Книге Притчей Соломоновых). Пословицы и поговорки наиболее трудны для понимания, ибо в них используется подчас непереводимая (а иногда непонятная) игра слов, содержатся указания на неизвестные бытовые реалии. Тем не менее они удивительно близки нашим, современным, и лучше всего позволяют ощутить душу древнего народа, его лукавый юмор и иронию. Так, об излишне торопливом шумеры говорили: «Он еще не поймал лисицу, // А уж делает для нее колодку» (перевод В. Афанасьевой [11]; пословицы и поговорки чаще всего имели форму двустишия). Об излишне самоуверенном и хвастливом: «Лисица помочилась в море. // “Вот море! Все море сделала я!”». Или: «Лисица помочилась в реку Тигр. // “О, какие я подняла волны!”». О тех, кто вечно ищет оправдания любому поступку и боится его совершить, говорили: «Не переспав, не забеременеешь, // Не поев, не разжиреешь!»[12] О ситуации «из огня – да в полымя»: «Увернулся от дикого быка – // Натолкнулся на дикую корову»[13]. С. Н. Крамер отмечает, что одна из шумерских поговорок напоминает стих из Экклесиаста: «Сладок сон работающего, поел ли он мало или много, // А сытость богача не дает ему сном забыться» (Еккл 4:12; перевод И. Дьяконова [14]) и в еще большей мере – изречение из Талмуда о том, что умножающий свое достояние умножает свои заботы[15]. Звучит она так:

     

    Тот, у кого много серебра, может быть, и счастлив,

    Тот, у кого много ячменя, может быть, и счастлив,

    Но тот, у кого нет совсем ничего, спит спокойно.[16]

     

    Выдающийся шумеролог пишет: «Если вы когда-нибудь усомнитесь в единстве человеческого рода, в общности всех народов и рас, обратитесь к пословицам и поговоркам, к народным афоризмам и изречениям! Пословицы и поговорки лучше всех других литературных жанров взламывают панцирь культурных и бытовых наслоений каждого общества, обнажая то основное и общее, что свойственно всем людям, независимо от того, где и когда они жили и живут»[17].

    Вероятно, из пословицы, из меткого наблюдения над жизнью рождается жанр басни. Именно в шумерской литературе впервые представлен жанр басни, который обычно именуют «эзоповой басней» (по имени знаменитого древнегреческого баснописца Эзопа). Это аллегорическая басня, в которой действуют различные животные (так, поговорку о лисице, которая заявила, что все море сделала она, можно считать кратчайшей басней, ее зародышем). Ученик С. Н. Крамера Э. Гордон собрал и перевел 295 пословиц и басен[18], в которых действуют самые разнообразные животные (всего 64 вида). Среди самых популярных – собака, осел, лиса, свинья, овца, лев, дикий бык и др. Лиса выступает как олицетворение хвастливости, тщеславия и одновременно трусости («Лиса скрежещет зубами, но голова у нее трясется»[19]). Лев, как и в более поздних баснях Эзопа, а затем европейских баснях, выступает как воплощение грубой силы, не нуждающейся в оправдании: «Лев схватил свинью зарослей и начал терзать ее, приговаривая: “Хотя твое мясо еще не наполнило мне пасть, твой визг уже просверлил мне уши!”»[20] Однако и сам свирепый хищник может быть обманут «беззащитной козой». Одна из самых длинных из дошедших до нас шумерских басен демонстрирует преимущества быстрого ума и хитрости перед грубой силой. Итак, «Лев схватил козу беззащитную…» (так по первой строке называется эта басня):

     

    «Отпусти! Овцу-подругу вместо себя я к тебе приведу!»

    «Если я тебя отпущу, скажи мне свое имя!»

    Коза льву так отвечает:

    «Ты имени моего не знаешь?!

    “Покличь-ка ту, что ты отпустил” – моя кличка».

    Когда лев подошел к загону,

    «Я ж тебя отпустил!» – так прорычал он.

    Из-за ограды она ему отвечает:

    «Ты меня отпустил – ты умно поступил.

    Что до овец, то их здесь не бывает».

     

    Очень распространен был также в Шумере жанр поучений и наставлений – в форме советов житейской мудрости или практического руководства (например, так называемый «Альманах земледельца», в котором божество поучает, как обрабатывать землю и собирать урожай). Типологически этот жанр (особенно первая его разновидность – изречения житейской мудрости) близок египетским поучениям и притчам, собранным в библейской Книге Притчей Соломоновых.

    Особой популярностью у шумеров, а затем у вавилонян пользовались знаменитые «Поучения Шуруппака»[21], сохранившиеся в четырех версиях, из которых самая ранняя, найденная в Абу-Салабихе (Селябихе), датируется примерно 2500 г. до н. э., а самая поздняя, дошедшая в аккадском переводе, – ок. 1100 г. до н. э. Первый перевод на русский язык, выполненный В. К. Афанасьевой по наиболее полной старовавилонской версии (ок. 1800 г. до н. э.), исследовательница и переводчица назвала в соответствии с первой строкой клинописного текста: «В давние дни, в стародавние дни…»[22]

    Начало текста подчеркивает глубокую древность преподнесенной в наставлениях Шуруппака мудрости:

     

    В давние дни, в стародавние дни,

    В давние ночи, в стародавние ночи,

    В давние годы, в стародавние годы,

    Во время оно некий мудрец, хитроумных слов

    он был составитель,

    Сведущий в слове, Шумера житель,

    Шуруппак, сын Убартуту,

    Наставлял сына своего Зиусудру.

     

    Как известно, Зиусудра – герой, переживший потоп. То, что поучения вложены в уста его отца Шуруппака, должно было особым об разом воздействовать на читателей и слушателей, усиливать их бла гоговение перед «допотопной» древней мудростью. Как отмечает В. К. Афанасьева, «есть основания считать, что первоначально семья мифических мудрецов Убартуту – Шуруппак – Зиусудра не имела отношения к герою сказания о потопе и отождествление произошло позднее»[23].

    «Поучения Шуруппака» состоят из отдельных, чаще всего не связанных друг с другом, афоризмов (некоторые даже написаны от женского имени и обращены сугубо к женщинам), но отличаются от всех сохранившихся шумерских сводов афористики тем, что вставлены в единую «раму»: слова «Шуруппак наставлял своего сына. // Шуруппак, сын Убартуту, // Наставлял сына своего Зиусудру» звучат в начале текста, затем несколько раз – в его середине, а также – в несколько видоизмененном виде – в его конце. Кроме того, важны слова отца, обращенные к сыну, призывающие его быть внимательным и послушным, не пренебрегать отцовскими советами (они также несколько раз повторяются в тексте):

     

    Сын мой, совет хочу дать, прими совет мой.

    Зиусудра, слово скажу, со вниманием выслушай.

    Советом, что дам я, не пренебрегай.

    Слов, что скажу я, не пренебрегай.

    Всемогущи наставленья отцов, будь им послушен.

     

    Это сразу же заставляет вспомнить типологически (а в чем-то и лексически) сходные формулы, повторяющиеся в Книге Притчей Соломоновых: «Слушай, сын мой, наставление отца твоего, и не отвергай завета матери твоей, потому что это – прекрасный венок для головы твоей и украшение для шеи твоей» (Прит 1:8–9; здесь и далее Синодальный перевод ); «Сын мой! наставления моего не забывай, и заповеди мои да хранит сердце твое…» (Прит 3:1 ); «Слушай, сын мой, и прими слова мои…» (Прит 4:10 ); «Сын мой! внимай мудрости моей, и приклони ухо твое к разуму моему» (Прит 5:1 ) и т. д. Однако эти схождения и совпадения (равно как и отмеченные ранее схождения с египетской афористикой)[24] лишь свидетельствуют о том, что древнееврейская афористика формировалась в определенном культурном контексте, что на нее воздействовала общеближневосточная традиция, но это никак не отменяет ее самобытности.

    Многие фрагменты в «Поучениях Шуруппака» фиксируют народные пословицы и поговорки, в том числе касающиеся практического ведения хозяйства. Однако большинство советов Шуруппака касаются взаимоотношений людей и ставят своей целью обезопасить человека от всяких сложных, спорных, напряженных ситуаций: «Не ручайся – да не будешь зависим. // Да, ни за кого не ручайся – кто ручается, неблагоразумен» (по поводу первой строки В. К. Афанасьева комментирует: «Букв. “Не ручайся – тот человек тебя схватит (возьмет над тобою власть)”»[25]; ср. в Притчах Соломоновых: «Сын мой! если ты поручился за ближнего твоего и дал руку твою за другого, // Ты опутал себя словами уст твоих, пойман словами уст твоих» – Прит 6:1–2 ); «И свидетельствовать не надо – за человека говорит его город. // Не иди туда , где спорят, – // Да не будешь  свидетелем в споре. // Лучше пусть спор тот сам собою угаснет . // Сам не затевай споров». Этих призывов к миролюбию в тексте особенно много: «Спор что огонь – сам не вспыхнет . // Споров избегай, иного пути не знай»; «Ссоры не разжигай, себя не роняй»; «Врага не приваживай, споров не сглаживай. // Дитя мое, силой не надо брать, раздоров не надо рождать». Очень многие афоризмы представляют собой советы, связанные с этикетом, с умением вести себя в обществе, а также с меткими наблюдениями над человеческими характерами, раскрывающимися в поведении людей: «Бесчестный, словно веретеном, глазами вертит. // Уклончив взглядом – переменчиво сердце. // Не сори словами, словно лжец в пивнушке, // В собраньях мужей не маши руками».

    Самое ценное в «Поучениях Шуруппака» – это, безусловно, советы морально-этического характера, касающиеся основ справедливого общества, разумного устройства человеческого общежития. Некоторые из них отдаленно напоминают библейские заповеди, однако, что показательно, шумерские афоризмы апеллируют в первую очередь к своего рода «здоровому эгоизму» человека (каждый раз напоминается, что плохо будет прежде всего тому, кто не следует данному совету): «Не кради – себя не губи. // В дом не врывайся, на сито чужое не зарься . // Вор-то – лев, а схватили его – раб. // Дитя мое, не соверши убийства! // Топор сам не воздымай! // <…> Краденым не прельщайся, // Рук своих не марай, // Много прибыли не получишь. //  Слов неискренних не говори – // Словно в ловушку, в них потом попадешься». Конечно, было бы преувеличением выводить отсюда библейские заповеди, особенно великие Десять Заповедей, начертанные на Скрижалях Завета (сама выделенность последних говорит об ином уровне осмысления этического начала в жизни человека; вдобавок это не просто наставления мудреца, но Заповеди, освященные авторитетом Бога). Однако чрезвычайно важно то, что шумерские мыслители-мудрецы размышляли над тем, как воспитать человека, отличающего добро от зла, как сделать, чтобы добро торжествовало в жизни: «…Ибо сердце в любови – строит дом, // Сердце злобное – дом рушит». Они резонно полагали, что очень многое в обществе и в человеке может изменить доброе и мудрое слово, ведь недаром в финале «Поучений Шуруппака» сказано:

     

    Дар слова – освежитель  сердца,

    Дворца достоин, освежитель сердца.

    Дар словесный, что звезды небесные.

     

     

    * * *

     

    Таким образом, шумерская культура и литература во многом являются той почвой (как и египетская), куда корнями уходит сознание последующей цивилизации (особенно, при всех различиях, цивилизации европейской). Именно здесь впервые рождаются многие образы и сюжетные архетипы, которые затем будут широко представлены в культуре и литературе самых разных народов. Именно здесь содержатся важнейшие параллели ко многим библейским сюжетам, проливающие, возможно, свет на происхождение последних или на их архаический мифологический подтекст (творение мира и человека, представление о райском саде, Каин и Авель, всемирный потоп, первая попытка поставить вопрос о страдании в мире невинных и т. д.). Но если для древнееврейской литературы воздействие шумерской было косвенным, опосредованным толщей веков и культур (причем это воздействие шло не только по принципу восприятия и усвоения, но и отталкивания, дистанцирования, кардинального переосмысления), то для еще одной древней культуры Месопотамии – аккадской – это влияние было самым прямым, непосредственным и очень плодотворным.


    Примечания:

    [1] Falkenstein, A . Der Sohn des Tafelhauses / A. Falkenstein // Die Welt des Orients. 1948. № 1/3. S. 172–176.

     

    [2] Kramer, S.N . Schooldays: A Sumerian Composition Relating to the Education of a Scribe / S. N. Kramer // Journal of the American Oriental Society. 1949. № 64. P. 199–215.

     

    [3] См.: Крамер, С.Н . История начинается в Шумере. С. 24–27.

     

    [4] От начала начал… С. 341–344. Впервые перевод В. К. Афанасьевой опубликован в книге С. Н. Крамера «История начинается в Шумере».

     

    [5] Крамер, С.Н . История начинается в Шумере. С. 25.

     

    [6] Смысл этой строки, по-видимому, в том, что школьник смог не только соблюсти все принятые правила и оказать честь учителю, но и показать истинные знания, так что учитель заслуженно и правомерно принял плату за свой труд.

     

    [7] См.: Крамер, С.Н . История начинается в Шумере. С. 27–31.

     

    [8] См.: Sjöberg, A.W . Der Vater und sein missratener Sohn / A. W. Sjöberg // Journal of Cuneiform Studies. 25 (1973). № 3. S. 105–169. Табличка с сокращенным вариантом этого текста, чрезвычайно популярного в Эдубе, хранится в Эрмитаже. В 1966 г. она была прочитана и опубликована И. Т. Каневой (см.: Канева, И.Т . Новая табличка с отрывком из шумерской поэмы «Писец и его непутевый сын» / И. Т. Канева // Вестник древней истории. 1966. № 2. С. 68–78). Фрагмент из таблички, посвященный прославлению искусства писца, был переведен В. К. Афанасьевой и опубликован в 1973 г. (см.: «Труд писцов, собратьев моих…» // Поэзия и проза Древнего Востока. С. 140–141; примеч. – с. 665–666). Полный перевод на русский язык всего текста, реконструированного Крамером и Шёбергом, впервые выполнен В. К. Афанасьевой и опубликован в 1997 г.

     

    [9] От начала начал… С. 344–350.

     

    [10] См.: Крамер, С.Н . История начинается в Шумере. С. 28, 31.

     

    [11] Цит. по: Крамер, С.Н . История начинается в Шумере. С. 131. Далее шумерские пословицы, поговорки и басни цитируются в переводах В. К. Афанасьевой по книге С. Н. Крамера или по антологии «От начала начал…» (в последнем случае номера страниц указываются в квадратных скобках после цитаты).

     

    [12] Цит. по: Крамер, С.Н . История начинается в Шумере. С. 128.

     

    [13] Цит. по: Крамер, С.Н . История начинается в Шумере. С. 132.

     

    [14] Поэзия и проза Древнего Востока. С. 644.

     

    [15] Изречение из талмудического трактата Пирке Авот  («Поучения Отцов»), записанного во II в. н. э.

     

    [16] Крамер, С.Н . История начинается в Шумере. С. 129.

     

    [17] Крамер, С.Н . История начинается в Шумере. С. 127.

     

    [18] Gordon, E . Sumerian Proverbs / E. Gordon. Philadelphia, 1959.

     

    [19] Цит. по: Крамер, С.Н . История начинается в Шумере. С. 134.

     

    [20] Цит. по: Крамер, С.Н . История начинается в Шумере. С. 136.

     

    [21] См.: Alster, B . The Instruction of Šuruppak / B. Alster // Mesopotamia. 2. Coppenhagen, 1974; Wilcke, C . Philologische Bemerkungen zum Rat des Šuruppag und Versuch einer neuen Übersetzung / C. Wilcke // Zeitschrift für Assyriologie. Bd. 68. 2 Haldband. 1978. S. 196–232.

     

    [22] От начала начал… С. 301–310 (коммент. В. К. Афанасьевой – с. 443–447).

     

    [23] Афанасьева, В.К . Комментарий // От начала начал… С. 444.

     

    [24] См.: раздел «Египетская литература» (глава «Литература Нового царства»).

     

    [25] Афанасьева, В.К . Комментарий // От начала начал… С. 444.


    Источник: 

    Г. В. Синило. История мировой литературы. Древний Ближний Восток.

    27.07.2017, 10914 просмотров.


    Уважаемые посетители! С болью в сердце сообщаем вам, что этот сайт собирает метаданные пользователя (cookie, данные об IP-адресе и местоположении), что жизненно необходимо для функционирования сайта и поддержания его жизнедеятельности.

    Если вы ни под каким предлогом не хотите предоставлять эти данные для обработки, - пожалуйста, срочно покиньте сайт и мы никому не скажем что вы тут были. С неизменной заботой, администрация сайта.

    Dear visitors! It is a pain in our heart to inform you that this site collects user metadata (cookies, IP address and location data), which is vital for the operation of the site and the maintenance of its life.

    If you do not want to provide this data for processing under any pretext, please leave the site immediately and we will not tell anyone that you were here. With the same care, the site administration.