Эволюция мировоззрения К.Н. Батюшкова. Поэтика позднего творчества. Роль К.Н. Батюшкова в развитии русской литературы

Содержание

После победоносного окончания войны Батюшков увидел разоренную Москву. Тогда же он написал послание “К Дашкову”, в котором передан разрыв с прежними поэтическими темами и настроениями. Перед поэтом открылось “море зла”. Война осмыслена им как мировой катаклизм – “неба мстительного кары”. Она не пощадила никого. В ее пожаре сгорела Москва – символ России, “ее протекшей славы // И новой славы наших дней”. Перед лицом исторической катастрофы Батюшков отказывается воспевать

   …любовь и радость.
   Беспечность, счастье и покой
   И шумную за чашей младость!

Теперь им овладела иная – гражданская – страсть: он полон желания отдать “в жертву мести И жизнь, и к родине любовь…”.

В пожаре Отечественной войны сгорела “маленькая философия” Батюшкова. Это не значит, что эпикурейские мотивы исчезли из его лирики, но идеал счастья, понимаемого как наслаждение дарами земной жизни, заменился тревогой за судьбу одинокой личности в водовороте истории. В лирику поэта проникли настроения глубокой разочарованности в ходе истории и в человечестве. Историческая действительность опровергла радужные надежды: спастись от враждебного окружения нельзя нигде. Отныне Батюшков поражен общей европейской болезнью – безотрадным скептицизмом.

После крушения “маленькой философии” Батюшков отдал себе ясный отчет в том, что уединенный поэтический мир, в котором он жил, который лелеял и оберегал от вторжения грубой материальной силы, условен. Он – создание искусства, литературы. Поэта особенно угнетало то, что, воспитанный на идеях французского просвещения и литературы, он обманут в своих мечтах: варварство и вандализм продемонстрированы на русской земле образованной Францией. Исторические обстоятельства временно вырвали почву из-под “маленькой философии”. Не во что стало верить, не на чем основать мечту. Положительные ценности исчезли. Мир представился поэту хаотичным, разрушающимся. В нем не было объединяющей нравственной идеи, которая давала бы опору и уверенность. А так как Батюшков нуждался в моральной программе, которая бы определила его дальнейшую судьбу, то содержанием первых послевоенных лет стали поиски положительных основ миросозерцания.

Напряженная умственная работа принесла плоды: итогом размышлений поэта было открытие нового типа элегии и переход к осмыслению пережитого исторического опыта.

Уже в элегии “Пленный” (1814) появились существенные признаки новых художественных исканий. Речь в ней шла о русском воине, попавшем в плен к французам. Стихотворение написано не от лица лирического “я”, а от лица объективного, отделенного от автора, героя и представляет собой монолог пленника, тоскующего на чужбине о своей родине. Его одиночество – не попытка уйти в заповедный мир поэзии, чтобы обрести независимость, как это было в ранней лирике, а следствие “жестокой судьбы”, оторвавшей от родного края. Тем самым элегическая тоска получает у Батюшкова историческую мотивировку.

По-иному раскрывается элегическое настроение в стихотворении “Тень друга”. В нем поэт в предчувствии скорого свидания с родиной (“Светила Севера любезного искал. Вся мысль моя была в воспоминанье Под небом сладостным отеческой земли…”) погружен в ничем не омраченную “сладкую задумчивость”. Но внезапно в его душу входит тревога, и он видит – во сне ли, наяву ли – погибшего товарища. И тут на него нахлынули новые впечатления, тронув его сердце: неужели все “протекшее” – сон и мечтанье Поэт охвачен волненьем и не может ответить на неразрешимые вопросы: что такое наша жизнь – приготовление к иному бытию (“И все небесное душе напоминало”) или призрак, исчезающий, как дым.

Так в лирику Батюшкова входят исторические и философские темы. Отличительной особенностью мировосприятия поэта становится трагизм. Теперь разочарование в действительности он объясняет не моральными причинами и не недостаточной просвещенностью людей, а ходом истории, независимо от социально-общественного устройства общества. Такое объяснение вполне укладывается в рамки романтизма, поскольку Батюшков мыслит ход истории предопределенным свыше и фатальным. Особенно характерны для нового этапа его творчества стихотворения “На развалинах замка в Швеции” и “Судьба Одиссея”.

Трагична не только история, но и судьба отдельного человека. В стихотворении “Судьба Одиссея” “богобоязненный страдалец”, в котором легко угадать другое “я” поэта, вынес все испытания, преодолел все препятствия. Он остался мужественным, стойким, твердым. Ничто не потрясло “души высокой”, пока он не добрался “до милых родины давно желанных скал”. И тут “рок жестокий” придумал ему коварное наказание: вступив на родную землю, он “отчизны не познал”. Такова, по мысли Батюшкова, тяжкая участь человека, служащего игрушкой неведомых роковых сил. Трагизм положения человека в мире ставит перед поэтом серьезные философские и художественные задачи: в чем смысл жизни где найти нравственную опору в противостоянии истории находится ли она вне человека или в нем самом Батюшков не мог уйти от ответа на такие вопросы и бился над решением непростых загадок бытия.

С течением времени в Батюшкове все прочнее укрепляется мысль о неизменности души, стойкости и мужественности перед лицом исторических обстоятельств. Эта смелость переживания бытия – залог вечности поэтического таланта. Стоическая нравственная твердость становится опорой Батюшкова. И тут с поэта возьмут пример Пушкин и особенно Баратынский. К ней нужно добавить память о светлой и прекрасной юности, а также глубокое религиозное чувство, веру, к которой все чаше обращался поэт.

Почти все стихотворения, написанные после 1815 г., отмечены высочайшими художественными достоинствами. Сквозь легкий покров метафорического языка и антологической эмблематики в них ощутимо проступает беспощадная искренность. В элегии “Разлука” поэт признается, что не может избавиться от душевных терзаний, которые преследуют его и теребят раны сердца. Уйти от себя поэт не в силах, хотя переезжает с места на место. Переживание боли он передает как результат всего прошлого опыта:

   Напрасно покидал страну моих отцов,
   Друзей души, блестящие искусства;
   И в шуме грозных битв, под тению шатров,
   Старался усыпить встревоженные чувства.
   Ах! небо чуждое не лечит сердца ран!

В другом стихотворении (“Мой гений”) поэт чувствует глубокий разлад между разумом, трезво оценивающим любовную катастрофу (разрыв с возлюбленной, Анной Фурман), и влечением сердца, не повинующегося голосу рассудка:

   О память сердца! ты сильней
   Рассудка памяти печальной
   И часто сладостью своей
   Меня в стране пленяешь дальной.

Этот разлад не скрашивает ни прекрасная природа, ни наивное желание скрыться в благословенных южных краях (“Таврида”). “Память сердца” волнует и преследует его. Временами Батюшкову кажется, что гений творчества спасет его от мучительных терзаний (“усладит печальный сон”), но все чаще к нему приходят мысли о безвременной и неизбежной смерти, о полном забвенье. В “новой жизни”, в расцветающей весне с ее дарами поэту нет места (“Последняя весна”). Даже дарование исчезает, не в силах излечить мятущуюся душу (“Я чувствую, мой дар в поэзии погас…”).

Все эти настроения связаны у Батюшкова уже с новой проблематикой – романтическим переживанием оторванности от современности. Сильное, но неразделенное любовное чувство вставлено им в раму типично романтических конфликтов: ранней и неотвратимой гибели цветущей молодости, всего прекрасного – гибели, ощущаемой вечным законом роковых предначертаний свыше, неподвластных человеческой воле.

Перемена в миросозерцании побудила Батюшкова к интенсивному литературному творчеству. В это время он написал “Песнь Гаральда Смелого”, начал элегию “Переход через Рейн” и стихотворение “Гезиод и Омир – соперники”. Тогда же поэт счел нужным обобщить свой опыт лирика в нескольких статьях (“Ариост и Тасс”, “Петрарка”, “О впечатлениях и жизни поэта”, “Нечто о поэте и поэзии;”, “О характере Ломоносова”, “Две аллегории”, “О лучших свойствах сердца”). Впоследствии к ним присоединились “Вечер у Кантемира” и “Речь о влиянии легкой поэзии на язык”.

В статьях Батюшков формулирует и защищает от нападок принципы романтизма: “Надобно, чтобы вся жизнь, все тайные помышления, все пристрастия клонились к одному предмету, и сей предмет должен быть – Искусство. Поэзия, осмелюсь сказать, требует всего человека”. Батюшков имел в виду не только полную самоотдачу в искусстве, но и полноту и многообразие впечатлений, в которых нуждается поэзия, ибо скудный жизненный опыт истощает ее. По мнению Батюшкова, можно знать правила, можно изучить образцы, но научиться “творить изящное” нельзя. Он не считает, что социальные условия формируют “образ жизни” поэта и его характер, но не отрицает влияния общества, хотя оценивает воздействие внешней среды целиком отрицательно. В “Речи о влиянии легкой поэзии на язык” Батюшков горячо отстаивал важное значение малых лирических жанров (“поэзия и в малых сих родах есть искусство трудное, требующее всей жизни и всех усилий душевных”), говоривших “языком страсти и любви, любимейшим языком муз”. При этом он ссылался на историю греческой, римской и русской словесности.

Своеобразным завершением творческой жизни Батюшкова на рубеже 1816–1817 гг. и крупнейшим событием в литературе того времени стал сборник “Опыты в стихах и прозе”, вышедший в свет осенью 1817 г. Сборник готовился довольно долго. Щепетильный и мнительный, поэт был не уверен в своем таланте, отказался поместить портрет и строго предупреждал своего друга Гнедича, чтобы тот выпустил книгу “без шуму, без похвал, без артиллерии”.

Название “Опыты…” Батюшков дал своей книге, по всей видимости, в подражание любимому им Монтеню. Смысл заглавия можно понять не как “ученические пробы пера”, а как “опыты жизни”, воплощенные в стихах и в прозе. В предваряющем стихотворную часть послании “К друзьям” поэт дает ключ к расшифровке заглавия и к построению сборника: он пишет об истории своих “страстей”. Сборник стихов – это “журнал”, т. е. дневник.

Батюшков стремился представить свою жизнь в разнообразии страстей, мыслей, настроений, а свое лирическое творчество – в многообразии жанров. Весь стихотворный материал был разделен на три части по жанровому принципу: “Элегии”, “Послания”, “Смесь”. Жанровый принцип расположения стихотворений свидетельствовал о том, что над Батюшковым еще тяготели жанровое мышление, приличия, правила и регламентации, сохранившиеся в литературе и после ушедшего XVIII в. Однако этот принцип был выдержан не до конца: например, в раздел “Смесь” попали такие типичные исторические (эпические) элегии, как “Умирающий Тасс” и “Переход через Рейн”, послание “К Никите”, а в раздел “Элегии” были включены послания “К Г<недичу>”, “К Д<ашкову>”, “К другу”. Это означало, что жанровые перегородки стали стираться, а сами жанры смешиваться. Батюшков и был одним из первых поэтов, кто способствовал диффузии лирических жанров и предпочитал мыслить элегии, послания и другие “средние” жанры в составе некоей общей малой формы (“малые жанры”), почти не делая различий между, например, элегией и посланием.

Критика встретила “Опыты в стихах и прозе” доброжелательно. Книга принесла поэту известность и закрепила за ним славу одного из крупнейших современных лириков в кругу знатоков и ценителей поэзии.

Место в истории

Значение Батюшкова в истории русской литературы и главная заслуга его заключается в том, что он много потрудился над обработкой родной поэтической речи и придал русскому стихотворному языку такую гибкость, упругость и гармонию, каких ещё не знала до тех пор русская поэзия. По мнению Белинского, совершенство пушкинского стиха и богатство поэтических выражений и оборотов было в значительной мере подготовлено трудами Жуковского и Батюшкова. В руках Батюшкова русский язык, действительно, является послушным орудием, и искусство владеть им никому из современников, кроме Крылова, не было доступно в равной с ним мере. Красота и совершенство формы, правильность и чистота языка, художественность стиля составляют главное достоинство стихотворений Батюшкова. Безукоризненность отделки каждого стихотворения составляло постоянную заботу Батюшкова; над каждым словом он работал упорно и мучительно: «Я слишком много переправляю. Этой мой порок или добродетель?»

Батюшков прежде всего старался быть искренним и избегать всего натянутого, надуманного, искусственного. Он понимал, что чем искреннее будет его творчество, тем вернее достигнется высокое, облагораживающее значение поэзии — «живи, как пишешь, и пиши, как живешь». В письме Жуковскому Батюшков писал: «Во всём согласен с тобой насчёт поэзии. Мы смотрим на неё с надлежащей точки, о которой толпа и понятия не имеет. Большая часть людей принимает за поэзию рифмы, а не чувство, слова, а не образы». Г. А. Гуковский отметил, что слово у Батюшкова работает не своими прямыми словарными значениями, но смысловыми ассоциациями.

О стихотворении «Мои пенаты», которые подвели итог первому, довоенному этапу творчества Батюшкова, Пушкин писал: «…дышит каким-то упоеньем роскоши, юности и наслаждения — слог так и трепещет, так и льётся, гармония очаровательна», но указывал на «явное смешение древних обычаев мифологических с обычаями подмосковной деревни». Стихотворения первого периода творчества Батюшкова были проникнуты эпикуреизмом. Вообще, значительное место занимали во всём творчестве Батюшкова переложения греческих авторов; эта работа привлекала его возможностью вступить в состязание в красоте слога с оригинальным автором сюжета. Но жизнерадостный, артистический эпикуреизм классической древности был непонятен русской душе.

Батюшков указывал, что «язык русский, громкий, сильный и выразительный, сохранил еще некоторую суровость и упрямство», однако прочитав его строки «Нрав тихий ангела, дар слова, тонкий вкус / Любви и очи и ланиты», Пушкин восхищается: «Звуки италианские! Что за чудотворец этот Батюшков». Но к этому времени Батюшков уже почти заканчивал свою литературную деятельность. Слишком серьёзные вещи происходили на его глазах в 1812—1814 годах, которые стали годами перелома в душевном настроении Батюшкова. В разрушительности наполеоновского нашествия он усмотрел плоды французского Просвещения, а в испытаниях и торжестве России — её провиденциальную миссию. Беззаботное эпикурейство поменялось на диаметрально противоположное состояние, — этот поворот иногда обозначают как путь от гуманиста-скептика М. Монтеня к христианскому мыслителю Б. Паскалю. «Переход через Рейн», «Тень друга», «На развалинах замка в Швеции» уже не имели ничего общего с весёлыми напевами прежних лет. Современники поражались точности изображения им войны, умению раскрыть её народный характер, дух эпохи, мироощущение русского солдата; «Переход через Рейн» Пушкин назвал «лучшим стихотворением поэта — сильнейшим, и более всех обдуманным». Элегия «Воспоминания» даёт представление о картине печальных ощущений, ещё недавно безгранично-жизнерадостного поэта.

Кроме поэзии, творческое наследие Батюшкова составляют прозаические статьи. Его проза занимает в русской словесности столь же высокое место, как и стихотворения. Главное достоинство прозы Батюшкова — яркий, чистый, благозвучный и образный язык. «Нечто о морали, основанной на философии и религии» (где утверждалось, что не философия — «земная мудрость», а «одна вера созидает мораль незыблемую») показывает в нём глубокое благочестие и истинно христианские чувствования. «О лучших свойствах сердца», «О характере Ломоносова», «О сочинениях Муравьёва» и «Вечер у Кантемира», свидетельствуют о доброте сердца и основательности ума автора, а «Речь о влиянии легкой поэзии на язык» и «Нечто о поэте и поэзии» доказывают изящества его вкуса.

Те же достоинства, которые составляют отличительные черты прозы Батюшкова, то есть чистота, блеск и образность языка — наблюдаются и в письмах Батюшкова к его друзьям, а некоторые из этих писем представляют собою вполне законченные литературные произведения.

В. Г. Белинский, говоря о значении Батюшкова в развитии русской лирики, указывал: «Батюшков много и много способствовал тому, что Пушкин явился таким, каким явился действительно».

10.06.2016, 4583 просмотра.

Версия для печати

Эволюция мировоззрения К.Н. Батюшкова. Поэтика позднего творчества. Роль К.Н. Батюшкова в развитии русской литературы

Место в истории