Главная
История России
Крестьянская община в России: ее достоинства и недостатки

Кто не делится найденным, подобен свету в дупле секвойи (древняя индейская пословица)

Версия для печати

Библиографическая запись: Крестьянская община в России: ее достоинства и недостатки. — Текст : электронный // Myfilology.ru – информационный филологический ресурс : [сайт]. – URL: https://myfilology.ru//150/krestianskaia-obshchina-v-rossii-ee-dostoinstva-i-nedostatki/ (дата обращения: 5.05.2024)

Крестьянская община в России: ее достоинства и недостатки

Содержание

Крестьянская община: уклад и обычаи

Под общиной подразумевается объединение крестьян, живущих в одном или нескольких соседних селениях и решавших совместно основные вопросы трудовой и повседневной жизни. Сложность заключается в том, что община изначально была объединением естественным, исходившим из целесообразности жизни, причем целесообразности в крестьянском понимании, не всегда доступном остальным. Ее деятельность в значительной степени определялась двумя важнейшими факторами — традицией и здравым смыслом. Отсюда проистекает и неизбежное расхождение в функционировании каждой конкретной общины , в зависимости от региональных условий жизни, ее размеров, состава и т. д.

Единого правила или писаного закона здесь не было и быть не могло. Более того, община была настолько привычной частью жизни крестьянина, что они нередко не могли и объяснить, как действует общинная система, просто жили по определенным правилам, как их деды и прадеды. Показательный эпизод приводит английский путешественник Маккензи Уоллес, путешествовавший по России в 1866 г. На его, казалось бы, простой вопрос: «Что такое «мир»?» — растерявшийся крестьянин совершенно не знал, что ответить. Когда же англичанин попытался объяснить, что он имеет в виду и что хочет узнать, крестьянин «свел брови и почесал затылок». «Это последнее движение, — иронизирует иностранец, — является у русских крестьян главным способом расшевелить мыслительные функции, но в данном случае оно не привело к практическим результатам» (Wallace, 1961: 268). Единственное, чего добился любопытствующий путешественник, — это традиционного русского «Как вам сказать?». Попав же в родную деревню крестьянина, Уоллес сполна удовлетворил свое любопытство, став свидетелем деревенских сходов.

Общинный сход, или сходка, были основным способом решения деревенских проблем. На нее собирались представители от каждого хозяйства, дома, чаще всего это были мужчины, главы семейств. Впрочем, и здесь не было единства, в некоторых местах активное участие в сходках принимали и женщины, иногда число представителей от дома зависело от размеров семьи. Все зависело от местной традиции.

Исполнительная власть была представлена выборными старостой и писцом. Староста собирал сходки, вел собрание, писец записывал особо важные решения. Безусловно, в старосты старались выбрать наиболее уважаемого человека, пользовавшегося доверием общества. Однако функции, возлагаемые на него, были скорее организационные, чем начальствующие. Его в любой момент могли переизбрать, если его деятельность чем-то не устраивала крестьян. После отмены крепостного права, когда должность эта получила юридическое закрепление, старосте приходилось выполнять больше официальных обязанностей, больше зависеть от разного рода начальников, и в старосты нередко шли крайне неохотно. Вообще, всякое вмешательство в естественный ход жизни общины приводило к ее подрыву.

На сходках при обсуждении разного рода вопросов, волнующих крестьян, много спорили, обсуждали, даже ссорились и ругались. Решение принимали чаще всего по обоюдному согласию, реже голосовали. Решение сходки считалось обязательным для всех, и все беспрекословно ему подчинялись. Это удивляло сторонних наблюдателей: до хрипоты спорили, высказывали разные точки зрения, не соглашались, но как только решение принималось, все успокаивались, как будто оно было единым.

Писатель-народник Н. Н. Златовратский в своем рассказе о деревенских буднях приводит интересный эпизод. В разгар напряженной страды, когда силы всех были уже на исходе, было принято решение объявить выходной по случаю небольшого церковного праздника, устроить себе передышку. Один зажиточный старовер возмутился этим решением и заявил, что его семья на работу все-таки выйдет. Возмущение тем, что кто-то не хочет исполнять волю общины, было всеобщим. В адрес несогласного раздались немедленные увещевания и даже угрозы.

Крестьяне, как водится, сразу помянули «новые порядки», посетовали о переменах в деревне: «На миру, брат, все ладно должно быть!.. Вот что!.. Экое своевольство появилось! Господи!.. Да это хошь не живи по-людски… Так вот одно остается — огородиться всем от каждого конурами да и жить по-собачьи… Одно остается!.. Конечно, одно! Такой народ повелся… Сладу в мире никакого не стало: ни те Бога не помнят, ни те к миру уважения нет… Все в своевольство пошло, все в особицу…» (Златовратский, 1987). Но это были уже новые веяния, дело происходило в конце 1870-х гг., к тому же скорее исключение, чем правило (кстати, на работу старовер выйти все-таки не решился). Вообще же решение схода было обязательным для всех.

Для того чтобы лучше представить, как проходила сходка и принимались решения, лучше всего обратиться к мнению тех, кто непосредственно наблюдал весь этот процесс. Первое мнение — самих крестьян, как оно было записано в конце XIX в. корреспондентами Этнографического бюро князя В. Н. Тенишева во Владимирской губернии. «На сходе, перед тем как принять решение, — сообщают информанты бюро, — слушают советов опытных и уважаемых всеми крестьян. Корреспондент приводит в качестве примера обсуждение сходом дела о порубке общественного леса соседними крестьянами, где вместо того, чтобы подумать и спокойно принять решение, крестьяне бестолково шумели. Шум продолжался до тех пор, пока всеми уважаемый старик не вмешался в дело и посоветовал «не судиться на суседском деле», а получить с нарушителей равное количество леса, отдав его на отопление церкви, ибо «это будет хорошее дело». <…> Выпившие допускаются, пьяные в основном удаляются. <…> Ведут себя крестьяне на сходах бурно, бывает все, за исключением, пожалуй, драк» (Быт…, 1993: 45–47).

Второе наблюдение содержится в книге народника Н. Н. Златовратского «Деревенские будни» и относится к 1878 г.: «Сходка была нынче, видимо, полная. Большая толпа колыхалась против моей избы. Тут собралась, кажется, вся деревня: старики, обстоятельные хозяева, молодые сыновья, вернувшиеся с заработков на страдное время, бабы и ребятишки... Прежде всего меня поразила замечательная откровенность непосредственного человека… он тут ни перед кем не стесняется, тут нет и признака дипломатии. Мало того, что он раскроет здесь всю свою душу, он еще расскажет и про вас все, что только когда-либо знал, и не только про вас, но и про вашего отца, деда, прадеда... Здесь все идет начистоту, все становится ребром; если кто-либо, по малодушию или из расчета, вздумает отделаться умолчанием, его безжалостно выведут на чистую воду. Да и малодушных этих, на особенно важных сходах, бывает очень мало. Я видел самых смирных, самых безответных мужиков, которые, в другое время слова не заикнутся сказать против кого-нибудь, — на сходах, в минуты общего возбуждения, совершенно преображались и, веруя пословице: «на людях и смерть красна», набирались такой храбрости, что успевали перещеголять заведомо храбрых мужиков. В минуты своего апогея сход делается просто открытой взаимной исповедью и взаимным разоблачением, проявлением самой широкой гласности. В эти же минуты, когда, по-видимому, частные интересы каждого достигают высшей степени напряжения, в свою очередь, общественные интересы и справедливость достигают высшей степени контроля. Эта замечательная черта общественных сходов непосредственного деревенского человека особенно поражала меня» (Златовратский, 1987: 305).

Круг вопросов, регулируемых общиной, был широк и разнообразен. Первый и самый важный вопрос — земельный. Именно он вызывал в свое время больше всего споров и критических высказываний в адрес общины . Вся земля, обрабатываемая крестьянами, находилась во владении общины . В личном потомственном владении крестьян находились только дворовые участки. Пахотные же земли община делила между крестьянами-общинниками. Причем во главу угла был положен принцип справедливости в том виде, в каком его понимали крестьяне. Все пахотные земли, находившиеся в общем переделе, мир делил на равные участки. Земли у общины могли быть разные — хуже и лучше, рядом с деревней и за рекой. Каждый получал свои полосы в разных местах, так что всем доставался кусок и хорошей, и плохой, и дальней, и ближней земли. С одной стороны, это было по-честному. Каждый имел одинаковые условия и возможности для работы. Это то, что устраивало крестьян. С другой — нередко возникала ситуация, когда каждый хозяин имел узкую полосу земли в самых разных местах и был вынужден тратить много времени просто на переход от одного участка к другому, производительность при этом, естественно, падала. Это то, что не устраивало реформаторов.

Кроме этого, каждая семья получала свой надел в зависимости от ее размера. Принципы в разных общинах были разные ( и , как правило, зависели от системы выплаты податей-налогов): в большинстве случаев раздел вели по «душам», т. е. земля полагалась лицам мужского пола, в некоторых случаях — по работникам, т. е. дееспособным членам семьи, где-то — по едокам, т. е. всем членам семьи. Время от времени, обычно каждые 10–20 лет, по мере необходимости производили передел. Необходимость передела была вызвана тем, что состав семьи менялся, а значит, возникала необходимость у кого-то забирать, кому-то давать больше. Для крестьян это было воплощением идеи справедливости, для противников общины — уравниловкой, не позволявшей крепким хозяевам вырваться вперед.

Конечно, подобного рода переделы всегда были болезненны, вызывали много споров и ссор. Иногда при распределении полос приходилось кидать жребий, иногда устраивались настоящие гонки — кто первый добежит, тот и пашет. Однако при всех трудностях и недостатках такой системы, она устраивала крестьянина и работала до тех пор, пока не вошла в противоречие с новым экономическим и политическим развитием России .

Исследователи полагают, что переделы земли — явление позднее, возникшее в связи с введением Петром I подушной подати, выплата которой напрямую зависела от количества имевшейся у семьи земли. Известны случаи, когда крестьяне, например вдова с маленькими детьми, отказывались от полагавшейся им земли в пользу общины , т. к. в этом случае с нее должны были снять и налог. Кто-то видит в этом подтверждение идеи о том, что община — детище целенаправленной государственной политики. Однако подобного рода система, даже если она и явилась следствием действий правительства, скорее, доказывает то, что общинные принципы были очень гибкими и подлаживались под любые сложности, исходя из принятых в крестьянской среде принципов правды и справедливости. К тому же деятельность общины отнюдь не ограничивалась исключительно решением вопросов о переделах земли.

Сообща устанавливали сроки и порядок проведения различных сельскохозяйственных работ. Так, все начинали пахать в один установленный день, который часто был приурочен к какому-нибудь церковному празднику. Исходили при этом из опыта, погодных условий, конкретной ситуации, чаще всего следовали принятой веками традиции. Благодаря этому из поколения в поколение передавался опыт, появлялось чувство коллективной ответственности, принимались взвешенные решения.

Правда, приверженность традиции иногда приводила к абсурдным ситуациям. А. Т. Болотов возмущался тем, что крестьяне «косятся почти в одно время, несмотря, поспела ли трава или еще нет» (Милов, 2001: 32). А земский деятель и писатель В. В. Селиванов отмечал, что крестьяне строго следуют церковному календарю. Так, например, в Зарайском уезде, где он проживал, они всегда сеяли капустную рассаду в Великий четверг, «чтобы мошка не истребила». При этом, огорчался он, «ежели страстная неделя бывает рано, еще на снегу, то разрывают снег, заранее приготовляют гряду и рассаду все-таки сеют» (Селиванов, 1987: 26). Надо предположить, что раз такое делалось, то капустная рассада, несмотря на огорчения писателя, все-таки приживалась.

Необходимость начинать какие-то работы в одно и то же время часто была вызвана практическими причинами. Так, например, существовал запрет на сбор грибов и ягод до определенного срока. Это позволяло ягодам созреть, иначе существовала опасность, что их соберут раньше времени, чтобы опередить соседей.

Еще более наглядно это было заметно во время сенокоса. Покосные луга находились в общем владении и на отрезки не делились. В назначенный день каждый занимал свой участок и косил его. В некоторых деревнях устраивались даже целые гонки на покосные луга: как только наступала назначенная для покоса дата, ночью хозяева торопились обогнать других, чтобы застолбить для себя лучший участок. Крестьяне шутили: «На пожар никто никогда не мчится так быстро и стремительно, как косец в закосный день на вольницу» (Громыко, 1991: 162). Кто был первый, тот и побеждал, в спорных случаях решал жребий. Такие примеры опровергают нередко идеализированные представления об особом коллективистском характере русского народа, община в этом случае как раз и была нужна для того, чтобы навести порядок и поставить на место выскочек.

Важное место в деятельности общины занимало решение разного рода хозяйственных проблем. Они касались, во-первых, проведения совместных работ, а во-вторых, вопросов взаимовыручки и помощи в экстренных случаях. В этих случаях как нельзя лучше раскрывались преимущества общинной жизни. Община всегда оказывала помощь в случае несчастий: погорельцам, семьям ратников во время войн, вдовам и сиротам. Она давала ощущение защиты, уверенности. Помощь оказывалась и из чувства милосердия, соседской выручки, и в каком-то смысле из практических соображений — ты поможешь, тебе помогут (дай Бог, не понадобится). Крестьяне отмечали, что легче организовать помощь погорельцам или осиротевшему семейству, поскольку «чувство сострадания заглушает всякий расчет и лень» (Быт…, 1993: 110). При этом речь идет именно об из ряда вон выходящих ситуациях, если проблемы возникали из года в год, по нерадивости хозяина, помощи в этом случае ждать не приходилось.

Организовывалась и помощь («помочи») в тех случаях, когда одни хозяева не могли справиться с работой, как-то: строительство дома, завершение уборки хлеба, возведение печи. В этих случаях предполагалось, что хозяева хорошо угостят после окончания работы. Причем участвовать должны были непременно все домохозяева, иначе помочи расстраивались (там же: 110). Принцип обязательной, можно сказать насильственной, справедливости в требовании ото всех одинаковой работы действовал и в этом случае.

Однако наиболее ярко общинный быт отражают совместные работы, проводившиеся по очереди во всех домах. Например, во время осенней рубки капусты. Капуста — ценнейший продукт питания крестьянина, зимний источник витаминов, разнообразивший стол во время продолжительных постов, ее запасы были очень важны. Конечно, можно было каждой хозяйке в отдельности за несколько дней справиться с этой работой. Но в деревне часто предпочитали совместные работы, когда все женщины переходили из избы в избу и сообща, за разговорами и песнями, рубили капусту в каждом доме. За день рубили по 5000 кочанов. Вечером угощались, танцевали. Тяжелый, скучный труд становился в этом случае праздником.

Вот как описывает подобного рода «помочь» в своих письмах их деревни А. Н. Энгельгардт. По приглашению его экономки Авдотьи крестьянки помогали в его хозяйстве: «Вечером было весело… на авдотьиной половине, шинковали и рубили капусту. Бабы и девочки пели песни и, наконец, покончивши с капустой, плясать пустились. Всем распоряжалась Авдотья, и даже ее муж, староста Иван, ни во что не вмешивался, потому что капуста — бабье дело. Все вышло очень хорошо: нарубили и нашинковали две огромные кадки, которые и поставили в кухне… Все «огородное» бабы из двух соседних деревень убирали у меня «из чести»; только картофель убирали «за потравы». Работа «из чести», толокой, производится даром, бесплатно; но, разумеется, должно быть угощение, и, конечно, прежде всего водка. Загадав рубить капусту, чистить бураки и пр., Авдотья приглашает, «просит» баб прийти на «помочи». Отказа никогда не бывает: из каждого двора приходит по одной, по две бабы, с раннего утра. Берут водки, пекут пироги, заготовляют обед получше, и если есть из чего, то непременно делают студень — это первое угощение. «Толочане» всегда работают превосходно, особенно бабы, — так, как никогда за поденную плату работать не станут. Каждый старается сделать как можно лучше, отличиться, так сказать. Работа сопровождается смехом, шутками, весельем, песнями. Работают как бы шутя, но, повторяю, превосходно, точно у себя дома. Это даже не называется работать, а «помогать». Баба из зажиточного двора, особенно теперь, осенью, за деньги работать на поденщину не пойдет, а «из чести», «на помощь», «в толоку», придет и будет работать отлично, вполне добросовестно, по-хозяйски, еще лучше, чем баба из бедного двора… Нельзя даже сказать, чтобы именно водка привлекала, потому что приходят и такие бабы, которые водки не пьют; случается даже, что приходят без зову, узнав, что есть какая-нибудь работа» (Энгельгардт, 1987: 96).

Выполняла община и частично судебные функции. Кражи, драки, земельные вопросы, практически все преступления, кроме уголовных (в этом случае требовалось вмешательство властей), разбирались на сходке, и наказание устанавливалось и приводилось в исполнение самими крестьянами. При этом в деревне действовали свои неписаные законы, обусловленные традицией и нередко шедшие в разрез с государственным законодательством. Страшными преступлениями, например, являлись поджог и конокрадство. Конь, в буквальном смысле, был кормилец семьи, без него крестьянская семья не могла справиться с непосильной работой и была обречена на голод. Поджог для деревни, состоявшей сплошь из деревянных домов, мог привести к полному ее уничтожению. Показательно, что во время судебного разбирательства по делу о поджоге отец преступника, услышав приговор о ссылке на каторжные работы на 6 лет, сказал только: «Мало ему, мерзавцу, — без срока надо бы» (Быт…, 1993: 57).

А вот мошенничество, обман, особенно в отношении интересов казны, крестьяне зазорным не считали, отговариваясь фразами типа: «Не обманешь, не продашь», «Казна, ведь, нашими деньгами не разбогатеет: и так она, матушка, богата».

Не любила община и выносить ссор из избы, часто даже в отношении серьезных преступлений предпочитали решать вопрос сами, особенно если, по их мнению, преступник был не так уж и виноват. В этих случаях государственные власти вставали в тупик: сколько ни спрашивай, молчат крестьяне. Корреспонденты бюро князя Тенишева отмечали: «…при расследовании разного рода правонарушений крестьяне охотно отвечают на вопросы и высказывают свои предложения властям только в том случае, если есть уверенность, что преступник — человек чужой и не является членом данного общества». И напротив, «как только народ чует преступника в семье… народ молчит и по возможности уклоняется даже от близости начальства» (там же: 57, 61).

В масштабах такой большой страны, как Россия , с разбросанными деревнями, добираться до которых из уездного города было порой долго и сложно, общинная система судебного разбирательства и наказания была, безусловно, важна. Она поддерживала порядок, пусть даже и основанный часто на собственно крестьянском представлении о законности, создавала определенную стабильность в стране.

Община решала и административные вопросы. Среди них важнейшими были рекрутирование и сбор налогов. Здесь действовал принцип круговой поруки, удобный и крестьянину, и государству, и помещику (если крестьяне были помещичьи). Не каждый крестьянин в отдельности отвечал за выплаты налогов и оправку рекрутов перед начальством, а вся община несла коллективную ответственность. Это сильно упрощало решение проблемы и устраивало всех. Крестьянин чувствовал некоторую социальную защищенность: в случае непредвиденных обстоятельств община была вынуждена покрыть его задолженности (при условии последующего возврата долга). Государство или помещик получал свои подати, не вникая в то, каким образом они были собраны.

В случае с отправкой в солдаты община также брала на себя ответственность, решала, выбирала, входя в обстоятельства каждой семьи. Конечно, люди есть люди, действовали в этом случае и подкупы, и личные симпатии и антипатии, были обиды и несправедливости, однако в целом система работала.

Вопрос, важный для общинников, занимавший много времени на сходах, касался того, кому разрешить жить в деревне, кого можно отпустить. Ни один общинник не мог просто так уйти, например в город, без согласия мира. В этом случае его налоги и различные общинные работы падали на плечи оставшихся. Поэтому вопрос решался обстоятельно, чаще всего уходивший принимал на себя денежные обязательства, т. е. должен был выплачивать общине определенную сумму за свою «свободу».

Также серьезно относились и к приему новых общинников. Например, могли долго спорить о том, разрешить ли вернуться в родное село овдовевшей дочери общинника. Девушка, выйдя замуж, уходила жить в деревню мужа. Иногда, оставшись одна, она могла попросить разрешения ей снова жить в родных местах. Этот вопрос требовал особого обсуждения: вдова, да еще если и с детьми, — это лишняя обуза, а то и лишний надел земли впоследствии, когда вырастут сыновья.

Интересный случай описывает писатель-народник Н. Н. Златовратский. Единственным помощником старика, в доме которого он проживал, был внук. Бездетные сын и невестка жили в основном в городе, на заработках, приезжали только в разгар страды. Внук же был сыном умершей дочери, прибегал из соседней деревни и подолгу жил у одинокого старика. Дед все жаловался, что некому оставить в наследство дом и хозяйство, а на вопрос Златовратского о внуке ответил, что это почти невозможно. Сначала надо, чтобы внука отпустила одна, его собственная, община, а потом еще, чтобы приняла новая, дедовская. Вопросы в общине решались, исходя не из абстрактно гуманных соображений, как это иногда представляют, а скорее из практических, исходивших из интересов крестьян, принадлежащих данному обществу. Именно поэтому подобная система и оказалась столь живучей.

В обязанности мира входило и решение многих семейных вопросов. Община состояла не из отдельных крестьян-общинников, а из крестьянских семейных дворов. От порядка в семьях во многом зависело благополучие и порядок в общине. Семейные дела в этой ситуации становились общественными, и вмешательство в них было для крестьян делом естественным. Дети (взрослые, конечно) могли пожаловаться на родителей, что слишком притесняют и не дают свободы. Престарелые родители могли обратиться к миру, если считали, что их недостаточно обеспечивают в старости. Бывало, что вся семья обращалась к миру с просьбой сменить главу семьи, в том случае, если он пил и пренебрегал своими обязанностями. Конечно, все эти вопросы старались решить в семьях полюбовно, но если согласия не было — вмешивался мир.

Община могла решать такие сугубо личные, даже интимные, дела, как отстаивание девичьей чести. Понапрасну ославленная девушка могла обратиться к миру за справедливостью. И после соответствующего обследования, проведенного деревенскими бабками, ее невинность могла быть подтверждена при всем честном собрании. Девушка после этого не только не подвергалась насмешкам, а даже, скорее, пользовалась уважением за то, что не побоялась бороться за свою честь.

А вот другой случай, описанный бывшим крестьянином. Молодая женщина пожаловалась, что ее деверь пытался ее изнасиловать, он же говорил, что просто шутил с ней. Собрался сход, выслушал обоих, долго судили-рядили и решили дело ко всеобщему удовольствию: «приговорили к водке за беспокойство деревни» (Воспоминания…, 2006: 442).

Наконец, большая часть времени уходила на решение повседневных бытовых вопросов. Сообща выбирали пастуха, нанимали учителя в школу, рыли канавы для осушения полей и лугов, принимали решение о найме рабочих для строительства дорог и мостов и т. д.

Круг решаемых миром вопросов был чрезвычайно широк и многообразен. Представить его весь нет никакой возможности. А ведь были еще и местные, региональные проблемы, и вопросы, зависевшие от конкретной исторической ситуации. Народник Златовратский удивлялся: пока он жил в деревне, сходка собиралась каждый день. Спорили, что-то обсуждали. Он как человек пришлый часто не мог вообще понять, о чем идет речь. Успенский раздраженно писал о мирских сходках: «Самые, на мой взгляд, пустяшные, ничего не стоящие мирские дела… поглощают массу общественного внимания» (Успенский, 1987: 395). А важные, глобальные, с его точки зрения, вопросы оставались нерешенными. Но община жила своими законами, сообразуясь со своими внутренними интересами, пусть и не всегда понятными внешнему наблюдателю.

Общинные отношения охватывали все стороны жизни русского крестьянина. Это отразилось в многочисленных пословицах и поговорках. Вот только некоторые: «Глас народа — глас Божий»; «на миру и смерть красна»; «что мир порядил, то Бог рассудил»; «что миром положено, тому быть так»; «мир заревет, так лесы стонут»; «на мир и суда нет; мир по слюнке плюнет, так море»; «мир никем не судится, одним Богом» (из собрания В. И . Даля).

Община давала уверенность и защиту крестьянину. Жизнь крестьянина всегда была трудна, в этом все те, кто писали о его тяжелой доле, были правы. Неурожай, природная стихия, притязания разнообразного начальства, войны, забиравшие не просто близких людей, но и работников, без которых тяжелый крестьянский труд становился невыносимым, — все это было обычными тяготами русского земледельца испокон веков. Община помогала не просто выживать в непростых условиях крестьянской действительности, но и жить нормальной полноценной жизнью.

Традиционно много всегда писали об угнетении крестьянина. Действительно, он составлял основу, своеобразный фундамент общества. И все остальные: правитель, бояре, чиновники, помещики, позже даже купцы и фабриканты — стояли над ним. Учитывая некоторую склонность русского человека к иерархичности, крестьянину никогда не давали забыть об этом. Община давала ему определенную независимость, помогала сохранить достоинство . Наблюдатели свидетельствовали, что обычно сдержанный и уважительный по отношению к начальству крестьянин, «как только вступает в общество… он делается упрям, настойчив, требователен до приказания, крича во весь голос: «Мир велит, мир велик человек!»» (Быт…, 1993: 47). Самые тихие и застенчивые мужики без боязни выступали на сходах, отстаивая свою точку зрения.

Не случайно А. С. Пушкин в 1834 г., в разгар крепостничества и народного бесправия, написал своеобразный гимн человеческому достоинству крестьянина: «Взгляните на русского крестьянина: есть ли и тень рабского уничижения в его поступи и речи? О его смелости и смышлености и говорить нечего. Переимчивость его известна. Проворство и ловкость удивительны… В России нет человека, который бы не имел своего собственного жилища. Нищий, уходя скитаться по миру, оставляет свою избу. Этого нет в чужих краях. Иметь корову везде в Европе есть знак роскоши; у нас не иметь коровы есть знак ужасной бедности. Наш крестьянин опрятен по привычке и по правилу: каждую субботу ходит он в баню; умывается по нескольку раз в день...» («Путешествие из Москвы в Петербург»). Как мало вяжется этот яркий образ с привычным стереотипом о забитом и угнетенном крестьянине. А ведь бесправие и произвол действительно существовали. Но была и сила, позволявшая отгородиться от него, создав свой собственный, по-своему независимый мир.

«Миром» крестьяне называли свое сообщество. Слово «мир» в русском языке имеет по крайней мере три важных значения: 1) община, 2) отсутствие войны, 3) Вселенная. Для крестьянина его «мир» включал все это: объединял, защищал, составлял весь окружающий мир.

Безусловно, должны были быть и какие-то жертвы. Нельзя создать подобного рода социальную ячейку, ничем не поступившись. Самым важным здесь оказался отказ от личного в пользу общественного. Нет, конечно, существовала и личная жизнь и интересы, они были дороги и близки крестьянину так же, как и любому другому жителю планеты. Но в том случае, если личное приходило в конфликт с общими интересами, приходилось уступать. Англичанин Маккензи Уоллес писал о том, что личное приносится в жертву общественным интересам до такой степени, которую трудно представить представителям англо-саксонской расы. «И это не ведет ни к каким серьезным последствиям, — удивлялся англичанин. — Крестьяне привыкли работать вместе таким образом, идти на уступки ради общественного благосостояния и открыто, без стеснения, склоняться перед волей своего мира» (Wallace, 1961: 285).

Русский крестьянин сам сделал свой выбор. Община была воплощением его представлений о правде. Она требовала, была строгой, но, по его мнению, справедливой. Важное сравнение приводит А. Н. Энгельгардт, упоминая рядом, в одном предложении государя и общину: «По понятиям мужика, каждый человек думает за себя, о своей личной пользе, каждый человек эгоист, только мир да царь думают обо всех, только мир да царь не эгоисты» (Энгельгардт, 1987: 540). Это те две силы, которые давали крестьянину ощущение защищенности. И в народной поговорке они были связаны: «коли всем миром вздохнут, то и до царя слухи дойдут».

Система общинного самоуправления не могла не повлиять и на уклад жизни русского крестьянина. Жизнь «на миру», под неусыпным оком соседей, в совместном труде и с ощущением коллективной ответственности, не только не отбивала желания общения, но и, наоборот, создавала своеобразный коллектив. Люди общались не только вынужденно, по делу, но и проводили вместе свободное время: «В будние дни свободного времени фактически нет. Когда же оно выдается, то некоторые крестьяне используют его на плетение лаптей, а молодежь гуляет, мужчины ходят в волостное правление за новостями, набиваются битком, много балагурят. В основном свободное время бывает в воскресные и праздничные дни, тогда народ гуляет “под окнами толпами”, при этом толкует о домашнем хозяйстве, ценах на хлеб, базаре, обмениваются новостями. В летнее время ходят на поля смотреть, как растет хлеб, устраивают хороводы, поют песни…» (Быт…, 1993: 83). Приняты также были совместные чтения вслух, иногда устраивавшиеся ежедневно. После чтения обсуждали прочитанное, делились мнениями.

Таким образом, община становилась не просто хозяйственным организмом, направленным на решение определенных экономических и политических задач, но и выполняла важную воспитательную функцию. Мужицкий быт прост и часто груб. Община же в России осуществляла своеобразный нравственный контроль, что было чрезвычайно важно для крестьянской страны такого размера. Она учила уважать друг друга. Вот как описывается ритуал деревенского приветствия: «При встрече крестьяне кланяются друг другу, снимают шапки, называют по имени-отчеству… При встречах мужчины снимают шапки и подают друг другу руки. Женщины кланяются и здороваются»

Споры вокруг общин

В XIX–XX вв. не утихали споры вокруг общины . Что она — зло или благо России ? Этот вопрос особенно остро вставал в моменты потрясений и перемен в стране. К сторонникам общины относились славянофилы, считавшие, что она удерживает крестьянина от пролетаризации, защищает от разорения. Они видели в ней некую патриархальную идиллию. К. С. Аксаков писал о том, что «мир есть народ, как одно мыслящее, говорящее и действующее целое» (Пушкарев, 2001: 83). Революционеры, такие как декабристы (П. Г. Каховский называл крестьянские общины «маленькими республиками») и народники, находили в ней зародыш демократических отношений, возможность перехода к новым формам государственного правления. Многие государственные деятели, стоявшие на охранительных позициях, так называемые консерваторы, считали ее благом. Например, обер-прокурор Святейшего синода К. П. Победоносцев полагал, что «одна общинная связь охраняет крестьянское население от обезземеления», а Россию — «от грозящей опасности», т. е. революции (Победоносцев, 1896: 89, 96).

К числу противников общины относились разного рода реформаторы, в том числе и такие государственные деятели, как П. А. Столыпин, видевшие в ней тормоз развития новых отношений, капитализма, препятствие на пути прогресса в области сельского хозяйства, не дававшее ему развиваться нормально и в полную силу. Министр финансов С. Ю. Витте полагал, что «общинное владение есть стадия только известного момента жития народов, с развитием культуры и государственности оно неизбежно должно переходить в индивидуализм — в индивидуальную собственность; если же этот процесс задерживается и , в особенности, искусственно, как это было у нас, то народ и государство хиреет. Теперешняя жизнь народов вся основана на индивидуализме, все народные отправления, его психика основана на индивидуализме» (Витте, 1994: 471).

Не одобряли общины и большевики. По их мнению, она отвлекала крестьянина от участия в революционном движении, привязывая его к земле и давая ему видимость защиты. В трудах В. И . Ленина содержится много критических и резких высказываний в ее адрес: землевладение в России «загоняет крестьян, точно в гетто, в мелкие средневековые союзы фискального, тяглового характера, союзы по владению надельной землей, т. е. общины ». Из-за нее «в деревне задерживалось развитие и производительных сил, и общественных отношений, поддерживались традиции косности, забитости и одичалости» (Этнография…, 1987: 372, 373).

Споров и мнений, за и против, было много. Не затихли они и по сей день. Парадокс же заключается в том, что в той или иной степени правы были все. При изучении культурных особенностей различных народов исследователь всегда сталкивается с проблемой двойственности и противоречивости всех явлений. «Что такое хорошо и что такое плохо», смог разграничить только Маяковский в известном стихотворении. В жизни, как правило, все перемешано. А дать оценку — плохо или хорошо — подчас бывает вообще невозможно.

Достоинства и недостатки крестьянских общин

Община не давала упасть слабым, поддерживала порядок (в масштабах России порой была единственным организующим началом), благотворно влияла на нравственность (мнение мира было важно, все на виду). Действительно, община тормозила проникновение капитализма в деревню, насаждала уравниловку, не давала развернуться сильным и крепким хозяевам. Действительно, община успешно использовала вековой опыт земледелия («Все ученые агрономы практике у нас учатся, а не мы у них», — заявил тамбовский крестьянин Рябов в Первой Государственной думе), но и сдерживала внедрение новых методов ведения сельского хозяйства, упрямо держась традиции, предпочитая делать все по старинке, как отцы и деды учили. Ее достоинства были продолжением ее недостатков .

Другое дело, что в том виде, как она была, со всеми сильными и слабыми сторонами, она устраивала крестьянство и соответствовала его представлениям о жизни. Она могла не нравиться представителям государственной власти, интеллигентам, реформаторам, промышленникам и т. д. Но для крестьянина ее существование обеспечивало хоть какую-то стабильность в бурном мире второй половины XIX — начала XX в.

Своеобразный эксперимент на выживаемость общины , продемонстрировавший ее смысл, назначение и роль в крестьянской жизни и развитии экономики, был проведен в начале XX в. Результаты этого своеобразного эксперимента не были получены полностью. Однако то, что было осуществлено, позволяет сделать интересные выводы.

Речь идет о так называемой столыпинской реформе. П. А. Столыпин (1862–1911), председатель Совета министров, лучше всего выразил свою идею во время выступления в Государственной думе 5 декабря 1908 г. Он делал ставку не на «пьяных и слабых», а на «разумных и сильных». Он заявлял, что «нельзя ставить преграды обогащению сильного для того, чтобы слабые разделили с ним его нищету». А для этого прежде всего надо «избавить его от кабалы отживающего общинного строя» (Сидоровнин, 2002: 275–276).

Таким образом, правительством был взят курс на разрушение общины и одновременно того главного принципа, которым она жила, — общественной справедливости. Реформа (начата в 1906 г., закон принят в 1910 г.) стимулировала выход из общины , не только разрешая, но и поощряя выселение на хутора и отруба. Вышедший из общины хозяин мог теперь самостоятельно принимать все решения, сам определять сроки работ, имел возможность применять любую технику, расширять посевные площади. С другой стороны, недостатком подобного рода независимости являлось отсутствие сложившейся инфраструктуры, помощи соседей, более того, нередко между общинниками и самостоятельными хозяевами («выскочками», по мнению крестьян) разгоралась настоящая вражда. К тому же сделать все это: выселиться, обзавестись техникой, расширить посевные площади, нанять работников для их обработки — могли только зажиточные крестьяне. Община теряла крепких богатых хозяев, обескровливалась, лишалась определенного равновесия хозяйственных сил.

Итоги реформы подвести непросто: цифры крайне противоречивы. В советское время, как правило, писали о ее полном провале, чтобы показать, что мирного пути развития России , через реформы, не было, единственный выход — революция (см.: Ковальченко, 1991). Историки-эмигранты как раз наоборот делали упор на ее успехи, доказывая, что альтернатива революции в стране была (Пушкарев, 2001: 421–422). Отсюда и противоречивость статистических данных.

В конце 1920-х гг. в различных газетах шли дискуссии на тему: « Община — это хорошо или плохо для крестьянина?». Очевидно, что дело шло к концу, и газеты готовили почву к расставанию с общиной. Голоса, правда, разделились, единодушия не было. Но это письма из газетных архивов, информация на страницы газет попадала после тщательного отбора. Вот подлинные голоса крестьян, с сохранением орфографии оригиналов.

За общину:

«В общем общину с ея правами на землю считаю лучшим хозяином и поднимая культурный уровень ея мы добьемся кризиса… к полному социализму всей стране!»
«На сходах во всяком случае разрешаются более справедливо и удовлетворительно нужды граждан чем где-бы то ни было. …сельские сходы это своего рода естественная школа воспитания в публичной обстановке нести ответсвенност…»
«…Община есть верный выход из тяжелого положения… (считает, что разрушение ее выгодно только богатым крестьянам)».
«…Только в общинном землепользовании мы можем выйти из нищеты и темноты».

Против общины:

«…Я вам докажу, что в общине нет не одного самостоятельного человека. В общине все лентяи, в общину записывается тот кто работать не хочет».
«…Ни одна община не когда не может создавать, а толька разрушать».
«1. общена это крепосное право
2. общена рабыня старинных обы-ях
3. общена рабыня мот-гулянок
4. общена рабыня праздников ихулиганства».
«Община не доведот до харошево чтобы хозяйство поднять и соседу указать как можно хозяйство возвисить. Община доводит до нисчеты, до ругания до драки до отравления скота до убивания соседних свиней…»
«Община для крестьянина передовика желающего поставить хозяйство по культурному является тягостной, он здесь тонет в темноте и невежестве, только потому что община все еще держится старого и никак не может подойти к новому…» ( Крестьянские истории, 2001: 82, 85, 89, 90, 80, 83, 84, 92).

Общинная жизнь продолжалась в основном в форме привычных сходок. Даже если решение важнейших вопросов и не зависело уже больше от крестьян, они все-таки имели возможность собраться и обсудить свои проблемы.

Одним из интересных результатов общинного сознания русских можно считать и систему связей, ее принято называть «блат». Принцип был очень прост: ты поможешь — тебе помогут. Система эта особенно распространилась в последние десятилетия советского строя, в эпоху дефицита. В то время ничего нельзя было купить, но все можно было достать. Доставали самые разные вещи: билеты в Большой театр, выходные туфли, финский сервелат, хорошую школу, лекарства — все, что только можно представить.

Иногда выстраивались «цепочки»: тебе нужны путевки в санаторий, но нет нужных знакомств. Тогда ты можешь кому-то достать, скажем, хороший кофе, а тот еще кому-то — новый магнитофон, а в результате тебе достанутся путевки. Система сложная, но были виртуозы своего дела. Уже в советское время эту систему ругали и высмеивали в прессе и кино, но, несмотря на это, она была живучей и очень действенной.

Самое интересное, что эта система жива и сегодня, в совершенно иных условиях. Конечно, она не охватывает теперь все сферы жизни, как когда-то.

Источник

Еще почитать простынку по теме

11.03.2016, 20822 просмотра.